Прости, но я скучаю

Реджайна – странное место. Люди называют ее городом, и формально так оно и есть, но она похожа на город так же, как восемнадцатилетний подросток – на взрослого: отдаленно и неубедительно. Горизонт напоминает рот шестилетнего ребенка, у которого вот-вот выпадут молочные зубы, – всего несколько разбросанных невысоких башен. Движение редкое, в центре города тихо. Хотя это не так плохо. Сунна была приятно удивлена как размерами, так и расположением квартиры, которую она смогла себе снять. Всего в нескольких кварталах от библиотеки. Спальня оказалась больше, чем вся ее квартира в Торонто, а путь на работу занимал десять минут пешком.

Короткая дорога выводила ее из тихого района с высокими деревьями и разноцветными домами на Брод – оживленную улицу, вдоль которой выстроились офисы, парикмахерские и кофейни.

1 октября, в день угрозы взрыва, у Сунны до восьми утра не было клиентов по записи, поэтому она не торопилась, радуясь редким прохожим, которые ей встречались. Она жаждала общения, и ей было приятно даже помахать рукой в знак благодарности водителю, пропустившему ее на переходе.

Проходя мимо банка крови, она в первый раз услышала вой сирен, и хор сигналов тревоги, доносившийся как раз с той стороны, куда она направлялась, становился все громче. Она ждала, что мимо проедет вереница машин «скорой помощи», но они оставались на месте. Она ускорила шаг.

В нескольких кварталах от ее фитнес-центра Сунну встретили заградительные ленты и полицейские машины; подойти ближе она не могла. Она двинулась вдоль заграждений, но вскоре поняла, что оцеплен весь центр города. По периметру выстроились толпы людей – все громко галдели и пытались что-нибудь разглядеть. Дыма не было, но мигающие огни отражались от каждой стеклянной поверхности. Что там могло случиться?

Выбравшись из хаоса, Сунна свернула на тихую улицу и достала телефон. Она попыталась позвонить в спортзал, но никто не отвечал, и она стала листать список контактов, ища кого-нибудь не из прошлой жизни в Торонто. Ли. Айрин. Лоуренс. Эйб. Николь. Нет, нет, нет, нет, нет. Красота. Что может быть веселее, чем листать список людей, которые забыли тебя, едва ты уехала из города. Осталось только одно подходящее имя, и оно вовсе не вызывало энтузиазма: Бренда. Бренда работала администратором в «Огненном фитнесе». Это была шумная, развязная особа с гладкими светлыми волосами и взбитой челкой – писк моды-1992, – которая делала ее похожей на собачку йоркипу. В других людях Бренду интересовало одно – нравится она им или нет, хотя временами казалось, что она делает все, чтобы нравиться как можно меньше. Она разговаривала и смеялась слишком громко, изрыгая теплый аромат мятной жевательной резинки и неприятный запах изо рта, настолько резкий, что он казался почти видимым, как смог. Сунна и не думала, что когда-нибудь позвонит Бренде, но вот пришлось.

– Алло?

По шуму на заднем плане Сунна поняла, что Бренда находится в центре толпы.

– Привет, Бренда…

– Привет! Сунна! Это ты!

– Бренда, что происходит?

– Минуту, Сунна! Я отойду! Здесь такой шум! – Гомон толпы стих, но Бренда все еще кричала в трубку, ее голос был искажен, как музыка из взорвавшегося динамика. – Сунна! Боже мой! Что случилось?

– Это я спрашиваю, что случилось. Ты где?

– О боже! Все! Так много всего случилось! Приехал спецназ! И саперы! И пожарные! Ты где, дорогая?

– Я… я не знаю. – Сунна огляделась в поисках таблички с названием улицы. – Угол Тринадцатой и Розовой. Зачем спецназ? Что происходит, Бренда?

– Угроза взрыва! Бомба! – проорала Бренда; в трубке трещало и квакало. Она выкрикнула что-то еще, вроде: «Поверишь ли!»

– Ничего не понимаю, когда ты так кричишь, Бренда.

– Извини! – Бренда продолжала вопить, медленнее и еще громче. – Угроза взрыва! Была угроза взрыва! Теперь ты меня слышишь? Я сказала…

– Да, я слышу, Бренда; но когда ты так кричишь, то ничего не…

– Я живу здесь уже тридцать лет, – не унималась Бренда, – а такое в первый раз!

– В каком здании? Кто-нибудь есть внутри?

– Ну, я не знаю, – сказала Бренда, как будто эта мысль раньше не приходила ей в голову. – Очень надеюсь, что нет. Ух, ёки-моки! – Бренда любила выдуманные ругательства и недоделанные бессмысленные словечки и использовала их в ситуациях, для которых и так было полно подходящих слов и выражений.

«Или вообще не было слов», – подумала Сунна. Она уже жалела, что любопытство заставило ее позвонить этой женщине. Никакие пожарные машины того не стоили.

