За секунду до выстрела

Единственное, что я мог сделать, – это на несколько секунд отвернуться, не смотреть… Инцидент так и остался между нами, сейчас я о нем впервые вспомнил вслух. Но Никсон вообще был человеком очень эмоциональным. После какой-то встречи на высшем уровне он со мной разговаривал два часа. Представляешь себе, мы два часа сидели с ним на балконе и говорили… о футболе. Нормально, да?

Но иногда бывают такие проколы… Опять же только тебе рассказываю. Пока у меня сын был маленьким, я всегда держал дома револьвер отдельно от патронов. Приходил домой, разряжал, а патроны прятал. И в одно прекрасное утро в спешке забыл вставить магазин на место. Так и охранял президента весь день практически безоружным. Если бы кто-нибудь узнал… Обошлось.

Вообще-то часто бывает так, что удается скрыть, казалось бы, невозможное. Я могу вспомнить несколько попыток покушения на жизнь президентов, пресеченных, так сказать, на корню. Одного покушавшегося, например, выдала его собственная сестра, без её сообщения неизвестно, как дело бы обернулось. Вообще-то гарантия стопроцентной безопасности – абсолютный вздор. Никто и никогда такой гарантии не даст, если он настоящий профессионал. Мечта любого охранника – поместить президента под бронированный колпак. Но это невозможно, к сожалению. Вижу, что и вам это не удается».

Полковник подумал, что не удается не только это. О тех условиях, в которых работают американские коллеги, тоже можно только мечтать. А теперь ещё новая напасть – неизвестный террорист, которому приспичило убивать Рейгана именно в Москве, и о котором практически ничего неизвестно, если не считать каких-то полученных кружным путем сведений. Информации, так сказать, к размышлению… Где же, наконец, эта чертова информация?!

«Чертова информация» содержала несколько скудных страничек, полученных даже не непосредственно из Америки, а кружным путем, из одной страны «третьего мира». Предполагаемый объект намерен совершить покушение на президента США во время его визита в СССР. Профессия – журналист. Особые приметы: рост превышает метр девяносто, телосложение спортивное, возраст средний. Негусто, но хоть рост нестандартный, например, азиатских корреспондентов, можно отсеивать, не глядя. Да и среди французов, испанцев и итальянцев такой субъект – редкость.

Значит, американец или северный европеец. «Славянское», с позволения сказать, происхождение ничего не дает: эмигрантов из Восточной Европы во всем мире хоть пруд пруди, в иных странах их уже чуть ли не больше, чем местного населения, а для американцев до сих пор нет никакой принципиальной разницы между литовцем и кубанским казаком, так что эти сведения можно оставить просто «для комплекта».

Не исключено – бывший спортсмен, хотя высокий рост ещё ни о чем не говорит, знал по себе. Но если сам о себе точно знаешь, что в баскетбол отродясь не играл, то о других точно ничего известно быть не может. Значит, нужно ехать в соответствующий департамент и на всякий случай смотреть нужные бумаги. И не только туда нужно ехать, и не только там эти бумаги смотреть…

Восемь лет назад было легче. Тогда Москва готовилась к Олимпиаде, и в столицу стянули столько милиционеров и сотрудников госбезопасности, что даже карманные кражи прекратились, не говоря уже о чем-то более серьезном. В то время он был майором, отвечал только за свой участок работы и за своих подчиненных, при этом не спал сутками и дома практически не появлялся. И все-таки тогда было легче. Ладно, отставить ностальгию, полковник. Задание получено и его нужно выполнить во что бы то ни стало.

Он снял телефонную трубку и негромко сказал:

– Это «сотый». Машину к подъезду…

Глава третья

Это утро началось, что не характерно, с рассвета. То есть часиков эдак с двенадцати дня. Понимаю, в это время большинство трудящихся уже вовсю создают материальные и иные ценности, а некоторые даже приступают к их реализации. Но я – сова – и раньше десяти часов с постели меня можно поднять только боевой тревогой. И то – вряд ли. Правда, пока никто такого эксперимента не проводил, поэтому гипотеза так и осталась лишь гипотезой.

