Вниз тормашками

– Правильно, Леша. Выясняй как можно скорее. И звони дяде Васе. Кстати, к тебе на днях мои ребятки заедут…

Леша посерел. На его лбу выступили бисеринки пота. После последнего визита «ребяток» Василия Леше пришлось вставлять новые зубы.

– Ты уж их встреть по-людски.

– Василий, я…

– Не волнуйся, мальчик. Будешь себя хорошо вести – и все будет хорошо! Кассета у тебя?

– Нет, – ответил Леша.

– Плохо, – несмотря на легкость тона в трубке, Леше стало нехорошо.

Василий помолчал пару секунд и почти радостно спросил:

– Но ведь ты найдешь ее, правда?

– Конечно.

Леша сейчас пообещал бы даже стать космонавтом и найти на Марсе следы органической жизни, только бы дядя Вася не присылал своих ребяток.

– Умный мальчик. И учти – нехорошо получится, если убийство бросит на студию хоть тень подозрения. Мне все равно, сделал это ты или кто другой: исправлять-то тебе придется. И лучше будет, если виновным окажется посторонний человек. Ну все, конец связи.

Леша нажал «Flash» и невидящим взглядом посмотрел на трубку. Затем он со злостью швырнул сотовый на кожаный диван, стоящий у стены, как будто исчезновение телефона с глаз долой поможет ему избавиться от вкрадчивых интонаций «дяди», все еще звучавших в ушах Леши.

Но интонации остались, и ничего хорошего они в ближайшее время не сулили. Н-да-а. Посторонний человек, говорите? Леше пришла в голову одна маленькая идейка. Он повертел ее в голове, обдумывая, потом улыбнулся – а почему бы и нет?

* * *

Лариса кляла себя за бесхозяйственность. Ну как так можно? Да, у нее стресс, да, у нее вчера болела голова, но это было вчера, а сегодня, когда ей срочно нужно позвонить, телефона нет! Конечно, возможность связи у нее была – и мужнин сотовый, и Настин, да и домашний радиотелефон есть, но номер, который она забыла, есть только в записной книжке ее сотового, который сейчас валяется где-то на студии.

Лара отправилась туда сразу после завтрака, мысленно надеясь, что воскресенье – тоже рабочий день для сотрудников телевидения. На днях был праздник Великой Октябрьской революции, который рабочему люду приходилось теперь отрабатывать в выходной. Правда, это касалось лишь государственных служащих, но, может, и телевизионщики тоже работают?

В предбаннике, где стоял секретарский стол, заваленный всяким хламом, никого не было. Лара не хотела снова появляться в помещении, декорированном под кухню, так что надеялась попросить Мусю найти ее телефон. Но Муси не было. Лариса подумала, что, возможно, она могла оставить аппарат и в кабинете директора. Она двинулась к двери, приоткрыла ее и… замерла на пороге, услыхав, что Леша разговаривает по телефону.

Слышно было плохо – словно кто-то шутки ради бубнил китайский алфавит в пустую литровую банку. Лара придвинулась ближе к двери, но в это время бубнеж прекратился.

Леша положил трубку, потом в кабинете раздались шаги. Леша направлялся прямо к двери, за которой стояла Лариса. Она поспешно отпрянула. Леша целенаправленно двинулся было к выходу из секретарского отсека, как вдруг боковым зрением уловил-таки Ларису, стоявшую сбоку, и притормозил.

– Вы здесь?

– Здесь, как видите. Я где-то оставила свой «Эрикссон». Вы его не находили?

– «Эрикссон»? – нахмурил лоб Леша. – Нет, не находил. Спросите у Муси… или еще у кого-нибудь. Извините, мне сейчас некогда. У нас проблемы.

– Какие? – автоматически спросила Лариса. В данный момент ее интересовала только своя проблема – ей нужен телефон.

– Помните Дмитрия? Оператора? Он умер.

– Как – умер? – не поняла Котова.

– Отравление мышьяком, – внимательно посмотрел на нее директор. – Следственная бригада уже здесь, не желаете с ними побеседовать? Думаю, у них к вам накопилось немало вопросов.

Ларисе совсем не понравился его ехидный обвиняющий тон. Словно ее в чем-то подозревают!

– Что вы имеете в виду? – тут же вскипела она. – Говорю в последний раз: я ничего туда не сыпала. Ни мышьяка, ни чего-то подобного. Да я даже не знаю, как он выглядит, этот мышьяк! И потом, все ведь на пленку снимали!

