Иван-Царевич и С.Волк

Серый с видом патриция над чашей цикуты откусил крошечный кусочек и со страдальческим видом принялся жевать. Проглотил. Потом еще. И еще...

– Надо же!.. Банан в шоколаде... – блаженная улыбка заняла все доступное пространство на лице странствующего рыцаря. – Ешеньки-моешеньки!... Чтоб я так жил!... Банан в шоколаде!... А ну, давай еще, – и он с решительным видом принялся ворошить ближнюю к нему груду продуктов.

Внезапно все вокруг смолкло. Это Гарри взял лютню.

– Ну-с, начнем, – полупьяно поблескивая раскосыми зелеными глазами, молвил он, и все разом вдруг загомонили, стараясь перекричать друг друга:

– "Ты мой родник"!

– "Я выпью вина"!

– "Маятник"!

– "Рыцаря и менестреля"!

– "Шарманщика", Гарри, "Шарманщика"!

Полные губы минисингера удовлетворенно покривились.

– Все споем, не спешите, наше время впереди, – мягко проговорил он. – Но начать я хочу с песни, которую я сегодня бы посвятил моим друзьям, принцу Джону и сэру Вульфу.

И в полной тишине поплыли первые аккорды.

...Смерть надо мной —
Как солдат на боевом посту.
Но я от нее уйду
По границе миража —
Ей меня не удержать
В гибельных местах —
Я давно забыл,
Что значит страх.
Ведь золото – прах.
В дальних мирах
Оно не дороже свинца...
Слава и власть —
Дьявола пасть,
А мне бы в огне не пропасть...
А мне бы дойти до конца...
Я в пути...

Когда певец закончил, царевич рыдал – то ли от счастья, то ли от полноты чувств, то ли от выпитого вина.

– Сергий, ты понимаешь, это – гениально! Он – гений! Гений!.. – только и повторял он.

А тем временем Гарри вновь ударил по струнам.

Берег не встреченный, остров ненайденный,
Призрачной пристани девственный рай,
Грезы огарок, у неба украденный —
Все, что имею – твое.
Выбирай...

Некоторые музыканты стали перебирать струны своих инструментов, и их голоса бархатной нитью вплетались в песню Гарриной лютни. Девушки, закрыв глаза, покачиваясь, как в экстазе, безмолвно шевелили губами, повторяя слова, навечно врезанные в скрижали их душ огненными буквами истинной любви. Иван, раскрыв рот, вытянул шею по направлению к минисингеру и забыл дышать. Даже Серый перестал жевать и склонил по-собачьи голову набок, серьезно вслушиваясь в колдовские звуки баллады. Гениально или пошло – он в этом мало разбирался. Знал он только одно – совершенно неожиданно ему это нравилось.

Песни и разговоры продолжались далеко за полночь. Когда гости расходились по домам, гостевым комнатам и просто тюфякам на полу, часы на городской башне пробили четыре.

Царевич и Волк неровным шагом, в обнимку прошествовали в свою комнату. Серый в отуманенном усталостью и вином мозгу лелеял перспективу поспать завтра (в смысле, сегодня) подольше (в смысле, до завтра). В широко раскрытых же очах Иванушки горела одна, но пламенная страсть – увидеть завтра (в смысле, опять сегодня) в два часа дня своими глазами настоящий рыцарский турнир, проводимый Шарлеманем, о котором ему весьма опрометчиво, по мнению Серого, в недобрый час брякнул Санчес. Победитель турнира получит в супруги прекрасную Валькирию – единственную дочь короля.

– Ну-ну, посмотрим, чья возьмет, – грозно бормотал Волк, заваливаясь на свою кровать, хотя в глубине души что-то маленькое, гнусно хихикающее, подсказывало ему чья же все-таки возьмет.

* * *

Злой, не выспавшийся Серый вот уже полчаса пытался найти в толпе разряженных зевак Ивана. Санчеса и Гарри они потеряли почти сразу, оттертые беспорядочно двигавшимися горожанами, солдатами, минисингерами и продавцами сосисок, пирожков и бананов в шоколаде. Потом они купили Иванушке зеленую бархатную тунику и оранжевую атласную рубашку – отчасти потому, что такие же были на рисунке на странице четыреста восемь «Приключений Лукоморских витязей» на королевиче Елисее, побеждающем на турнире в Шленниберге Безумного Кабальеро, а главным образом потому, что Серому надоело, что на его друга (а, точнее, на его белый кафтан, скроенный по последнему всхлипу лукоморской моды) все вондерландцы показывали пальцами.