Мог бы, конечно, провести мой, с позволения сказать, жених, которого по-модному ещё называют «бой-френдом». Типичный, кстати, жаворонок. Но Севочка – так звали моего «френда» – любил себя трепетно и страстно и предпочитал лично варить себе кофе и жарить дежурную яичницу, пока его подруга досматривала сладкие сны. Да и Севочку с данного момента можно было уже считать прошлым, а не объективной реальностью, данной мне в очень конкретных ощущениях. Ночью я сожгла мосты, перешла Рубикон, сделала героическую попытку исправить свою жизнь к лучшему, ну и так далее. Проще говоря, сбежала от своего ненаглядного, выбрав свободу и независимость. И чувство сожаления об утрате меня не постигло, хотя с точки зрения окружающих мне ещё выскажут – в этом я не сомневалась! – поступок мой был не столько эксцентричным, сколько идиотским. Но я придерживалась на этот счет диаметрально противоположной точки зрения: за двадцать два года моей жизни это был один из немногих умных шагов.

Впрочем, первое время все было прекрасно и изумительно. Пока мы с Севочкой жили в квартире его родителей, которые занимались ответственной работой за пределами нашей Родины, все ещё могло как-то сложиться. Мы свободно перемещались в двухкомнатных сталинских апартаментах, Севочка отлично ориентировался в запасах одежды и провизии, имевшихся в доме, а от меня требовалось только следить за чистотой жилища и личной гигиеной предполагаемого спутника жизни. Ну, и борщ там какой-нибудь сварганить или салатик постругать – ерунда, говорить не о чем!

К тому же мы оба были студентами и основное время проводили на всяческих тусовках, прочно усаживаясь дома только в недолгие периоды сессий. О каких-то там детях и речи не было! Родительские рефлексы у нас обоих отсутствовали по определению, а на еду вкусы, наоборот, были общими, да и сигареты мы курили одной и той же марки и примерно в одинаковых количествах. Так что имела место где-то даже идиллия, почти готовая плавно перетечь в супружескую. Хотя я в отличие от подавляющего большинства моих сестер по счастью принадлежать к слабому полу, о белой фате и марше Мендельсона не грезила. Почему – не знаю, но не грезила, и все тут. Возможно, у меня просто атрофировано абстрактное воображение.

Но дело не в моем воображении, а в том, что со временем в наших с Севочкой отношениях начались сложности. Сначала неопределенные, потом очень даже конкретные. Первая проблема состояла в том, что я, заглянув однажды утром в глубины своего подсознания, поняла, что любимого своего ни капельки не люблю и замуж за него не пойду ни при какой погоде. И что это вообще глупо, если данный конкретный мужчина – первый в твоей молодой жизни.

Но все вокруг так закатывали глаза, так ахали: «Ах, Всеволод, ах Белоконь, ах, будущая краса и гордость советской журналистики!», что мое юное любопытство пересилило все остальные чувства, в том числе и чувство самосохранения. Кроме того, поскольку в отличие от других глаз я отнюдь не закатывала и вообще не ахала, то на общем фоне неожиданно для себя вышла в финал и стала считаться как бы его невестой.

Замечу, кстати, что ни о каких нежных чувствах ко мне он и не заикался, а мое мнение считалось как бы необязательным. В общем, «жила-была девочка, сама виновата».

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что будущая краса и гордость интересуется лишь тремя вещами: собой, любимым, квартетом «Битлз» и газетой «Советский спорт», в которой намеревался работать после окончания института, но не простым обозревателем, а, сами понимаете, заграничным. Ну, и что мне было делать, если патлатых английских парней я на дух не переношу, а от спортивных комментариев у меня случается крапивница? Какое-то время я терпела, справедливо считая, что идеала на свете нет и в обозримом будущем не предвидится, но потом мое терпение кончилось, и я решила Севочку от себя освободить. Уступить место другой девушке, которая по достоинству оценит выпавшее на её долю счастье. «Я и сама ей дверь отворю, крепкого чаю ей заварю…» Приходи, сказка!

