Оценить:
 Рейтинг: 3.67

Клубника со сливками

Год написания книги
2006
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
6 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– И что же тогда в ней такого, почему он… – Лариса не договорила, потому что слово «влюбился» по отношению к собственному мужу ей совершенно не хотелось произносить.

– Не знаю, – покачала головой старуха. – Только я сразу поняла, что тебе, Ларка, конец.

Невестка зло сощурила глаза и, скривив накрашенные губы в презрительной усмешке, тихо сказала:

– Исходя из всего вышесказанного, вам тоже – кранты, Евстолия!

– Представь, я это сразу поняла, как только ее увидела, а потому… В общем, не твое дело, что я предприняла, но только эта его Римма здорово обозлилась.

– Римма? Редкое имя для сегодняшнего дня…

– Вот именно… И эта «редкая» особа уведет у меня сына, а у тебя – мужа. Хотя и бывшего, а уведет окончательно! Попомни мое слово, Лариска!

– И что же делать? – осторожно спросила та, поскольку поняла: Евстолия что-то задумала. Ради того, чтобы сын по-прежнему ежедневно терся возле ее ложа, она готова пойти на многое, если не на все.

– Деньги есть? – спросила мать Егорова.

Лариса тут же полезла в сумку, но Евстолия остановила ее:

– Да не копошись ты! Я не про твое паршивое портмоне спрашиваю! Деньги нужны другие, большие!

– Для чего? – удивилась Лариса. Она тут же попыталась представить какие-нибудь способы употребления денег, пригодные для возвращения мужчины в лоно покинутой им семьи, но не придумала ни одного.

– В общем, так… – сказала Евстолия и, в возбуждении несколько отлепившись от своих подушек, начала излагать.

* * *

Полина Хижняк с отвращением смотрела на свой стильный мобильник, инкрустированный черным перламутром. Если бы он не был таким дорогим, она с удовольствием шарахнула бы им о стену, чтобы он разлетелся на мелкие кусочки. Именно по мобильнику ее любовник, за которого она очень хотела выйти замуж, Игорь Маретин, только что сообщил ей, что между ними все кончено. Конечно, его слова не были для Полины полной неожиданностью, а потому она не потеряла ни сознания, ни способности соображать. Она давно поняла, что у Игоря появилась другая женщина. Нет, от него не пахло чужими духами, и на одежде не было следов губной помады, но Маретин чересчур старательно делал вид, что постепенно теряет к Полине интерес. Ему, видимо, казалось, что бросить ее сразу будет некомильфо, и он растягивал процесс во времени. Она предпочла бы, чтобы ее сразу выдернули из сердца, как больной зуб из десны, но приходилось делать вид, что процесс «бросания» идет нормально и безболезненно.

Полина, пожалуй, могла бы даже назвать число, когда Маретин познакомился с другой. Это произошло сразу после Дня защитника Отечества. Ночью после праздника Игорь еще был нежным и пылким, а уже двадцать четвертого февраля замямлил про усталость и головную боль в тот самый момент, когда Полина только-только вошла во вкус и готова была предаваться страсти еще часа полтора. Тогда она, конечно, поверила, что у него болит голова и все такое… Но к Восьмому марта усталость Маретина превратилась в запущенно-хроническую. Видимо, на ее истощенной почве и взрос тот жалкий кустик плешивой мимозы, который он подарил Полине в честь женского дня. К кустику прилагалась коробка пересохших конфет, скорее всего купленная в переходе метро, и флакон туалетной воды без запаха и цвета, похоже, из соседствующего с конфетами бутика.

Полина любила Игоря Маретина, а потому изо всех сил бодрилась и не устраивала ему ни допросов, ни сцен ревности. Она надеялась, что та, другая, не сможет не почувствовать, что у Игоря есть еще кто-то, кроме нее, и проколется первой, а именно: закатит ему скандал. Маретин тогда сразу поймет, кто есть кто, и непременно вернется к Полине, поскольку только рядом с ней в любое время суток можно отдыхать душой и телом.

Сегодня Игорь отнял у Полины надежду на ближайшее, а также и на все последующие единения душ и тел. Он даже не стал утруждать себя какими бы то ни было объяснениями. Сказал, что они больше не увидятся, и, чуть помолчав, добавил инфернальное – никогда. Полина просипела жалкое «почему?», но Маретин трусливо отключился.

Полина могла сразу же, еще двадцать пятого февраля, узнать, кто позарился на ее потенциального мужа, и пресечь поползновения соперницы на корню, но посчитала подобные действия для себя унизительными. Она решила, что будет вести себя с Игорем так корректно и одновременно так сексуально-эротично, что у него в ближайшее время не останется никаких сомнений в том, кого из двух женщин выбрать.

