Ночь кровавой луны

– И чего он такого сделал, что ты его невзлюбил с такой силой? – деланно-равнодушно спросила я.

На самом деле я уже догадалась, что речь идет о том парне, которого я встретила в коридоре. То, что он оказался убийцей, повергло меня в шок – его глаза были ДРУГИМИ.

Не знаю, как вам это объяснить, но за время моей работы я имела возможность много раз смотреть в глаза «убийц» и могу без особого труда охарактеризовать категории оных. Предположим, бывали убийцы по призванию. У этих смерть жила в глазах, немного разбавленная ложью. Можно было обмануться на какое-то время, но потом это все равно обнаруживалось. Были другие убийцы. Эти даже не трудились скрыть свое «эго». Или просто не могли этого скрыть? Конечно, были и случайные убийцы, но у этих в глубине глаз плескались горечь и страх, а у Воронцова этого не было. Только…

Я вспомнила строчки из «Баллады Редингской тюрьмы» Оскара Уайльда:

Но боль, какой не видел свет,
Плыла, как мгла, из глаз…

– Что ты сказала?

– Ничего, – покачала я головой. – Кого он убил?

– Да жену, – сказал Ванцов. – Такая вот банальная история. Он убил свою жену.

– «Даймон Хилл»? – вырвалось у меня.

Ванцов окинул меня неодобрительным взглядом с ног до головы.

– Та-ак… Ты его видела, да? И тоже пленилась его обликом?

– Нет, я просто подумала, что он чертовски похож на Даймона, – пробормотала я, пытаясь оправдаться.

– Да не на Даймона он похож! Он на Демона похож, ваш Воронцов!

И чего это он так разозлился?

Я пожала плечами и сухо сказала:

– Не могу понять, чего ты так разорался? Если я сказала, что этот тип похож на гонщика «Формулы», это еще не означает, что я собираюсь выступать на суде в качестве адвоката. Я если и захотела бы, то не смогла! Замуж за него я тоже пока не собираюсь, хоть он и вдовец. Меня Пенс не отпустит.

– А если бы отпустил, начала бы млеть, как мои «барышни»! – с сарказмом сообщил Ванцов.

– Может, и начала бы, – не выдержала я. – А вот ты, между прочим, должен хранить объективность! А вместо этого заранее возненавидел подследственного! Тоже мне, опер мирового масштаба! Может быть, его жена была такая стерва, что ее просто необходимо было убить?

– В том-то и дело, – развел руками Ванцов. – В том-то и дело, что его женой была Маша Тумановская…

– Что? – вскрикнула я. – О боже…

Я прикрыла глаза. Теперь я его понимала, Ванцова. Очень хорошо.

Но…
Но боль, какой не видел свет…

Эта боль, струящаяся из его глаз, – куда от нее скрыться?

* * *

Машу Тумановскую в Тарасове знали многие. Мало того, что она была одним из лучших в городе психологов-практиков, мало того, что она стояла у истоков «Помощи женщинам и детям», так и сама Машина личность обладала притягательностью – той самой «харизмой», о которой много пишут, но мало знают, что это.

Ее стройная, словно летящая фигурка, вызывала мысль о «херувимах и серафимах». Ее улыбка была такой обаятельной и открытой, что нельзя было не улыбнуться в ответ.

Маша производила на всех впечатление человека счастливого и уверенного в том, что счастье – норма жизни. Более того, она пыталась поделиться своим мироощущением с остальными, всегда готовая протянуть руку помощи.

Служба, которую она «зубами выгрызла» у наших властей, была призвана защитить «слабых» от насилия. Говорят, что она так горела идеей «помощи», что встала на колени перед крупным чиновником. Это был первый и последний раз, когда она встала на колени. И добилась тогда своего.

А потом появился приют для «жертв домашнего насилия» – небольшой домик, огороженный высоким забором. Чтобы туда не проникли «враги», объясняла она. Так спокойнее…

Скольким людям она помогла? Скольких женщин и детей она защитила?

На ее похоронах были в основном женщины и дети. Мне говорили, их было очень много. И все плакали…

Потому что Маша была их защитницей, верой и надеждой… Она заставляла их поверить в то, что они – люди. Она учила их защищаться.

И не сумела защитить себя.

* * *

– Послушай, Лешка, но ведь она была счастлива в личной жизни? – не выдержала я. – Ты уверен, что именно он ее убил?

По его взгляду нетрудно было догадаться, что он думает.

– Прости, – произнесла я. – Просто я-то слышала, что они были очень дружной парой. И прекрасно понимали друг друга…

– Уверен, – отрезал Лешка. – Есть такая вещь, как улики, милая моя. А улики все указывают на него, как стрелочки.

– Но какой смысл? – продолжала недоумевать я. – Он же любил ее!

– А вот в этом следствие разберется, – сказал немного важно и напыщенно Ванцов. – Кстати, следствие просит некоторых особ не совать свой любопытный носик в чужие дела!

– Я и не собиралась, – честно ответила я. – Просто не могу понять, зачем ему это было нужно! Он убил ее из ревности?

– Если бы так, я бы понял, но… В том-то и дело, что она была убита хладнокровно и жестоко. Так что ваш драгоценный красавец просто заурядный сукин сын, и я не собираюсь обсуждать с тобой степень его вины. Для меня он – урод, убивший Машу Тумановскую, самую светлую личность, которую я когда-либо знал, и оставивший сиротами собственную дочь и собственного сына.

Он выразительно посмотрел мне в глаза.

«Все, прием по личным вопросам закончен, можешь двигать отсюда, – прочла я в его глазах. – У меня сегодня масса дел».

Ну и ладно…

Я поднялась.

Уже на пороге остановилась и сказала:

– Спасибо за помощь, кстати.

– Не стоит.