И тут я выяснила, что мои планы у ненаглядного оптимизма не вызывают.

То есть он категорически отказывался воплощать их в жизнь, его вполне устраивало сложившееся положение дел. Робкие намеки на несходство характеров и привычек Севочка пропускал мимо ушей, мои участившиеся приступы плохого настроения не замечал, что называется, в упор, а от серьезных разговоров уворачивался так же виртуозно, как от своих соперников на баскетбольной площадке, когда те пытались отобрать у него мячик. А время, между прочим, шло…

– Давай разойдемся? – предложила я Севочке когда иы блакополучно закончили институт и получили распределение. – Мирно, благородно, как интеллигентные люди. Найдешь себе приличную девушку из хорошей семьи… Красивую…

Дело в том, что моя семья Севочкиных родителей категорически не устраивала. Точнее, отсутствие этой самой семьи. Мои героические родители произвели меня на свет и укатили на какую-то стройку века, где благополучно и затерялись навсегда, оставив меня на бабушкиных руках. Та не менее героически дотащила меня до поступления в институт и с явным облегчением отошла в мир иной, успев обучить меня основам домоводства и французскому языку.

Во дворе я играла только с мальчишками, была шустрой и угловатой, за словом в карман не лезла и страшно любила устанавливать социальную справедливость. В начале восьмидесятых это ещё не считалось экзотикой, а скорее – милым чудачеством. Но все равно было утомительно. Для окружающих, разумеется. В общем, рыжее, конопатое, не признающее косметики стихийное бедствие.

Бабушка оставила мне однокомнатную квартиру в панельной пятиэтажной «хрущобке», но зато на Арбате, и предоставила жить по собственному усмотрению. Я и жила: подрабатывала чуть ли не в заводских многотиражках и гордилась тем, что вполне могу прожить на рубль в день. И тут на меня обратил благосклонное внимание Севочка, дал мне роскошную и оригинальную кличку «Рыжая» и пригласил разделить с ним холостяцкий быт. Откажись я тогда от всего этого – меня бы просто не поняли подруги и знакомые. Да и если честно, первый мужчина, обративший внимание на такого гадкого утенка, как я, просто по определению выглядел Прекрасным Принцем и Спасителем Благородным.

Да и на работу мы устроились, мягко говоря, по-разному: я в издание третьего уровня на грошовую ставку, Севочка – в вожделенный «Советский спорт» с железным обещанием первой же заграничной вакансии. Сбылись все мечты! А ему именно теперь предлагают разойтись, да ещё таким тоном, словно лишнюю чашку чая наливают:

– Лучше скажи, что ты уже кого-то нашла, – простенько среагировал мой суженый. – Поперспективнее.

– А это возможно? – с максимальной долей лести спросила я.

– Нет, конечно, – пожал плечами Севочка, не отрываясь от футбольных страстей на голубом экране. – Но женщины странный народ.

– Тебе виднее, – осторожно заметила я.

Донжуанский список моего приятеля не был секретом ни для кого ни в нашем институте, ни в Москве, ни даже за её пределами. Почему он остановил свое благосклонное внимание на мне – рыжей дурнушке – и держал при своей особе, оставалось только гадать. Впрочем, и мужчины, замечу, не без странностей.

– Так как насчет того, чтобы разойтись? – вернула я милого к теме разговора. – Ты не против?

– Против, – голосом вокзального диспетчера ответил мне Севочка. – Ты без меня пропадешь. А я из тебя сделаю человека.

Как будто я его об этом просила!

– Не пропаду, – пообещала я. – А человека сделаешь из кого-нибудь еще, ладно? Тем более, скоро возвращаются твои родители.

– Переедем к тебе! – последовал безмятежный ответ.

Тут уж я разозлилась по-настоящему. К счастью, футбол прервался политической хроникой, и диктор радостным голосом сообщил, что в сфере потепления международных отношений к нам через пару-тройку недель собирается приехать с официальным дружественным визитом американский президент Рейган. Ну, прямо гора с плеч: я жутко волновалась за международную обстановку.

