Путь Сумеречницы

– Мне нужно в святилище, – упрямо заявила Лайсве. – Хочу попросить удачи и поддержки.

– Зачем? Оно для того не предназначено. – Отец снова нахмурился. В уголках его ясных голубых глаз уже прорезались первые морщины. Лайсве хотелось разгладить их пальцами, как складки на ее платье.

– У нас другого нет, – настояла она.

– Ладно, только быстро.

Нянюшка рассказывала, что существуют мужские божества и женские. Те, что оберегают дом от несчастий, и те, что помогают в замужестве и защищают детей от лиха. Только в домашнем святилище Ильзара им не молились.

Лайсве едва поспевала за широким шагом отца. Оказавшись в темной галерее, он приподнял край голубого знамени и нащупал рычаг. Часть стены отъехала в сторону и открыла узкий проход. Запалив факел, они спустились по винтовой лестнице в подземелье, где располагалось сердце замка – источник родовой силы, благодаря которой внутри этих стен Веломри были неуязвимы. Посторонние сюда не допускались.

Сразу после рождения отец принес Лайсве с братом в святилище, возложил на алтарь и пустил кровь, дав камню напитаться ею и признать новых членов рода. Спустя восемь лет близнецы снова явились сюда – для первого посвящения. Отец намазал им виски миртовым маслом, поставил на колени и запер на всю ночь, велев читать вслух выбитые на стенах, полу и потолке надписи. Вейаса сморило к полуночи, а Лайсве продолжала проговаривать имена предков, истории об их подвигах и воззвания к Первостихиям. Только молитв нигде не было, ни имени, ни даже изображения божества, чьим домом служило это святилище.

Откровение пришло ей с рассветом. Заскрипели шестеренки древнего механизма, что-то затрещало в вышине, и на потолке открылся люк, позволяя увидеть небо. Тусклый зеленоватый налет сумерек растворялся в огненных всполохах восходящего солнца. Небо светлело, отдалялось, становилось пронзительно-синим.

На крыше застрекотала вертушка. Угодивший в ловушку ветер гремел, спускаясь по трубе, и вырвался белесым туманом из отверстий у алтаря. Вот он, покровитель Веломри, незримый и безымянный – Ветер. Тот, что дует с запада и приносит семена бурь и ураганов. Имя ему – свободный полет, и нет для него молитвы иной, чем растворение в воздушных потоках, вознесение над суетой и созерцание гармонии жизни, что струится по жилам мироздания.

Когда отец вернулся на следующее утро, Лайсве рассказала о своем откровении. Он рассмеялся, решив, что она снова выдумывает небылицы. Поделиться мыслями и чувствами она могла лишь с Ветром, когда тайком пробиралась на самую высокую башню в замке, залезала на ветхую крышу и наслаждалась пьянящим ощущением свободы. У нее словно вырастали крылья, и она неслась по небесным просторам, то камнем падая к земле, то поднимаясь выше облаков. Самые чудесные моменты в ее жизни.

Однажды, когда отец собрался в очередной поход против демонов, Лайсве заметила, что он направляется к святилищу, и упросила взять с собой. Отец согласился, только когда она пообещала, что пробудет там до рассвета молча и не двигаясь, чтобы не мешать. Открыв люк в потолке и запалив на алтаре свечу, отец опустился на колени, чуть подался вперед, склонил голову на грудь и поднял правую руку, сложив три пальца вместе. Устав наблюдать, Лайсве в точности повторила его позу и закрыла глаза.

Мысли копошились, точно мыши в соломе: толкались, перебивали, мешали услышать и понять что-то важное. Ей хотелось выкинуть их, как ненужный хлам, но они продолжали лезть в голову. Лайсве сосредоточилась на дыхании, на ритмичном стуке сердца, пытаясь очиститься. Когда зудящее желание пошевелиться уже почти превозмогло терпение, она услышала это. Ни с чем не сравнимую песнь Ветра, через которую с ней будто говорил сам бог. Лайсве не понимала его речей, но была очарована умиротворяющей мелодией и теплым, обволакивающим все естество светом. Застыла в этом удивительном состоянии, пока отец не тронул ее за плечо. Открыв глаза, Лайсве почувствовала себя как никогда бодрой и счастливой. Свеча на алтаре давно догорела, а через люк сочились ласковые солнечные лучи. Пришло время уходить.

