«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

– Как всегда в своем репертуаре. Кого же он тогда хочет видеть: друзей, детей?

– Опять нет. Только бывших жен и их детей.

– Что-то мне это не нравится. Похоже на какой-то заговор.

– Насчет этого я не в курсе, но меня просили всех заверить в дружелюбных намерениях хозяина. Если вы опасаетесь за свою жизнь и жизнь своих детей, мы уполномочены застраховать вас в известной швейцарской компании.

Ольга небрежно отмахнулась от его последних слов, чем вызвала почти священное уважение на лице адвоката.

– Кстати, вы единственная, кто не поинтересовался размером наследства.

2

«Опять», – подумал он и прикрыл глаза. Он знал это наизусть. Огромный медовый диск медленно уползал за горизонт. В это время дня все казалось безнадежно театральным: потрясающие краски неба, слишком глубокие тени, и даже узкая полоска далеких гор будто была нарисована на краю горизонта. Все звуки уходящего дня медленно, но неуклонно затихали.

Точно такой же закат был в тот день, когда он, измотанный и пьяный, наконец высвободился из раскаленной банки под названием «Джип». Это красочное шоу так потрясло его, что чересчур ясная мысль резанула как бритва.

«В таком месте и умереть не грех».

И вот прошло десять лет, даже чуть больше. Десять лет одинаково прекрасных закатов кого угодно загонят в могилу. Оказалось, невыносимо трудно жить в голливудских декорациях. Невольно чувствуешь себя на сцене, в свете рампы. Лет пять назад он даже пытался вычислить, в какую именно минуту стихает ветер, настолько сильным было ощущение тщательно подготовленного запрограммированного зрелища. В какой-то момент эта мистерия даже вызвала в нем ненависть. Он молил о ненастье, дожде. «А он, мятежный, просит бури». Это о нем. И даже грозился уехать «к чертовой бабушке», но остался. И смирился.

Едва слышно поскрипывало кресло, Александр пустыми глазами смотрел вперед и слегка покачивался. Это его ритуал. Никто никогда не смел разрушить этот молчаливый диалог с мирозданием. Он знал, когда последние отблески света потухнут, за ним придут, поэтому терпеливо ждал. Теперь у него было много времени для размышлений и воспоминаний, но сосредоточиться на чем-то одном было сложно. Память вообще сыграла с ним злую шутку: все, что произошло за границей этой великолепной декорации, он помнил смутно, будто видел в каком-то старом фильме, читал в какой-то книге, и, вообще, все случившееся произошло не с ним. И это была истинная правда, ведь то, каким он был сегодня, началось здесь, а там он был другим. Он плохо помнил, каким именно.

Прошлое принадлежало тому Александру Шлоссу, каким он был за кулисами этой декорации, а он сегодняшний – это старик, мирно сидящий в кресле-качалке. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать: вино, женщины, азартные игры, книги – все стало тусклым. Даже то, ради чего он оказался здесь, свободный писательский труд, все оказалось в прошлом.

Чаще всего он просто наблюдал. Ему нравилось смотреть, как женщины выполняют хозяйственные работы, все, что они делали, как ему казалось, имело высший смысл. Ощипывали ли они кур или вешали белье – это виделось сложным ритуалом по продолжению существования. Впрочем, так оно и было. Еще он любил наблюдать за птицами, насекомыми и детьми, и за этими занятиями он проводил часы, дни, месяцы.

Эх, Александр, Александр. «Жизнь моя, иль ты приснилась мне», – эти слова часто приходили ему на ум. В пятнадцать лет он был прыщавым московским школьником и мечтал получить паспорт, чтобы начать взрослую жизнь. Поступив в институт, он думал, что, окончив его, он станет мудрым и великим, а вместо этого женился. Старался быть мужем и повторял себе: «Надо поторопиться чего-то достичь, пока не стукнет тридцать, тогда будет поздно». Плохо получалось совмещать тщетные попытки прославиться и семейную жизнь. Развелся. Первые публикации и мысли: «Ну, теперь попрет». Не поперло, вместо этого снова женился. Вдруг получилось зарабатывать деньги: «Ну, теперь я смогу спокойно отдаться творчеству, не заботясь о хлебе насущном». Не получилось совмещать деньги и творчество. Стал пить. Ушла жена. «Ну, до сорока есть время реализоваться». Женился. Вновь женился. Сорок лет, ума нет, зато есть дети.

Отцовство – тоже творчество. Стал писать сказки, для души, увлекло. Неожиданно стали печатать, попытался писать для взрослых – полный провал. Стал пить ежедневно, чтобы жизнь не казалась такой серой. «Невыносимая легкость бытия». Бесконечные измены, просто так, чтобы украсить жизнь. Ложь, утрата цели, бегство. Скитания по миру, поиски смысла и вдохновения. Женился на иностранке, но не захотел оседать, отделался правами на издание своих сказок. Снова бегство. Он почувствовал, что устал. И вот он здесь, все позади.