– Пленку кто-то испортил, залил водой, – казалось, Алексею доставляло удовольствие злить Ларису. – Так что вы – подозреваемый номер один.

Лариса вдруг успокоилась. И какого черта она доказывает что-то этому придурку? У нас презумпция невиновности! Перед судом, может, ей и придется объяснять, что да как было, но не здесь!

– Где милиция? – небрежно спросила она.

Лешу, надо сказать, удивил ее спокойный тон – он-то ожидал, по всей видимости, обычной бабской истерики, а возможно, и рукоприкладства, ан нет! Мадам Котова умеет блюсти себя.

– Там, – махнул он рукой в сторону съемочной площадки.

– Отлично. С ними и побеседую. Всего хорошего.

– Зря вы так настроены! – гадко ухмыльнулся Алексей. Всю его обаятельность как ветром сдуло. – Боюсь, что в ближайшее время вам придется несладко.

– Надо же, какое совпадение! Я как раз отучаю себя от сладкого, – мило улыбнулась Лариса. – Сами понимаете, о фигуре надо заботиться.

Леша только фыркнул в ответ.

* * *

Капитан Собачкин внимательно осматривал безукоризненно чистую плиту, на которой вчера был приготовлен злополучный суп из несчастной ластоногой черепашки, чей панцирь до сих пор лежал рядом, на разделочном столе. Капитан поцарапал ногтем ребристую чешуйчато-роговую поверхность панциря и вздохнул. Он и его ребята уже все здесь осмотрели, но ничегошеньки не нашли, чего, собственно, и следовало ожидать. Со вчерашнего дня около этой плиты, да и вообще во всей студии побывала чертова уйма людей, а людям свойственно оставлять после себя чертову уйму следов. И как среди них найти следы того, кто, собственно, и притащил сюда банку с мышьяком? Саму-то банку нашли.

Светло-серая чесночница с крышкой в виде зеленого кустика, на боку которой написано детскими буквами «Чесночная приправа». Достаточно оригинально для емкости, в которой находилось вещество, точно так же пахнущее чесноком, но вот по химическому составу резко от чеснока отличающееся… Арсин, или мышьяковистый водород. Белый кристаллический порошок, легко растворимый в жидкости, пахнет, как уже говорилось, чесноком и предельно ядовитый.

Бедняга оператор умудрился стрескать аж девять смертельно ядовитых доз! Ничего удивительного, что он умер. Удивительно то, что никто, вообще никто не видел, как жертва брала из банки с чесночной приправой эту самую «приправу». Почти все допускали, что такое «имело место быть», но никто лично этого не заметил.

Капитан, охая от изжоги, которую заработал на вчерашнем кутеже по случаю юбилея тестя, где съел любимый селедочный салат, опустился на колени и заглянул под плиту. Что он там искал, он и сам бы не сказал, но на всякий случай решил посмотреть. Ничего, кроме бычка, то бишь окурка, и остро пахнущего малюсенького сухарика, он не нашел. Сухарик, судя по кубической форме, был «кириешкой», а вкус скорее всего – «хрен с холодцом». Капитан хорошо разбирался в сухарях – его младший сын, можно сказать, не расставался с сухариками, чему родители нарадоваться не могли. Поскольку чадо в силу своего нежного упрямого возраста всегда отказывалось кушать, то пусть хотя бы сухари грызет. Все же хоть какая-то еда. Последним пристрастием ребенка был именно «хрен с холодцом».

Вдруг в зеркальной дверце духового шкафа отразились две стройных ножки в модельных туфельках с длинными узкими носами. Капитан поднял глаза. Ножки длились, длились, прятались под узкую юбку миди. Дальнейшее переходило в изящное тело и красивую голову с распущенными светлыми волосами.

– Добрый день, – поздоровалась женщина, – это вы – представитель органов внутренних дел?

– Я, – неуклюже приподнялся с колен капитан Собачкин, держа на широкой милицейской ладони неизвестный окурок и коричневый сухарик. – Капитан Собачкин. С кем имею честь?

– Лариса Котова. Вы обо мне слышали. Это я готовила суп.

– А-а, да-да-да. Очень приятно… то есть нам нужно взять у вас показания.

– Я готова, – улыбнулась женщина. – Вы их прямо здесь будете брать?

– Кого брать? – тупо переспросил Собачкин.