В тот раз отец вернулся раньше обещанного срока и выглядел очень довольным. Никогда еще Охота не проходила так гладко – его отряд не потерял ни одного воина. После, каждый раз, когда намечался поход, отец водил Лайсве в святилище, просил помолиться на удачу в битве и нарекал своим талисманом. Отцовские друзья шутили, что с такими способностями ей прямой путь в настоятельницы храма Матери Ветров, Белой птицы Умай. Богиня эта отвечала на молитвы женщин, защищала мужчин в битвах и возвращала их домой после походов. Однако лорд Веломри считал такую судьбу недостойной своей дочери, да и Лайсве мечтала о большой и чистой любви в замужестве. К тому же сама Умай, если верить легендам, вкусила счастье в браке с Небесным Повелителем.

Лайсве не знала, приносили ли боги удачу отцу, но в святилище ей нравилось. После проведенной там ночи пропадали все ее тревоги и сомнения, приходила спокойная уверенность.

Вот и в этот, последний, раз Лайсве надеялась, что Ветер поможет ей. Отец отпер замок большим ключом, который носил на шее вместе с родовым знаком – гербовой подвеской в виде горлицы с мечом в когтях. Лайсве прошла вперед, опустилась на колени и сложила руки на груди.

– Знаю, ты покровитель воинов и защищаешь их в битве, а до женской доли тебе нет дела, но сегодня я… в последний раз… в последний раз обращаюсь к тебе с просьбой. Потом я приму бога-покровителя моего мужа и вряд ли еще заговорю с тобой, но сейчас… Молю, дай мне свою защиту и подари удачу, не позволь ударить в грязь лицом и опозорить наш род. Я хочу… понравиться жениху и его семье, хочу, чтобы они меня приняли и полюбили, как любит моя семья. Помоги, прошу, ведь других покровителей меня лишили.

Ветер не ответил даже легким дуновением. Видно, он и вправду не властен над подобными глупостями.

– Тогда просто храни отца и Вейаса. Он такой шалопай… – По ее щеке пробежала слеза. А ведь обещала себе не плакать!

– Скорее! Нельзя заставлять гостей ждать, – позвал из-за двери отец.

Застрекотала труба, выпуская облачко голубоватого тумана. Он оплелся вокруг ее запястья браслетом и тут же растаял. Это благословение?

– Идем же! – Не выдержав, он распахнул дверь и потянул Лайсве наверх.

Отец вел ее под руку по алой ковровой дорожке между расступившимися гостями. Лайсве с трудом признавала серый и скучный парадный зал. В новенькой хрустальной люстре и светильниках на стенах трепетало пламя свечей, радужные блики кружились на потолке, словно оживляя нарисованных на нем павлинов и цапель. Подновленные дубовые панели матово поблескивали на задрапированных голубым бархатом стенах, а на самых видных местах красовались огромные гобелены со сценами из семейных преданий. Укрытые белыми скатертями с красной обережной вышивкой столы ломились от блюд в золотой и серебряной посуде: рябчики в сметане, перепела в клюквенном соусе, фаршированная яблоками утка, тушеные кролики, копченые кабанчики, карпы, осетрина, печеные овощи, гусиные паштеты и, конечно же, пирог с живыми голубями внутри. О «небольшом» сюрпризе для гостей отец предупредил загодя, опасаясь, чтобы Лайсве от страха не свалилась в обморок. Будто она испугалась бы таких глупостей, как птицы в пироге!

Помпезность угнетала. Отец никогда не устраивал празднеств и не любил принимать гостей, предпочитая скромное уединенное существование. Да и в этом зале господа бывали лишь изредка, когда Совет ордена вынуждал отмечать победы хотя бы в кругу близких знакомых. Но сегодня, чтобы соответствовать такой обстановке, нельзя совершить ни одного промаха. Все смотрят на нее – и даже фигуры на гобеленах, как будто ждут ее малейшей ошибки. Дышать глубже! Не показывать страха! Какая же долгая эта дорога!

В дальнем конце зала на небольшом возвышении ее ждал жених. Невысокий, пухлый, совсем некрепкий, почти холеный, одетый в короткие ореховые бриджи и такой же кафтан до колена без украшений и бантов. Из-под него выглядывал голубой камзол с накрахмаленным кружевным жабо. На ногах – коричневые ботфорты из грубой кожи. Каштановые волосы были стянуты на затылке в тугой пучок. Зеленовато-карие глаза насмешливо прищурены, на щеках виднелись несколько едва заметных шрамов. От бритья, что ли?