Полине не везло в личной жизни, несмотря на весьма привлекательную внешность. Отчасти она сама была виновна в этом. В ее глубокие серые глаза с бархатной черной окантовкой влюблялись многие приличные молодые люди, но ее тянуло на несчастных и убогих. Годам к тридцати Полина стала считать это свойство собственной натуры таким же извращением, как, скажем, педофилия и прочие пагубные пристрастия. Однажды в бульварной газетенке, которую читала от скуки в транспорте, она напоролась на объявление: «Познакомлюсь с женщиной после тридцати, инвалидкой, желательно с одной ногой» и решила, что они с мужчиной, жаждущим неполноценную возлюбленную, почти одной крови. Всех Полининых молодых людей в некоторой степени тоже можно было отнести к инвалидам, так как они имели недостатки внешности, столь же неисправимые, как и отсутствующая нога.

Началось все в выпускном классе средней школы. Конечно, Полина, как и все девчонки, влюблялась и до этого бессчетное число раз, но влюбленности были детскими, глупыми, а потому мимолетными и не оставляющими в душе ни ран, ни воспоминаний. Первой ее длительной и, как тогда казалось, вечной любовью стал Стасик Алексахин из параллельного класса.

Стасик был очень ярким блондином, но эта яркость являлась не достоинством, а весьма серьезным недостатком. Стасикина кожа была до такой степени тонкой, что сквозь нее просвечивало то, что просвечивать не должно. За счет этого его лицо имело оттенок «Докторской» колбасы очень хорошего качества. Ядовито-соломенную шевелюру Стасик стриг коротким ежиком. Сквозь торчащие во все стороны волоски просвечивала все та же «Докторская» колбаса. Черты его лица были обыкновенными, а губы – даже очень выразительными: пухлыми и густо малиновыми. Девчонки между собой сначала называли Алексахина Стасиком-мясо, а потом сократили это длинное прозвище до второй его составляющей.

Полине было жаль Стасика-мясо. Ей казалось, что его бледно-голубые глаза полны вселенской тоски, а малиновые губы жаждут поцелуя, который, как в сказке-наоборот, расколдует его и, возможно, даже превратит в прекрасного принца. Полине виделось, как она целует яркие губы Алексахина и он, вдохновленный и просветленный, становится несколько бледнее и отращивает волосы, которые приобретают благородный золотой отлив. Потом, в знак благодарности, Стасик дарит Полине сумасшедшую любовь, и они живут долго и счастливо и умирают в один день, или, в крайнем случае, Алексахин несколько раньше.

Когда разыгранной в воображении мелодрамы Полине стало маловато, она начала смотреть на Стасика призывно и, как ему казалось, вызывающе. Алексахин от ее взглядов дико смущался и еще пуще багровел лицом, чем доказывал справедливость клички Мясо.

Еще очень долго самыми изощренными способами Полине пришлось доказывать Стасику, что она не замышляет против него ничего иезуитски оскорбительного и что намерения у нее самые серьезные. Полина дозрела до стадии сильно воспалившегося волдыря, который, прорвавшись, должен был непременно одарить ее самым фантастическим наслаждением. Она днем и ночью представляла, как окончательно обалдеет Алексахин, когда она ему, изгою и парии, царственно подарит собственную персону. У нее винтом скручивало внутренности от предощущения этого волнующего момента, и ее бросало в сладострастную дрожь только от одной мысли о Стасикиных прикосновениях.

Когда до Алексахина наконец дошло, чего от него хочет Полина Хижняк, все произошло именно так, как она и мечтала. Его восхищению, нежности и, главное, благодарности не было границ, а Полина была щедра и безоглядна. Ее тело трепетало, губы не отрывались от алексахинских, а глаза сочились нездешним светом. Стасик-мясо думал, что эдакий катаклизм происходит с девушкой исключительно вследствие его нерастраченных по пустякам, незаурядных сексуальных способностей. Он даже не мог предположить, что Полина входила в состояние экстаза вовсе не от его недюжинной мужественности, а от осознания величия своей благотворительности. Она чувствовала себя императрицей, которая предается любви с последним конюхом собственного скотного двора. Ощущение того, что ее любовь ненастоящая, неправильная и где-то даже позорная, обостряло чувства Полины до такой степени, что у нее крышу сносило. Она была настолько страстной и неистовой, что бедный Стасик в самом скором времени стал ее преданной собакой. Полина упивалась преданностью и жаркими малиновыми губами Алексахина месяца три, а потом заскучала. Оказывается, и экзотические конюхи могут поднадоесть. Они хороши только поначалу, а потом становится совершенно очевидным, что у них немытые тела и нечищеные зубы. Нет, Стасик, конечно, мылся и чистился, но его тело было таким же колбасно-розовым, как и лицо, а превращаться в прекрасного принца молодой человек и вовсе не торопился.

