Рецепт счастья

Приняв душ, Дженни надела мягкие трико и кофту с капюшоном, которые сегодня купила, причесалась и зашла на кухню, где Рурк накрывал на стол.

– Значит, вот какова часть «служить» из фразы «Служить и защищать», – сказала Дженни.

– Я всегда отношусь к своим обязанностям серьезно, даже если это суп из консервов и бутерброды с ветчиной. Кстати, из лучшего ржаного хлеба в мире, – добавил Рурк.

– У тебя великолепный вкус, – сказала Дженни, заметив буханку традиционного польского хлеба из пекарни «Скай-Ривер». – Ты знаешь, что закваске этого хлеба больше семидесяти лет?

Рурк был озадачен. И так происходило со всеми, кого спрашивали о хлебной закваске.

– Это живая культура. Нужно часть закваски использовать для теста и сделать новое из оставшейся. Таким образом, закваска никогда не кончается. Моя бабушка получила ее от матери в день своей свадьбы в Польше. Традиционный свадебный подарок – сосновый ящик размером с обувную коробку с керамической посудой.

Бабушка привезла закваску в этом резном ящичке в Америку в 1945 году и сохраняла ее живой всю свою жизнь.

Рурк перестал жевать.

– Кроме шуток?

– Можно подумать, я это придумала.

– То есть какая-то часть моего бутерброда существовала в Польше еще до Второй мировой войны? – Рурк нахмурился. – Погоди. Я надеюсь, огонь не уничтожил закваску.

– Нет. Мы храним все хлебные культуры в пекарне.

– Хорошо. По крайней мере, что-то. А если ты как-нибудь потеряешь закваску, или она закончится, или еще что-то, ты сможешь сделать новую?

– Конечно. Но она уже не будет прежней. Это как выдержанное вино. Время делает закваску лучше. А еще это традиция передавать от матери к дочери, и эта цепочка никогда не прерывалась. – Дженни взяла бутерброд. – Хотя моя мать, наверное, все же ее нарушила.

– Закваска находится в пекарне в полной безопасности, – сказал Рурк, уклоняясь от темы о матери Дженни. – Это самое главное.

– Что? Закваска для ржаного хлеба важнее моей матери?

– Я этого не говорил. Просто не хотел поднимать больную тему.

– Поверь мне, это уже не больная тема. Слишком много времени прошло. В данный момент у меня есть более насущные проблемы.

– Точно, – согласился Рурк. – Прости, если сказал что-то, что тебя расстроило.

«Как бережно он со мной обращается», – подумала Дженни.

– Послушай, со мной все будет в порядке, – пообещала она.

– Я и не говорил, что будет по-другому.

– Твой взгляд говорит об обратном. И твое отношение ко мне говорит об обратном.

– Какой взгляд? И какое отношение?

– Ты смотришь на меня, словно я – бомба, готовая вот-вот взорваться. И ты слишком заботишься обо мне.

– Со всей прямотой могу сказать, что впервые женщина обвиняет меня в проявлении излишней заботы. То есть сейчас я должен… что? Извиниться?

Дженни задумалась, а не поднять ли тему о том молчании, которое они хранили эти годы? Когда-нибудь они обязательно поговорят об этом. Но не сейчас. Сейчас она слишком устала, чтобы начинать этот разговор.

– Просто прекрати это, – сказала Дженни. – Я себя странно чувствую.

– Хорошо. Я перестану. Помоги мне убрать посуду. – Рурк поднялся из-за стола. – Нет, лучше вымой ее, а я пока посмотрю телевизор.

– Не смешно, Макнайт.

В конце концов они поставили тарелки в посудомоечную машину вдвоем. Дженни заметила маленькую фотографию в рамке на подоконнике. Это была одна из немногих личных вещей Рурка. Дженни удивилась, когда разглядела на фотографии Джоуи Сантини, лучшего друга Рурка в молодости. А также человека, с которым Дженни была помолвлена. Снимок запечатлел Джоуи, солдата, который служил в провинции Кунар в Афганистане. Сзади него находилась пустынная взлетная полоса и грузовой вертолет. Джоуи выглядел абсолютно счастливым, и в этом был весь он: жизнерадостный, несмотря ни на что. На Джоуи была форма защитно-песочного цвета, локтем он опирался на джип и смеялся в камеру, влюбленный в этот мир, в саму жизнь, даже посреди сожженной сражениями земли.

– У меня тоже есть такая фотография, – сказала Дженни. – Вернее, была. Она сгорела при пожаре.

– Я сделаю для тебя копию.

У Дженни на языке вертелся вопрос: ты думаешь о Джоуи? Но ей не нужно было спрашивать. Она и так знала ответ. Каждый день.

– У меня есть десерт, – сказал Рурк, захлопывая дверцу посудомоечной машины и устанавливая таймер. Очевидно, он решил, что тема закрыта.

– Я не стану есть «Ну и ну!».

– Это мороженое.

– Отличный десерт для зимы!

Не обращая внимания на протесты Дженни, Рурк положил ей три шарика мороженого, каждый размером с кулак. Потом они уселись на диван и одновременно потянулись за пультом от телевизора. Рурк схватил его первым и, несмотря на нытье Дженни, отказался смотреть проект «Подиум». Он нашел канал, где транслировали реалити-шоу о мотоциклах. Спрятав пульт между диванной подушкой и своей ногой, Рурк заявил:

– Теперь ты не можешь сказать, что я излишне заботлив.

Дженни ела мороженое и смотрела, как на экране показывают какую-то сложную деталь, которую голос за кадром именовал тормозной камерой. Дженни почувствовала, как ее мозг начинает плавиться.

– Может, найдем компромисс? – спросила она. – Давай посмотрим какую-нибудь программу про расследование преступлений.

– Имеешь в виду те, которые представляют полицейских такими сексуальными и крутыми ребятами?

– А что, это не так? – спросила Дженни.

– Честно говоря, работа полицейского очень скрупулезна. Я трачу полдня на то, чтобы составить опись инвентаря, что очень удручает, так как бюджет не позволит обновить снаряжение еще года два. Глава нашего городского совета либо идиот, либо скряга.

– Ты имеешь в виду Алджера?

Рурк кивнул.

– Тогда почему ты работаешь в полиции, если там так скучно? – спросила Дженни.

– Потому что это моя работа, – просто ответил Рурк, не отрывая взгляда от экрана телевизора.

– Но почему это твоя работа? Ты мог выбрать что тебе захочется, поехать куда угодно. А вместо этого ты поселился в этом маленьком городке в горах, где никогда ничего не происходит.