Просветленные

– Так вот же мой сын, врач теперь хороший, хоть и молодой еще. Его и родила тогда жена, почти сутки мучилась, бедная: крупненький оказался очень. Помог Христос, Ему теперь и верим.

В тех краях случаи перехода из одной веры в другую были не редкостью, и выкрестов имелось немало, поэтому такой клятве здесь никто не удивлялся.

Но вот раздался крик младенца: судя по всему, роды закончились успешно, и хозяин, радуясь первому внуку принес кувшинчик с вином.

– Выпьем, крестный, – радостно сказал он, обращаясь к Исааку. – Теперь так тебя буду звать, ведь не зря же Бог нам послал вас прямо к порогу и в самое время.

– Что же, выпьем по такому случаю, – поддержал его отец Мишеля и, потягивая хорошее вино, принялся философствовать: – Вот жизнь, ну казалось бы, из ничего берется и ничего не стоит, а ведь ничего нет на свете, что стоило бы жизни…

– Да, – согласился хозяин, – нет такого, что бы можно дать взамен. Хоть и не всегда сладко на белом свете, да только нет ничего лучше радости бытия. Вот наработаюсь так, что ничего уж, казалось бы, не чувствую, а приму стаканчик – и снова хорошо, – откровенничал провансалец. – Воздух, море, хорошее вино – чего же еще желать? А если и дети хорошие, а потом внуки… Нет, жить хорошо…

На пороге дома появился счастливый молодой отец, он гордо нес своего первенца на руках. Следом шел, улыбаясь, Мишель.

А в том, что это был мальчик, Исаак уже и не сомневался. Вот ведь какой дар у его сына, а не только золотые руки врача.

– С матерью все в порядке, вот только отвар сделайте, – сказал Мишель, протягивая рецепт. – Пусть попьет, чтобы инфекции не было да кровотечение не началось.

И когда их повозка, щедро нагруженная дарами счастливых хозяев, тронулась дальше, Исаак не утерпел и все-таки спросил:

– Как же тебе удается так предвидеть события?

– Не знаю, отец, я ведь особо и не стараюсь, просто, по-видимому, считываю идущую ко мне информацию. А вот кто ее посылает, и сам спросить боюсь…

Отяжелевшая повозка застряла у одного из дворов. Здесь резник Яков вышел встретить прибывших к нему военных во главе с рыцарем. На ограде висели десятки остро заточенных ножей. Рыцарь в темном плаще спешился и подходил к резнику, за ним следовала свита.

– Оба уйдут в мир иной, – сказал вдруг Мишель, – и рыцарь, и резник. Здесь и сейчас.

Отец испуганно посмотрел на сына. Тем временем действие разыгрывалось: рыцарь обратился к резнику:

– Яков, нам надо зарезать двух баранов, у нас пир. Сделай это.

– Сегодня суббота, – отвечал растерянно резник, – и правоверный еврей не должен работать в этот день.

– Но нам нужно мясо сейчас, а наш мясник болен, сломал руку, и больше это сделать некому, – раздраженно возразил рыцарь. – И притом, это же твой хлеб.

– Это невозможно, – сказал Яков уже более твердо, чем еще сильнее рассердил рыцаря.

– Я заставлю тебя поднять нож и в субботу! – вскричал он.

Но резник уже был спокоен и твердил свое. Вскоре он стоял на скамейке с петлей на шее. Рыцарь сунул Якову за пояс нож:

– Считаю до десяти. Перережь веревку – и ты спасен, или сам обречешь себя на смерть!

– Можешь не считать. Если Господу будет угодно, останусь жить и никакое зло не коснется меня. Правоверный еврей не поднимет нож в субботу.

– Десять! – крикнул рыцарь и ногой вышиб скамью. Тело резника вздрагивало на дереве. Взбешенный рыцарь, вскочив в седло, тронул поводья, но второпях не попал ногами в стремена, а лошадь, испугавшись чего-то, уже понеслась и на всем скаку сбросила его прямо в открытый глубокий колодец. Облаченный в тяжелые доспехи, он сразу пошел ко дну и захлебнулся.

Глаза, конечно же, глаза, они должны быть белесыми или становиться такими в минуты прозрения. Крупный план и светящиеся белесые глаза, а потом видения, видения, видения…

Ну ладно, надо передохнуть, а то можно самому тронуться от этих видений, решил Димов.

– Феликс, пойдем кофе выпьем, – позвал он второго режиссера. – Пусть пока подготовят вчерашнее. Потом досмотрим.

– Давно пора, а то совсем в горле пересохло, – откликнулся тот со своей галерки.

– Ну скажи, что сегодня за день такой: столько усилий, а в тему попасть не можем, – пожаловался Димов, потягивая кофе. – То ли дело на натуре. Свежий воздух, что ли, помогает?