Когда подружка Танька закрутила серьезный роман с первым красавцем школы, жгучим брюнетом Витенькой Красновым, Полина трезвым взором взглянула на предмет своего вожделения и ужаснулась тому, что увидела. Нездоровый роман надо было срочно заканчивать и так же срочно искать взамен желто-розового Алексахина какое-нибудь жгучее подобие Краснова. Дело неожиданно осложнилось тем, что Стасик ничего заканчивать не хотел и, даже наоборот, предлагал срочно вступить с ним в законный брак, не дожидаясь выпускного вечера, который, в общем-то, был не за горами. Полина убеждала враз опостылевшего кавалера в том, что до совершеннолетия расписать их могут только в случае ее беременности, и Алексахин тут же брался это организовать, не откладывая дела в долгий ящик.

Бедной Полине пришлось срочно перестраиваться и изображать из себя роковую женщину, у которой подобных Стасиков – целый вагон и маленькая тележка. Алексахин никак не мог поверить, что с таким же залихватским неистовством его девушка может предаваться страсти еще с кем-то, кроме него, но два одноклассника, за которых Полина написала рефераты по истории и еще позволила им сдуть парочку домашек по тригонометрии, убедили Стасика в этом окончательно и бесповоротно. Оскорбленный Алексахин от вероломной прелюбодейки отвалил и с превеликим удовольствием удалился бы в какую-нибудь пустынь или «в глушь, в Саратов», если бы не надо было сдавать выпускные экзамены, которые из-за его трагедии отменять никто не собирался.

Свободная от притязаний Стасика Полина огляделась вокруг и среди множества симпатичных и мускулистых сверстников опять выбрала ущербного.

На четвертом молодом человеке, который был самым умным из ее однокурсников, но отличался изрядной длиной тела в сочетании с узкими плечами и впалой грудью, девушка всерьез призадумалась над своими донельзя странными пристрастиями. Подруга Танька, которая была уже замужем за тем самым жгучим Витенькой и с которой Полина этот вопрос обсуждала, заподозрила у Хижняк гипертрофированно развитый инстинкт сестры милосердия. Сама же Полина догадывалась, что дело не только в милосердии, а даже скорее наоборот. Ей хотелось и впредь получать бесконечные доказательства преданности, благоговения и преклонения от тех мужчин, которые по ряду показателей до нее не дотягивали, а потому были ее недостойны. Еще и еще раз ей не терпелось испытать ощущение бьющего через край возбуждения от предчувствия того, как она будет себя дарить, а они, недостойные, лобзать следы ее ног. Именно тогда, когда она разложила свои чувства и ощущения по полочкам, ей и попалось на глаза объявление страждущего безногой инвалидки. Полина причислила себя к извращенцам и затаилась.

С Маретиным Хижняк познакомилась в поликлинике, где они томились в очереди к участковым терапевтам, кабинеты которых находились рядом. Красавец Игорь поначалу совсем не заинтересовал Полину, так как с точки зрения внешности был совершенно безупречен, если не считать сильно покрасневших носа и глаз ввиду крайне запущенного ОРЗ. Когда же Маретин дождался ее выхода из кабинета врача и попросил «стать родной матерью» на время чересчур остро протекающего заболевания, некоторый интерес к нему у Полины пробудился. Дефект у нового знакомого был хотя и временным, но ярко выраженным, а потому в течение болезни его вполне можно было посчитать конюхом и подарить ему себя.

Накушавшийся жаропонижающих таблеток Игорь неожиданно оказался так хорош, что Полина готова была не только дарить ему себя и по выздоровлении, но еще и что-нибудь приплачивать, только бы он от нее за ненадобностью не отказался. В конце концов, эта новая и такая необычная для нее привязанность вытеснила из Полининого сознания все извращенные фантазии насчет конюха и императрицы. Она впервые по-настоящему полюбила.

Маретин оказался разведенным, а потому настолько ученым и битым жизнью, что вступать в новый брак не имел никакой охоты. Полина и не настаивала. Она целых пять лет была счастлива тем, что любимый человек рядом. Игорь никогда не говорил ей о любви, но она нисколько не сомневалась в ее наличии. Он столько раз доказывал ей свою любовь самыми разными способами и вдруг… Что же она, Полина, упустила? Чем же та, другая, лучше ее? И что теперь делать? Неужели придется поступиться принципами?..

