Просто дыши

– Итак, – сказала она. – Кто начнет? – И когда он ничего не ответил, спросила: – Как долго это продолжается? Сколько раз в неделю? – У нее было еще дюжина вопросов, но Сара осознавала, что главный вопрос – это она сама. Почему она не видела и не знала?

Он опустил голову. Стыдно, подумала она. Это многое обещает. Но если она была честна сама с собой, ей следовало признать, что она не хочет, чтобы он унижался и умолял ее о прощении. Она хотела… она сама была не уверена в том, что она хочет.

Но когда Сара подняла глаза, она не увидела в его глазах униженности, нет, только враждебность. Ну хорошо, значит, ему не стыдно.

– Просто секс, – сказал он и двинулся в ванную.

Он появился оттуда мгновение спустя, одетый в белый махровый халат, который они держали для гостей. Его руки высовывались из слишком коротких рукавов, ноги оставались голыми.

Вероятно, не существовало дресс-кода для распада брака. Халат вполне подойдет. В конце концов, это не даст им убежать из дома в приступе ярости. Или, может быть, нет. В этот момент ей хотелось быть где угодно, только не здесь.

– Мы оба были несчастливы, – резко сказал он ей. – Ты не можешь этого отрицать.

О, ей хотелось. Ей хотелось поклясться, что ее жизнь была превосходной. Это сделало бы его ответственным за мгновенный коллапс. Вместо этого она осознала, что сражалась с постоянным разочарованием, постепенно опускаясь все ниже, и разочарование все нарастало, и ей было достаточно легко игнорировать это, пока несчастье с конским хвостом не отразилось в зеркале.

– Я не стану этого отрицать, – сказала она, – пока ты не станешь отрицать, что ты выбрал один из худших способов выразить свое несчастье.

Он не отрицал. Он действовал так, словно она вообще ничего не говорила.

– Я не просил о том, чтобы заболеть. Ты не просила себе мужа с такой болезнью. Но это случилось, Сара, и это испортило все.

– Нет, это ты испортил все.

Он сузил глаза, холодный и такой привлекательный.

– Когда я был болен, когда все обстояло наихудшим образом, это изменило нас. Мы больше не муж и жена. Мы просто вроде… родителя и ребенка. Я не мог этого вынести. Когда я с тобой, чувствую себя парнем, больным раком.

Ее живот свело, и на мгновение она сфокусировала всю свою горечь на болезни. Это была правда, рак и его лечение забрали у него достоинство, сделали его беспомощным. Однако теперь он не был беспомощным, напомнила она себе.

– Это позади, – заявила она. – Мы должны научиться снова быть мужем и женой. Я не знаю, как насчет тебя, но я работаю как раз над этим. Очевидно, ты тоже решил снова почувствовать себя мужчиной, только без жены.

Неожиданно он ядовито посмотрел на нее.

– Ты провела последние годы в попытках забеременеть, – возразил он, – с моей помощью или без нее.

– Но ты говорил мне, с того момента, как мы обручились, как сильно хочешь детей, – напомнила она.

– Но это никогда не принимало форму одержимости, – сказал он.

– А у меня приняло?

Он зло рассмеялся.

– Давай посмотрим. Давай просто посмотрим.

Пройдя мимо нее, он вышел из комнаты и пошел в большую комнату, переделанную в гардеробную с зеркалами. Чувствуя тошноту, она последовала за ним. Он сорвал со стены календарь и швырнул его на пол.

– Календарь твоей овуляции.

Он перешел к другой стене.

– Карта температуры.

Он сорвал ее со стены и бросил на пол, затем перешел к туалетному столику.

– Здесь ты держишь свои термометры – смотри, у тебя по одному для каждого отверстия – и таблетки для беременности. Я полагаю, твоим следующим шагом будет установление веб-камеры в спальне, чтобы ты могла записывать тот самый момент, когда наступает время моей роли. Кажется, так делают на конюшнях?

– Ты говоришь просто абсурдные вещи, – сказала она ему. Ее щеки вспыхнули от унижения. «Защищайся», – подумала она. И сразу поняла, что это не ее работа. – Я изменила ради тебя всю свою жизнь. Как ты можешь говорить, что я забыла, что у меня есть муж?

– Ты права. Ты не забывала. Когда приходит время оплодотворять яйцо, ты требуешь представления, и неудача – это не главное. Разве ты не видишь, что меня охватывает тревога всякий раз, когда ты ко мне с этим обращаешься?

– Обращаюсь к тебе? Значит, ты так это видишь?

– Боже правый, ничего удивительного, что я не могу сделать это для тебя. Но я должен делать это, Сара. Ты не позволяешь себя остановить. К чему беспокоиться о муже, когда у тебя запас спермы на целую жизнь?

– Пойти в клинику было твоей идеей. Ты сидел там и держал меня за руку, месяц за месяцем.

– Потому что я думал, это избавит меня от тебя.

О боже. Она пыталась быть для него сексуальной. Желанной. Понимающей.

– Почему ты ничего не сказал?

– Это бы ничего не изменило, и ты это знаешь. Послушай, Сара, – сказал он, и гнев пылал в его голосе. – Может быть, я тот, кто сбился с пути…

– Я бы сказала – точно, а не может быть.

– Такие вещи не происходят в вакууме.

– Нет, они происходят в наполовину законченных домах. – Она чувствовала, словно ее ударили, и конца этому не было, не было законов, чтобы защитить ее от агонии, от унижения, от чувства холодной жестокости. Она издала горький звук, не вполне смех. – Полагаю, я знаю, куда делалась твоя эрекция. Я гадала куда. И разве это понравится твоим клиентам? Знать, что их дом использовали для того, чтобы ты трахал конюшенную девчонку.

– Мими не…

– Прекрати. – Она подняла руку, чтобы остановить его. – Не говори мне, что она не конюшенная девчонка, не шлюха, не разрушительница семьи. Не говори мне, что она Роберт Трент Джонс в дизайне арен. Не говори мне, какая она ласковая и понимающая.

– Почему? Потому что ты собираешься сказать мне, что ты понимаешь? Новая кровь – игра жеребца с кобылой – это еще не измена. Может быть, если бы ты была на ее месте… мы бы зачали новую жизнь.

– О, если бы ты была на ее месте, – сказала она. – Это классика. В любом случае ты мог прийти ко мне, поговорить об этом. Но я полагаю, тебе легче обвинять меня в своем выборе.

– Ну хорошо, я вижу, ты не готова осознать свою роль в этом деле.

– Мою роль? У меня есть роль? О боже. Ну, знаешь что? Я сейчас в центре сцены.

Он склонил голову.

– Отлично. Продолжай. Позволь мне насладиться этим. Не останавливайся на том, чтобы сокрушить «лексусом» почтовый ящик. Сделай самое худшее.

– Это твоя специальность. – Она парировала, зло польщенная, что он упомянул «лексус». – Что может быть хуже того, с чем я столкнулась вчера?