– Учишься, работаешь?
– Учусь. Седьмой класс «Б», школа тысяча двадцать четыре.
– Кто родители?
– Мама врач в районной поликлинике. Папа – архитектор, руководитель мастерской. Этот район, между прочим, он проектировал. С нуля.
– Прекрасные у тебя родители, отличные у них профессии. В кого же ты такой уродился?
– Какой – такой? Оскорблять меня вы не имеете права. Родители у меня, действительно, прекрасные, но денег у них нет. Живём второй год, фактически, на стройке и выплачиваем проценты по ипотеке. До самой – не доходит пока.
И что я такого сделал ужасного? Убил кого-нибудь, ограбил, покалечил? Это вы такие законы придумали, которых нельзя не нарушать. Белая смерть, белая смерть! Её на Западе в аптеках продают!
Отец из-за толстых стёкол очков смотрел то на Артёма, то на Дениса. И такое отчаянье было в его глазах, что они старались не встречаться с ним взглядом.
Артём продолжал защищаться – перед отцом? Перед Денисом?
А Денис нетерпеливо постукивал карандашом по столу.
– Есть спрос, есть и предложение. Каждый сам решает, что ему нужно и сколько. И сам решает, жить ему, или умирать. Если по-вашему, надо все кустарники с ядовитыми ягодами вырубить, и грибы ядовитые уничтожить, и змей…
– Я уже слышал эту ахинею, правда, давно. Кто это тебе вбил в голову? С чужого голоса поёшь!
– Ничего подобного! У меня своя голова на плечах. Вы меня выследили, ваша взяла. Надо уметь проигрывать.
– Это я тоже слышал. Гнилая психология. Надо уметь побеждать, стремиться к победе, честной, не любой ценой! А благородные жулики, это сказка. Как только попадают сюда, чтобы свою шкуру спасти, продадут мать и отца, можешь мне поверить. Я больше двадцати лет на этой работе.
Ты обещал чистосердечное признание, давай, чистосердечное. Кто завербовал, кто руководил, давал поручения.
– Во-первых, я обещал только явку с повинной. Я и признал свою вину. И вы только что смеялись над благородными жуликами. Пообещайте ещё, что меня не посадят, если я сдам всех, кого знаю. А я и не знаю никого. Предложение – в почтовом ящике. И задания там же. Я сам хожу за почтой, родители с утра, в мыле, на работу. Им некогда заглядывать в почтовый ящик.
– А деньги?
– На карточку.
– А с карточки куда?
– В общую стопку. Туда мамина зарплата, папины подработки – зарплата идёт на ипотеку. Дедушка не кладёт деньги, он их тратит на материалы. Пока пенсия не кончается, прямо из дома на строительный рынок, потом к нам. А когда кончается, заезжает за деньгами.
Всё идёт на стройку. За два года сантехника и кухня. Сейчас мне комнату сооружают, стены выкладывают. Папа говорит, придёт опека, ну, в школе подерусь, или ещё что-нибудь. Ах, у ребёнка нет своей комнаты! Уроки делает в кухне на столе! В детдом его, в нормальные условия!
Знаем мы эти нормальные условия, в моей старой школе были ребята из детдома. Мама сказала, какой ужас! Сначала комнату мальчику, остальное подождёт!
– Ты меня не разжалобишь. Я вырос в коммуналке, двенадцать семей. Какие уроки на кухне! В туалет очередь. А ты, бедненький, без своей комнаты! Ты преступник. А преступник должен сидеть в тюрьме, даже малолетний. Есть, для малолетних. С тобой всё ясно. Хотя, что пришёл сам, чтобы Олю не посадили, молодец, уважаю. И родителей твоих уважаю. И жалко их, они всё для тебя, а ты преступник.
Спасибо, Борис Александрович. Артёма задерживаем Суд вынесет ему меру пресечения, но я не думаю, что его выпустят до суда. Перевоз наркотиков – тяжкое преступление.
Отец молча смотрел на Артёма, будто видел его впервые. Потом вышел, не попрощавшись ни с ним, ни с Денисом.
Денис нажал кнопку:
– Увести!
Позвонил в Следственный изолятор:
– Ковалёв говорит, из Отдела по контролю над оборотом наркотиков. Сейчас к вам мальчика привезут. Поместите в одиночку, пожалуйста, нечего ему делать с мужиками.
– Понятно, но нет пока свободных. Только карцер.
– Ну, пусть карцер, но не надолго, он ребёнок же!
– Сделаем, Денис Иванович, я понимаю.
Глава 9
Москва, 2011 г.
Коридор был длинный, с поворотами, и сопровождающий командовал:
– Направо… налево… лицом к стене. Заходи!
Открыл тяжёлую дверь, и Артём оказался в тесной камере без окна, с тусклой лампочкой под потолком. Дверь захлопнулась. И вся его бравада словно осталась за дверью. Ему хотелось кричать:
– Выпустите меня! Я на это не подписывался!
Сжал зубы. Сел на узкий топчан с одеялом неопределённого цвета, взялся за край обеими руками, крепко, так, что пальцы побелели. И расплакался.
Старался плакать тихо, будто кто-то мог услышать его сквозь железную дверь и стены. Потом лёг и уткнулся в подушку. И заснул, незаметно для себя.
Дверь лязгнула, он проснулся. Ему принесли еду – обед? Ужин? Завтрак? Он буквально выпал из времени! Стало очень страшно. Тот же всепоглощающий страх, как тогда, в поезде, после звонка дяди Олега.
Поел, не чувствуя вкуса. Неужели это всё с ним? Было же так хорошо, не страшно, весело. Увлекательная игра, за которую ещё и деньги платили!
Олег позвонил адвокату. Он давно не звонил ему, слишком всё было спокойно последние годы, слишком, как перед бурей. Узнают ли друг друга?
– Алексей, машина чёрная, справа от входа. Дверцу приоткрою. Найдёте?
– Конечно, Олег Сергеевич, какие проблемы!
Олег его узнал по вальяжной походке и безукоризненному костюму. Проседь появилась, но только придавала солидности. Лицо замкнутое, и дежурная улыбка на подходе.
Олег уже приготовился открыть дверцу, но застыл. За адвокатом бежала женщина. Немолодая, одета явно не из модных бутиков. И стрижка эконом-класса. Но что-то неуловимо знакомое в лице, в походке, в жесте, которым поправила волосы. И глаза, когда она была уже близко. Господи, да это же Люся! Быть не может!
Она нагнала адвоката почти у самой машины Олега:
– Извините, я мама Артёма.
– Подождите минут пять, у меня ещё одна встреча. И тоже по поводу Артёма. Посидите там, в скверике на углу. Я не долго!