«Еще много времени начать все сначала». Великая иллюзия жизни, не хочется верить, что ты сделал уже все, что мог. Но начинать ничего уже не стал, просто жил и уже не хотел достичь чего-то мифического или оставить свой след в истории человечества.

И тут случилась болезнь, с большой буквы.

3

– Очень жалею, что я после его бегства, в сердцах, порвала многие фотографии, где мы снимались вместе. Рука не поднялась только на эти, здесь мы были так счастливы.

Анюта с интересом рассматривала фотографии, которые видела лишь однажды. Тогда, под влиянием буйства гормонов, тринадцатилетняя Аня превратилась в злобного бесенка, которому во что бы то ни стало надо было найти виноватых во всех несправедливостях жизни. Эти поиски привели ее в родительскую спальню, где были найдены доказательства сексуальной жизни и другие «секреты» родителей, в том числе коробка с письмами и фотографиями Александра – ее биологического отца. Невзирая на очень благополучное детство, любовь отчима, ей вдруг взбрело в голову, что безразличие отца есть причина ее невзгод. Ольга рассказала дочери о характере и стиле жизни Александра, не мешала она и тщетным попыткам увидеться с ним. Интерес Ани переключился на сверстников. Все постепенно улеглось, но причиной бурного интереса к отцу стали именно эти, бережно хранимые Ольгой, фотографии.

Сейчас Аня уже видела гораздо больше в лице отца, чем тогда. Вот он, сердито озираясь, застыл за письменным столом, ему помешали работать; вот он с вещами, счастливый, переступает порог дома – возвращение из командировки, пожалуй, это самый любимый снимок отца, ей тринадцатилетней тогда казалось, что именно таким он выглядит всегда. Кроме нескольких общих «дежурных» свадебных фотографий, только один общий снимок уцелел. Вглядываясь в эти «незнакомые» лица, Аня пыталась понять, что связывало их, и была ли драма заложена изначально в их отношения.

4

Лариса Петровна была зла на своего единственного сына Валентина за то, что он не брал трубку своего мобильного телефона. Она трезвонила битый час, гудки нагоняли тоску и она, торча у зеркала, стала выщипывать темные волоски у себя на лице, которые все более настырно завоевывали территорию, ранее им не принадлежавшую. Наконец, она дождалась, что гудки прервались и превратились в прерывистые, теперь она была уверена, что он, не выдержав, отключил «мобильник». Причинив себе боль выкорчевыванием поселенцев, она перешла в атаку на рабочий телефон, который был катастрофически занят.

Валентин работал на радио, готовил эфир. Она плохо представляла, что это такое, но знала, что связано это с техникой.

«А вдруг там до моря недалеко? Придется перед отъездом навести лоск. Постригусь, покрашусь. Хорошо бы еще на массаж сходить и к косметичке, но это только если сынуля профинансирует. Вообще-то Шурка мог нас давно взять на довольствие, не обеднеет. Все-таки первое – самое настоящее, остальное лишь подобие. И зачем ему нужны все эти разборки с псевдородственниками, от которых он давным-давно сбежал. Мог бы просто написать завещание, в порядке убывания. Чего на нас смотреть. Хотя…»

– Ну, наконец-то. Девушка, мне Вяземского Валентина позовите. Подумаешь, линия занята, я подожду. Что хотите делайте, но не отключайте меня, я дозваниваюсь целый час. Он мне очень нужен – я его мать.

После бесконечного треньканья музыкальной шкатулки, в трубке, наконец, раздался раздраженный голос ее сына.

– Ты что от меня бегаешь? А чего трубку не берешь?

– Мам, я занят, а в мобильном батарейка села. Говори.

– Мне надо с тобой обсудить, может, мне потребовать вызвать и твою семью, все-таки не чужие ему люди, да и твоя Дашка первая его внучка, а для него это много значило всегда, а потом она такая лиса и может подольститься к кому хочешь. Как ты думаешь?

– Мам, я же тебе ничего не обещал, я не был еще у босса и не знаю, отпустят ли меня.

– Дорогой, ты просто обязан поехать, мне без твоей поддержки ничего не удастся получить. А Дашутке нужна своя квартира, у нее вся жизнь впереди. Ты должен ради нее…

– Я знаю, я попробую, но Дашку с собой не возьмем, я знаю, что папа был бы против.

– Перестань, какой к черту он тебе «папа». Он был лишь одним из твоих «пап».

– Я знаю. Но для меня… ты же знаешь, что я не ответил на его последнее письмо, он наверняка обиделся.