– Конечно, сравнил тоже – Крым или же павильон, хоть и мосфильмовский, – ухмыльнулся в усы Феликс, с наслаждением затянувшись сигаретой. – Эх, в городе Сочи темные ночи… А девочки там какие! Загорелые, томные, а?..

– Ну а ты каких сегодня привел? И где только таких доходяг нашел? Ну и массовка, – проворчал Димов.

– Здрасьте, так чуму же снимаем, чуму в Монпелье. Вот они и чумные во всей красе, – обиделся второй режиссер.

– Чумные-то чумные, но ни одного интересного лица, камеру задержать не на ком, – капризно заметил Димов. – Не забывай, это же Южная Франция, Прованс, а там и чумные с шармом были, наверное. Лазурное море, воздух, вино, любовь…

– Она самая морковь и есть, – опять затянулся второй, – только вот чем платить шарманистым-то будем, а? Эти ведь особо не торгуются, лишь бы на съемках потереться. А у тех претензии будь здоров! А денежек-то нема…

– Опять нема! – рассердился Димов. – Казалось, только сто тысяч зеленых банк отвалил – и опять уж нет!

– Опять, и скоро бандюганы за процентами явятся, что делать-то будем, Димыч? – начал сокрушаться Феликс. – Убьют ведь.

– Не падайте духом, поручик, – задумчиво сказал Димов. – Что-нибудь придумаем, не впервой.

– Давно пора бюджет урезать, офис поскромнее нанять и разогнать кое-кого. А то вон в Ялту кого только не возили: и поварих, и педикюрш, не говоря уж про любовь-морковь. Ну а эту старушенцию Раису Кузьминичну, настоящую Шапокляк, зачем, какая сейчас редактура в кино? Не советское время, слава богу. А ведь это хоть и ближнее, но зарубежье все же, и тоже денег стоит.

– Ну не скажи, Феликс. Раиса Кузьминична не только редактор, она генератор идей, иногда такой поворот подскажет – закачаешься. Я с ней шестую картину снимаю, она как талисман, – улыбаясь чему-то своему, пояснил режиссер.

– Уж только во Францию ее не тащи, – умоляюще попросил Феликс. – Она ведь только в люксы селится, как Мэрилин Монро.

– Еще как потащу, как же без талисмана, – упрямился Димов. – А вот колодец мне все-таки не нравится. Понимаешь, не может здоровенный рыцарь так просто в него сыграть и моментально помереть. Нет, это не то.

– Ну давай его об дерево шарахнем, убийцу проклятого. Нога не попала в стремя, а лошадь понесла, вот он, бедняга, и треснулся головой, – предложил Феликс, – и насмерть. Только сценарист что скажет? Опять ведь запьет с горя после скандала. Или денег попросит. Да и смонтировано неплохо. Не бережешь пленку. При Советах тебя бы за это самого утопили.

– Да пошел он к черту со своими капризами! – отмахнулся Димов. – Деньги получил, чего ерепениться? Не пускайте его больше в студию, пусть себе отдыхает. Ну ладно, пойдем посмотрим, как сняли чуму.

* * *

Воздух над Монпелье был по-прежнему чист и прозрачен. И так же чисто звучал в нем звон колоколов. Переливаясь всеми гаммами и арпеджио, гудел большой колокол соборной церкви Святого Петра, перекликались с ним малые, все это сливалось в узор пленительных звуков. Но чудесное благозвучие совсем не соответствовало теперь облику прежнего города.

Он не был похож на себя и был ужасен. Грязные улицы заросли сорняками. Дома стояли заколоченные. Магазины и мастерские закрыты, храмы опустели, священники в смятении. Площади завалены обломками обрушившихся стен, вывороченными из мостовой камнями, выломанными рамами окон, разбитыми витринами лавок, разным скарбом, вытащенным из домов и тут же брошенным. Это здоровые еще люди защищались от чумы – строили баррикады. Здесь же валялись раздутые, обезображенные трупы. Рядом лежали истощенные больные, молившие о воде и хлебе. А некоторые, потерявшие всякую надежду на спасение, заворачивались в две простыни и устраивали себе похороны при жизни.

Оставшиеся на ногах держались кучно, отгораживались ото всех возведенными баррикадами на площадях, поближе к фонтану, предпочитая крышам чистое небо, даже рядом со смертью.

Облаченные в долгополые белые балахоны, Мишель и его помощники в масках, закрывающих лица, медленно шли по улицам, разбрасывая бурый порошок из кожаных мешков. Подходя к группе людей, раздавая свои пилюли, молодой врач призывал:

– Верьте в спасение – и ваша вера спасет вас!

В глазах измученных людей появлялись проблески надежды. Лицо совсем юной девушки осветил первый луч солнца, она измождена, но врач вселил в нее надежду на спасение, и она слабо улыбнулась. Еще миг – и она встряхнулась, вскинула голову, значит, не все потеряно. Она медленно встала, другая тоже попыталась подняться, глядя на подругу – и третья…