Лайсве надеялась, что он будет старше. Как говорят, для мужчин постарше молодость жены важнее всего. Что там Бежка советовала? Улыбаться. Улыбаться, даже если на душе скребут кошки и с помолвки хочется бежать, как от самого страшного демона.

Они остановились у возвышения. Отец подтолкнул ее в спину. Лайсве присела в реверансе и подняла голову.

– Йорден Тедеску, весьма польщен знакомством, – промурлыкал жених и прижал ее ладонь к губам. – По дороге я много слышал о вашей красоте и грации, но реальность превзошла все ожидания. Вы просто фея, чудесная фея!

Говор-то какой гавкающий! Лайсве захотелось отшатнуться или хотя бы отереть ладонь. Но это было неправильно, никто не должен заметить ее неприязнь. Она улыбнулась так, что рот свело судорогой, и обернулась к отцу. Тот повел плечами и крепко сжал ее руку. Внушал спокойствие? Лучше бы подсказал, что делать.

– Вы тоже… очень мужественны, – с трудом выдавила из себя Лайсве.

После нудного представления жениха со всеми положенными регалиями и удивительно скупого родительского благословения отец вручил самым знатным лордам подарки в знак уважения и жестом пригласил к столу.

– Что ж, с официальной частью покончено, – наплевав на этикет, он подмигнул заскучавшим гостям. – Давайте же начнем пир, пока совсем не истомились.

Господа, настороженно следившие за действом, расслабились и засмеялись. Отец умел удерживаться на тонкой грани между напыщенностью высокородного и дерзостью удалого Сумеречника. За это его все и любили. Хотелось бы и Лайсве так непринужденно располагать к себе людей.

Ее усадили во главе стола: по левую руку от отца и по правую от жениха. Гости ели, пили, желали долгой счастливой жизни будущим супругам. Вокруг с серебряными подносами сновали слуги в одежде цветов Веломри – голубого и белого. Южное вино текло рекой, пенился в кружках эль, блюда сменялись одно за другим.

Лайсве теребила под столом край так и не врученного подарка.

А вдруг не понравится? Тогда точно засмеют.

Йорден на нее почти не смотрел – с кем-то из своих перешептывался. Надо попробовать завести беседу, попытаться понравиться. Но о чем с ним разговаривать? Не о рукоделии же и нянюшкиных сказках.

Сосед пихнул Йордена в бок, намекая, чтобы тот обратил на Лайсве внимание. И ей вдруг захотелось сквозь землю провалиться.

– Вы совсем не ели. Положить вам окорок или, может, овощей с грибами? Они очень легкие, – Йорден расплылся в елейной улыбке, протягивая дымящееся блюдо.

– Спасибо, я не голодна, – корсет давил так, что даже дышалось с трудом. Вряд ли ей удалось бы проглотить хоть кусок. К тому же от волнения подташнивало. Ничего, нянюшка соберет ужин после пира, а Вейас ночью стащит парочку пирожков с кухни. – Как дорога? Понравились ли вам наши места? – поинтересовалась она из вежливости.

Йорден скривился.

– Да как может нравиться эта тряска по буеракам и ухабам? А топи? По кочкам и бурелому в тумане шею свернуть можно и себе, и коням. Ночью совсем худо становится: от холода и сырости околеть можно. Вот у нас в степи простор бескрайний, солнце теплое и никаких туманов.

Лайсве поджала губы. Ей нравилось странствовать. Правда, ездила она разве что на ярмарку в Кайнавас и обратно в сопровождении большой свиты, без которой не могла и шагу ступить. Но ей все равно было неприятно, когда ругали любимый родной край. Это невежливо, в конце концов. Туман и холод ему мешают! А если в поход идти придется, на север самый, в царство льдов Нордхейма, Йорден тоже на холод жаловаться станет?

Нет, нужно унять раздражение и быть кроткой.

– Жаль, что вам пришлось терпеть такие неудобства.

Йордена снова пихнули в бок. Наверное, там останется синяк.

– Что вы. Ради ваших прекрасных глаз я готов и в логово демонов сунуться.

Ох, какой храбрец!

– А много вы их убили, ну, демонов?

Йорден икнул и стушевался. Его сосед не сдержал смешка.

– Около сотни, должно быть. Я не считал.