– Я тебе говорила, я тебя предупреждала… Конечно, я не предполагала, что он разбогател, но он относится к тому типу людей, с кем нельзя портить отношения. Кстати, а почему ты не ответил на письмо?

– Мам, ты прекрасно знаешь. Сколько раз можно заглатывать один и тот же крючок. Он то приголубит, приласкает тебя, ты уже готов на все, а тут бац, и он исчез, ищи-свищи ветра в поле.

– Ты вроде давно взрослый человек, а так и не понял, что на таких, как он, не обижаются. Он такой, какой есть, и принимать его нужно таким, либо забыть о нем раз и навсегда. Он всегда искал жизни вне каких-либо рамок, вне государственных, семейных и прочих, поэтому всегда сбегал, как только осознавал чье-либо влияние или давление.

– Мам, ты мне этого никогда не говорила. Ты говорила, что он негодяй и беспринципный тип, а…

– Ладно, пока. Подумай о поездке.

5

Когда он был молодым и дерзким, ему нравилось зажигать девичьи сердца полуфантастическими рассказами. Собственно говоря, из этого устного жанра и сложилась его манера изложения как писателя. Александр чувствовал необыкновенное вдохновение и возбуждение, сродни горячке, когда замечал, что за ним наблюдает пара заинтересованных глаз. Чтобы поддержать интерес к себе, он становился все более и более красноречивым, он смешил, он удивлял и очаровывал.

Алекс обладал огромным багажом всяких занимательных знаний, чем вызывал восхищение неопытных девушек, симпатию со стороны мужчин и интерес со стороны женщин. Он знал, как правильно раскуривать кальян, умел играть в азартные игры и с удовольствием обучал других, был ловким наездником и хорошим ныряльщиком. Он очень быстро становился душой любой, даже самой разношерстной компании. Его всегда с удовольствием приглашали в гости и на вечеринки, знали – скучно не будет. Отчасти именно это качество сделало его замкнутым и пьющим. Нет, он был «открыт», открыт всем и каждому, но в тайники своей души не пускал даже близких друзей и любимых женщин.

Спрашивается, отчего так? Скорее всего, из страха быть не любимым за свои слабости и комплексы. Александр был очень тонким и ранимым человеком и боль, причиняемую ему, заливал алкоголем. Он очень болезненно переживал творческие неудачи, свою семейную несостоятельность и нелюбовь окружающих. Конечно, пока находились компании, где он мог царить в устном жанре, где еще не устали от его забавных, но, увы, повторяющихся рассказов, он не унывал. Только гораздо позже Александр понял, что словесный мир не совершенен.

Все, что он любил в людях – эрудиция, остроумие, умные беседы – потеряло со временем смысл, это случилось тогда, когда он наконец понял, что каждое слово обозначает для разных людей что-то свое. Это называется разница в понятиях. Он пришел к выводу, что причиной во многих конфликтах, как семейных, так и глобальных, является одно слово, кем-то сказанное, принятое на другом конце с искажениями. Детская игра «испорченный телефон».

Когда человек влюблен, его лексикон сжимается до нескольких слов: «люблю, обожаю, целую, скучаю», и это почти все, другие слова настораживают, могут обидеть. Когда человек рассудителен и холоден, все равно существуют темы, которые задевают за невидимые болезненные струны, вот почему иногда на безобидную фразу «эти книги читают только домохозяйки» собеседник умолкает и начинает избегать общения в дальнейшем.

Все это осмыслил и воплотил, опять же в словесную форму, Александр уже здесь, в своем мандариновом раю, но чего ему это стоило. Скитаться по миру среди незнакомых ему языков, не стремясь к пониманию, это не фунт изюма. Именно поэтому он покинул свою последнюю жену-иностранку. Он опять сбежал, когда вокруг него со страшной быстротой стала образовываться русскоязычная шатия-братия из бывших соотечественников. А поскольку он никогда не избегал политических или социальных невзгод, ему была неведома ностальгия, которую ему навязывали добрые соплеменники.

Надо сказать, справедливости ради, что последний, пятый, брак Александра с американкой Кэролайн был скоропостижным и немного «ненастоящим». Алекс после скитаний по Африканскому континенту, то есть в почти словесной изоляции, попав в Америку, не мог наговориться, и ему надо было, чтобы кто-то с удовольствием слушал его далекий от совершенства английский язык. И он встретил ее – тихую, задумчивую сорокалетнюю дочь нью-йоркского издателя. Личная жизнь Кэролайн не сложилась, она была недостаточно красива, недостаточно самоуверенна и слишком романтична для брака. Конечно, у нее были связи, но до брака так и не дошло.

Очутившись в отдаленной гостиной, рядом, на одном диване, Алекс заговорил и не мог остановиться.