* * *

В отделе, конечно, долго судачили о том, что Римма Брянцева подлой змеей вползла в душу Юрию Николаевичу Егорову, который раньше ни в чем предосудительном замечен не был, и разрушила тем самым здоровую и крепкую ячейку общества. Мариванна Погорельцева утверждала, что Брянцева специально выпендрилась и купила Егорову в подарок жужжащую электрощетку, потому что иначе начальник и не думал замечать Римминых поползновений, которые ей, прозорливой Мариванне, были очевидны уже очень давно. Еще на Новый год Брянцева пришла в отдел в очень короткой юбке и нарочно резала колбасу прямо перед носом Юрия Николаевича, который к такому поведению женщин отдела совершенно не привык, а потому был ошарашен. А от ошарашенности один шаг до… тем более когда в руки суют абсолютно ненужную, да еще и вызывающе красную электрощетку.

Римма невозмутимо ходила на работу в той самой новогодней короткой юбке, и сотрудники в конце концов привыкли и к юбке, и к отсутствию широкого обручального кольца на пальце Егорова. Поднатужившись, даже Мариванна притерпелась к тому, что начальник отдела на собственной машине не только подвозит Брянцеву домой, что еще куда ни шло, но и привозит ее на работу. Иногда Погорельцева подходила к Римме и просила: «Подпиши у своего заявку на картриджи и бумагу для принтера. Он тебе не откажет».

Римма безропотно носила Егорову на подпись и заявки, и чужие заявления, но, в отличие от сотрудников, привыкнуть к тому, что у нее особые права на начальника, никак не могла. Ей все время казалось, что вот-вот пробьют какие-нибудь часы, и «Ауди» Егорова превратится в тыкву, а она, Римма, – опять в уныло-бледную особу, каковой являлась до памятного Дня защитника Отечества.

– Почему ты так и не вышла замуж после развода? – однажды спросил ее Егоров. – По-моему, прошло уже много времени с тех пор…

Времени с тех пор прошло действительно много – около восьми лет. Римма признала:

– Да, я развелась давно.

– И что? – Егоров явно тоже хотел все про нее знать.

– Понимаешь, я сама виновата, что так все получилось…

– Ты не могла быть виновата, – сказал Егоров и поцеловал ее в висок. – Ты самая лучшая из всех женщин, которых я когда-либо знал.

От этих слов у Риммы защипало в носу. Она ткнулась ему в грудь и прошептала:

– И я люблю тебя, Юра… если бы ты знал, как я тебя люблю… Только я действительно виновата. Ты же знаешь, у меня не может быть детей, я тебе говорила… А он… ну, мой муж… он очень хотел ребенка. Я лечилась, и все безуспешно. Он утешал, говорил, что еще ничего не потеряно, что надо надеяться… Он был терпелив и даже нежен, а мне казалось, что он со мной живет из жалости, и я… В общем, со мной начались истерики. Я подозревала его в связях с другими женщинами… Я замучила его, Юра… Не он меня, а я его… Как хорошо, что у тебя уже есть сын…

– Я любил бы тебя все равно…

– Нет! – Она вскинула на него сочащиеся слезами глаза. – Ты даже не можешь представить, как отвратительно я себя вела! Я пыталась все перевернуть… будто бы это он виноват, а я страдаю… В общем, никто не смог бы этого вынести, а он… он терпел… И я пошла в загс и подала заявление о разводе. Он забрал его, а я снова… А потом, в общем, я не хочу больше рассказывать… – И Римма разрыдалась.

– И не надо, – сказал он, прижав ее к себе. – Не рассказывай… все уже в прошлом…

А она все плакала и плакала. И уже вовсе не потому, что было стыдно или больно вспоминать, а потому, что это так уютно – плакать у него на груди, прижиматься мокрой щекой к его рубашке, сквозь которую она чувствовала его кожу. Так сладко слышать слова утешения, сочувствия и бесконечные уверения в сумасшедшей любви, несмотря ни на что и вопреки всему, а потом самой в тысячный раз говорить о безбрежности и беспредельности собственных чувств. Говорить до тех пор, пока слова не прервутся поцелуем, таким же сладостным, как только что прозвучавшие признания в вечной преданности. А потом, когда совсем отпадет надобность в насквозь промокших от слез рубашках и мешающих блузках, уже не думать ни о чем, не сожалеть о прошлом, не мечтать о будущем, а таять и растворяться в сиюминутном, единственно правильном и необходимом.

* * *
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
6 из 10