Отпустив вульгарным невежам десяток-другой затрещин, на третьем десятке Серый сдался и затащил царевича в ближайшую лавку готового платья, невесть откуда взявшуюся за городскими стенами, где и приобрел Ивану, презрев его отчаянные протесты, то, что ближе к выходу висело. Царевич поклялся, что скорее умрет, чем наденет на себя ЭТО, но Волк прошептал волшебные слова "Пока ты тут рядишься, мы там на турнир опоздаем", и тот обреченно согласился. Воспоминания о том, что нечто похожее он уже видел раньше в Книге, слабо утешили его. Что хорошо смотрится на королевиче Елисее...

Оставлять свой кафтан в лавке, равно как и таскать его везде за собой в руках, Иванушка не захотел, и тогда, не мудрствуя лукаво, Волк натянул покупку прямо поверх его лукоморской одежки. Возражения царевича были успешно пресечены быстрым замечанием продавца, что в таком виде благородный дворянин похож на настоящего рыцаря, и кто не знает – ни за что не догадается, что под туникой у него не гора мышц. Комплимент был сомнительного рода, но сэр Вульф не дал царевичу задуматься, а невежливо дернул его за атласный рукав и снова сказал, что они опаздывают. Это спасло положение.

И вот теперь, покупая парочку бананов, Волк упустил из виду своего друга, который, как ненормальный, бросался то туда, то сюда, стараясь увидеть, понять и впитать все то, о чем раньше ему приходилось только читать и мечтать – огромное огороженное ристалище, высокие трибуны для знати, богатые шатры рыцарей-участников турнира, безумное буйство цвета на вымпелах и штандартах, грозные гербы, ржание исполинских боевых коней, звон смертоносного металла, пронзительные вскрики фанфар, объявляющих о появлении очередной великородной фамилии и пьянящие запахи лошадей, оружия, тысяч человеческих тел и рыцарской славы.

Серый, яростно крутя больной головой по сторонам и изредка подпрыгивая, без особой, впрочем, пользы, вскоре обнаружил, что толпа вокруг значительно поредела, а сам он оказался в роще, среди каких-то пестрых островерхих палаток, вокруг которых деловито сновали слуги и стояли большущие лошади. Продолжая внимательно вглядываться в лица прохожих, он двинулся дальше.

У самой дальней палатки, черной, не как остальные, он и обнаружил своего друга. Иван стоял зеленой бархатной спиной к нему и затягивал подпругу чьего-то коня.

Серый вдруг разозлился. Ты тут встаешь в двенадцать часов утра, прешься пешком через целый город, натыкаешься на каждом шагу на толстых вонючих бургеров (или бюргеров, как там они называются?), а он не может подождать, пока его бедный страдающий друг не купит себе на завтрак (он еще и голодный вышел!) пару бананчиков в шоколаде!

– Ну и свинья же ты, царевич! – с сердцем произнес он в затылок Ивану.

Тот недоуменно повернулся, ненароком задев Волка локтем. И только тут он понял, что говорил не с затылком, а с лопатками...

– В смысле? – удивился незнакомец.

Если бы этой фразой он и ограничился, может быть, все кончилось бы для него хорошо. Но он имел неосторожность презрительно посмотреть на Серого сверху вниз. Или просто посмотреть сверху вниз – вариантов у него не было. Все остальное дорисовало раздраженное воображение Волка.

За ноги затащил Серый бесчувственное тело подальше в кусты около черной палатки, поправил примятую траву и, пожав плечами и заложив руки в карманы, вразвалочку направился дальше, чувствуя себя все лучше и лучше с каждым шагом.

– Он меня толкнул, – сообщил он спешащему куда-то шуту.

– Он меня толкнул, – пожаловался встречному дворянину.

– Он меня толкнул! – воззвал он к справедливости гончей под кустом.

И довольно улыбнулся.

Солнце вновь светило ярко и приятно припекало.

Небо снова обрело синеву.