– Украли-и-и-и-и-и-иииии!!!!!.....
* * *
Немая девка Марьяна, стряпуха и прислужница с постоялого двора «Козьма Скоробогатый», с покупками вышла из деревни. Когда она проходила мимо ореховых кустов, росших как раз на полпути между деревней и двором, кто-то сильный и ловкий заломил ей руку за спину, приставил к горлу что-то острое и затащил в зеленые насаждения. Она обреченно вздохнула и приготовилась к самому лучшему.
– Не оборачивайся, – дохнули ей в ухо перегаром. – Ты родом не из этой деревни? Если "да" – кивни, "нет" – мотни головой.
Марьяна осталась неподвижной.
– Ну, гово... В смысле, кивай! Из этой или... А, понял. Попробуем по другому. Ты родом из другой деревни?
Кивок.
– Родственники там остались?
Качание.
– Ладно, все равно. Слушай меня внимательно, два раза повторять не буду. Сейчас ты, никуда не заходя, отправишься в свою родную деревню, где бы она не находилась, или в любую другую, или к черту на кулички, и вернешься сюда, если захочешь, не раньше, чем через неделю. О нашей встрече никому не... А, ну, это и так ясно. Ты меня поняла?
Кивок.
– Ты это сделаешь?
Качание.
В голосе зазвучала сталь.
– Или через минуту ты уходишь из этих мест на все четыре стороны, или через две минуты я отрежу тебе голову. У меня сегодня очень плохое настроение, ей Богу.
Из-под лезвия выступили капельки крови.
– Ты мне веришь?
Энергичный кивок.
– Ты сделаешь, как я тебе сказал?
Два энергичных кивка.
– Гут.
* * *
Пан Козьма оторвался от пересчитывания денег и уставился на робко топтавшуюся в дверях девочку лет четырнадцати-пятнадцати в застиранном сарафане и рубашке, размеров на пять больше, чем их хозяйка. Темно-русые волосы были заплетены в нелепую косичку с мышиный хвостик, перетянутую кожаным ремешком.
– Ну, чего тебе?
В ответ на него глянули широко распахнутые доверчивые серые глаза.
– Вы – пан Козьма?
– Да, я. Что ты хотела?
– Я – четвероюродная сестра вашей прислужницы Марьяны. Я только этим утром пришла в Леопольдовку, чтобы разыскать ее и сообщить одну очень важную новость из дома – ее единственная прабабушка при смерти, и хотела бы повидать свою правнучку перед тем, как навеки закроются ее слепые очи. Я встретила Марьяну, когда она выходила из лавки, и она сразу же, не теряя ни минуты, помчалась в родную деревню.
– Да?
– Да, и очень быстро, она не хотела бы опоздать, чтобы потом навеки корить себя, что была недостаточно тороплива.
– Ну, и?...
– Перед тем, как умчаться прочь, она попросила меня передать вам вот это, – и девочка протянула корзину с товаром толстому трактирщику.
– Попросила?
– Ну, не то, чтобы попросила, а сунула корзину мне в руки и толкнула в направлении вашего хозяйства, – пояснила девочка.
– Я и не знал, что у нее есть родня, – проговорил пан Козьма, перебирая и пристально рассматривая покупки.
– Вот, есть...
– А сдача где?
– Какая сдача? – огромные глаза излучали искренность и непонимание.
Трактирщик внезапно выбросил вперед руку и схватил девочку за запястье.
– Такая сдача. Тридцать копеек. Она ее тебе не передала разве?
– Н-нет...
– Или передала? – изогнувшись всей тушей, пан Козьма впился взглядом в испуганное лицо девчушки.
– Нет, она мне ничего не передавала, честное слово!
– А откуда я знаю, может, ты врешь. Г-гы! Честное слово! – почему-то толстяка это рассмешило.
– Нет, дяденька, я правду говорю. Она отдала мне корзину, сказала... ну, объяснила, что вернется не раньше, чем через две недели, и убежала...
– Вернется, значит, говоришь... А, может, не вернется. А тридцать копеек моих пропадут. И готовить-стирать-убирать кто мне тут будет? Где я еще возьму такую д... такого делового работника, а?
– Не знаю, дяденька...
– Не знаю... – ворчливо передразнил ее трактирщик. – А я вот знаю. Раз ты ей родственница, раз по твоей милости я ее лишился на две недели, и тридцати копеек тоже, вот и будешь ты за нее это время отрабатывать. И тридцать копеек.
– Так ведь, дяденька... – девчонка испуганно рванулась.
– И, к тому же, ты же не хочешь, чтобы я уволил Марьяну, и на ее место взял другую, а, девушка?