Севочка политику тоже не жаловал, поэтому выключил телевизор и зашуршал листами любимой газеты, всем своим видом давая понять, что мое присутствие в комнате, тем более – разговор в этот момент как бы нежелательны. Воз по-прежнему оставался там же, где был.

– Давай все-таки разойдемся, – тоскливо предложила я. – Нельзя же держать человека насильно. Тем более, что и любовь у нас с тобой… Кстати, она вообще была? Тебя это когда-нибудь интересовало? По-моему, ни капельки.

И вот тут-то Севочка и отличился. Он отшвырнул газету, вышел на балкон (пятого, замечу, этажа), ухватился за перила и повис на руках над пустотой. При его регулярных баскетбольных экзерсисах и занятиях на всевозможных тренажерах трюк в общем-то несложный, но впечатляющий. И потребовал, чтобы я немедленно поклялась ему в любви и верности до гроба, иначе он просто разожмет руки и…

Я уважила его просьбу, причем голос у меня дрожал не столько от страха, сколько от злости. Терпеть не могу шантаж, да ещё такой нетонкий!

– Так вот, – отчеканил мой ненаглядный, вернувшись в комнату, – никто ни с кем не расходится. Наоборот. До моего нового назначения осталось всего ничего, потерпишь. А потом зарегистрируемся и поедем работать за границу. Скорее всего, в Бразилию.

– Где много-много диких обезьян, – пробормотала я себе под нос, все ещё находясь под впечатлением увиденного на балконе акробатического этюда.

Отличительной чертой Севочки было ещё и то, что он совершенно не знал даже тех клише, которые были на слуху у всей страны. И вообще слушал в основном себя.

– Какие, к черту, обезьяны? – повысил он голос. – Займись лучше квартирой, посмотри, в каком она состоянии. Это же зоопарк какой-то!

По-моему, такие штуки называются ассоциативным идиотизмом.

Я покорно занялась санитарно-техническими работами, тихонько лелея в душе коварные замыслы и не без надежды ожидая, что милый после всего пережитого скоро заснет и мне не придется ещё и заглаживать свою вину в койке. Не лежит у меня душа к этому занятию, не доросла, наверное, или темперамент вялый. Севочка же на моем, прямо скажем, нимфеточном фоне выглядел просто сексуальным гигантом, чем невероятно гордился. Возможно, в этом и крылась его привязанность ко мне: всякие сравнения его возможностей и особенностей с кем-то ещё просто исключались. Хоть в ту, хоть в другую сторону. Но вот в вопросе о замужестве и дальнейшей совместной жизни…

Нет, за границу мне хотелось не меньше, чем любой нормальной советской девушке, но… без Севочки. Если бы он хоть сказал, что любит меня или ещё что-то в этом роде… Увы, романтикой в наших отношениях и не пахло. Подозреваю, что на роль супруги я была выбрана по принципу: «Жениться надо на сироте». Просто других сирот в то время под рукой не оказалось и пока не предвиделось, а по хозяйству от бабушки я много чему успела научиться. Бесплатная домработница – поди-ка плохо, и без хлопот.

Да и вообще девушка просто приятная во всех отношениях, без амбиций и претензий, зато со своей жилплощадью и уже имеющейся московской пропиской. Такие, между прочим, в наше время на дороге не валяются, даже на обочине не залеживаются.

Это я к тому, что определенную цену себе все-таки знала и поэтому решила, наконец, сама стать хозяйкой своей судьбы, а не ждать милостей ни от природы, ни от Севочки. Поэтому когда квартира была доведена до стерильного блеска, я перестирала и перегладила все нуждавшееся в этом белье, сготовила обед на пару дней и, собрав свои нехитрые шмотки, тихо выскочила из дома, не забыв оставить на видном месте ключ от квартиры ненаглядного, с очень трогательной запиской: «Не ищи меня, Белоконь. Все кончено».