Бренда притихла и, похоже, наконец испугалась, как будто прежде мысль о бомбе казалась ей настолько абстрактной и киношной, что не вызывала у нее настоящих эмоций.

– Господи! – воскликнула она. – Господи! Я выхожу и иду к тебе, Сунна!

Сунна застонала.

– Нет, Бренда, ты останешься там, где ты есть. Я сама приду.

Она повесила трубку, прежде чем Бренда успела уличить ее в обмане, и сбежала с угла Тринадцатой и Розовой.

– Что там происходит? – спросил кто-то. Это был худой старик с мутными глазами. Он небрежно прислонился к кирпичной стене старого многоквартирного дома, и Сунна не замечала его, пока он не заговорил.

– Понятия не имею. То есть, – она махнула рукой в знак того, что неправильно выразилась, – то есть я слышала, что была угроза взрыва. Но больше я ничего не знаю.

Мужчина улыбнулся.

– В каком здании?

– Не знаю.

– Держу пари, в художественной галерее. – Он зевнул и потянулся, как будто угрозы взрыва нагоняли на него скуку. – Это в мертвой точке города, а заправляет там кучка… – Он умолк. – Понятно, почему им пришлось эвакуировать все здания. Надо сказать, это самое увлекательное событие в городе за много лет. У нас тут мало что происходит. – Он остановился, чтобы перевести дыхание. – Но вы… вы ведь не местная, а?

Сунна поймала себя на том, что пытается от него отшатнуться. Поначалу он выглядел безобидным. Теперь ей казалось, что он наслаждается ее смущением.

– Местная, – солгала она.

Но он знал, что она солгала. Это было видно по выражению его лица.

– Сунна!

Бренда. Чуть не свалилась прямо на нее. Бренда остановилась, пригладила волосы, поправила куртку, подтянула леггинсы.

– Я пошла на угол Тринадцатой и Розовой, а тебя там нет! Это Четырнадцатая, – проорала она, указывая на табличку. – Конечно, я могла ослышаться, но… вряд ли. – Бренда хихикнула, как будто замечательно пошутила. – Разве это не дурдом? Они пытаются заставить всех разойтись по домам, но люди хотят знать, что происходит! Похоже на грандиозную тусовку.

– Никакая это не тусовка, – отрезала Сунна. Ох уж эти провинциалы, преступление для них все равно что спектакль. – Все должны идти по домам. Они же могут пострадать! Пусть этим занимается полиция.

– Но ты ведь здесь! Мы тоже имеем право быть здесь, – возмутилась Бренда.

– Я только что пришла. И уже ухожу. Тебе тоже пора уходить.

Сунна оглянулась туда, где стоял старик, но он исчез, как будто вдвинулся в стену позади него или растворился в воздухе.

Кофейня рядом с крематорием

Сунна

Сунна медленно шла домой мимо парикмахерских и банка крови. Ее соседи ничего не знали о драме, разыгравшейся в центре города; тишина казалась зловещей. Сунна остановилась перед входной дверью. Что-то в ее квартире выглядело не так, но она не могла понять, что именно. Неужели она оставила раздернутыми шторы в гостиной? Да нет, не может быть. При открытых шторах Сунна могла заглянуть в окна соседнего дома, а соседям, по всей вероятности, было видно, что происходит у нее, поэтому она предпочитала держать окно занавешенным. Но сейчас шторы были раздвинуты.

Она задернула шторы, но ощущение, будто что-то не так, ее не покидало. Она оглядела комнату, но не увидела ничего необычного. Может быть, это просто потому, что она оказалась дома в часы, когда ей полагалось быть на работе. Оказалась в Реджайне, когда ей полагалось быть в другом городе. И делать что-то другое. И быть другой. Может быть, дело совсем не в шторах, а во всей ее жизни?

Сунна стояла в арочном проеме между кухней и гостиной и смотрела на темно-синие чайные салфетки, аккуратно развешанные на дверце духовки, на пустой холодильник, на грязные тарелки и сковородки, громоздящиеся в раковине, как будто у нее были дела поинтереснее, чем мыть посуду.

Это у прежней Сунны были дела поинтереснее. У прежней Сунны весь холодильник был увешан памятной дребеденью: корешки от билетов в кино и на концерты, моментальные фотографии из автоматов, аляповатые магнитики от подруги, которая много путешествовала. Когда она успела превратиться в эту новую Сунну, у которой нет ни хобби, ни светской жизни? Она подошла к стойке и взяла бледно-розовую глиняную кружку, в которой еще болтался холодный кофе, недопитый вчера или позавчера. Раньше даже кофе был связан с общением, но теперь осталась только кофеиновая зависимость. Сунна пила кофе одна и лишь по необходимости. Это было как будто официальным знаком одиночества.