Я хочу, чтобы ты вспомнил… Книга 1. Бесконечный канон #1.1

Одна мысль, что Ангел выпала из машины в горное ущелье и сломала себе шею, бросала в жар, а затем наступал ступор, – он подолгу сидел и тупо смотрел перед собой в одну точку на полу. Линии замысловатого рисунка на мраморной плитке расплывались, превращаясь в один водоворот, воронку, спирально уходящую куда-то вниз, вглубь, во мрак неизвестности. Так прошли эти часы – целая вечность горя и безнадёжного самобичевания, потому что он мог бы, возможно, предотвратить этот кошмар, она могла бы остаться в городе и не пострадать, будь он сам рядом…

Расчётливый и до сих пор удачливый игрок с ужасом осознавал, что обводной удар от дальнего борта в этом изнурительном фрейме оказался ещё более рискованным, а потери – несовместимыми с приложенными усилиями…

Стоя у окна, понемногу успокаиваясь и трезво глядя в будущее, он уже знал, что полетит назад и сделает всё возможное, чтобы Ангел жила. В карточке значилось, что у девушки крайне редкая группа крови, обозначенная замысловатой химической формулой, а единственный возможный донор был выявлен восемнадцать лет назад в Убежище Муникен, и других похожих случаев до сих пор не обнаружено. Понимая, что этим человеком может быть только он сам, потому что точно такая же формула значилась в его медкарте, хранящейся в сейфе отца, так неуклюже разоблачивший себя в холле невидимка решился на отчаянный и крайне безумный шаг – он полетит назад, через океан, к ней, даже если «Золотую пристань неба» уже окружали наёмники, даже если придётся прорываться с боями и скрываться от снайперов, он полетит назад.

Если несовместимая с жизнью травма не убила её, он должен бороться. Походив по гостиной, зайдя в ванную, золотоголовый освежился холодной водой и переоделся в спортивный костюм. Только сейчас он обратил внимание, что в гостиной разбросаны бумаги, диванные подушки на полу, там же где туфли и галстук, мебель сдвинута так, будто тут только что произошла потасовка. Распинывая подушки, он мысленно вызывал свой самолёт, а затем открыл апартаменты отцу, – тот неприкаянно ходил в коридоре, размахивая шейным платком. Когда открылась дверь, отец и сын встретились взглядами помутившихся от волнения голубых глаз. Оба серьёзные и решительные. Молодой Брик был сыном родного брата Брика-старшего, по непонятным причинам отказавшегося от прав отцовства. Он так же, как опекун-отец, был высок и плечист, те же неширокие скулы, упрямый высокий лоб, прямой нос, густые коричневатые брови, те же золотистые волосы. Правда, шевелюра опекуна за годы значительно потускнела и поредела, несмотря на усилия эскулапов и протекторство самого Асклепия. Лицо отца по обыкновению было гладко выбрито, сын же носил аккуратные усы и вновь вошедшую в моду «мушкетёрскую» бородку.

Внимательно посмотрев друг на друга и убедившись, что всё в порядке, отец и сын уединились. Мерный привычно занял позицию у дверей, отдав распоряжения бойцам по рации, чтобы к зданию никто не мог подойти, не будучи проверен на наличие оружия. Беспечные прожиги-горожане понятия не имели, что по периметру вокруг центра городская охранная система выставила роботизированные заслоны. Так происходит всякий раз, когда фигуры, подобные Брику-старшему посещают этот искусный райский уголок.

Брик-старший молча окинул взглядом гостиную. Несвойственный в их семье беспорядок сообщал о крайней степени напряжения и потере равновесия душевных сил недавнего затворника. Парень обессиленно рухнул на диван. Отец поднял опрокинутый стул, поставил напротив и сел. Казалось, между ними шёл беззвучный диалог, как если бы люди могли общаться биотоками: понятные только им двоим внутренние сигналы текли от одного к другому невидимо, неслышно, но отчётливо и ясно для каждого из них. Отец, конечно, уже знал о случившейся на Черноморском побережье катастрофе, о вызванном самолёте, о спонтанном решении сына и о грозящей им всем в связи с этим решением опасности.

Наконец, глубокий ровный голос Брика-старшего нарушил гнетущее многозначительное молчание:

– Герман, мы не в том положении сейчас, чтобы позволить эмоциям уничтожить многолетние труды. Мы балансируем на грани фола. Крайне опасно сейчас всё бросить и лететь назад. Ты нужен мне, как никогда. Ты же понимаешь…

– Нет, – отрезал сын решительно. – Я уже не тот. Несколько часов назад остался бы и играл в эти прятки-догонялки ещё, сколько угодно. Но моя жизнь потеряет смысл, если не станет её, – он посмотрел отцу прямо в глаза и добавил, – если всё это ради меня, никуда оно не денется. Поверь, я в состоянии контролировать ситуацию. Не бойся, отец, ты ничего не потеряешь. Мне нужно твоё благословение, чтобы спасти мою…

Тут Герман осёкся, потому что впервые столкнулся с необходимостью объяснения, кто она ему, эта девушка, лежащая в интенсивной терапии где-то за океаном. Но не смог продолжить фразу и обессиленно опустил всклокоченную голову.

– Чем я могу помочь? – не удивляясь решимости и настойчивости сына, проговорил Брик-старший.

– Свяжись с Асклепием. Попроси его помочь. У неё повреждён участок мозга. После таких ранений не живут, даже Божественные, даже с имплантами, а вот ей удалось. Она в коме, подключена к системе. Я позаботился, чтобы ей была оказана самая лучшая помощь, но… Ты же знаешь, что такое клиники в наше время. Бардак, отсутствие обеспечения, никчёмные людишки с допусками к врачебной практике, рвачи, бестолковые и наглые… Есть, конечно, уникумы, и ты их знаешь. Помоги не потерять её. Обещаю, что как только покину Кукулькан, ситуация изменится в лучшую сторону для тебя. Я уже направил нужную информацию в разные точки. Все с ума сойдут от нового информ-потока, и головорезам твоих божественных «товарищей по партии» будет не до меня, поверь. Я уйду, сумею. Должен суметь.

– Слушай, сынок, не напрягайся, не переусердствуй, – мягко начал, было, отец, недоумевая, как такое возможно, хотя он десятки раз убеждался, что Герману под силу невозможные вещи.

– Извини, сейчас я хочу побыть один. Собирайтесь. Тебе снова пора в Лионгард. Потом поговорим, дома. Следи за событиями, успокой маму, пожалуйста. Действуем по прежнему плану. Я полагаюсь на тебя.

Они обнялись, и отец тихо вышел, на ходу махнув Мерному. Герман бесцельно прошёлся по комнате. Босые ноги расслаблялись на прохладном полу. Вдруг он почувствовал, что не один в гостиной. Сначала это ощущение казалось паранойей от преследований, ведь именно из-за них ему пришлось тайно, не сказав даже нежно любимой матери ни слова, сбежать из южного приморского рая сначала в Европу, потом за океан. Прохладный вечерний воздух шевелил портьеры на окнах. Чувство присутствия усиливалось. Отчаяние медленно отступало. Где-то в глубине подсознания гнездилась странная мысль: «А что если Ангел посетила меня на прощанье? Что если она отошла?». Он подошёл к окну и глянул в чёрную бездну неба где-то над городским куполом, не обращая внимания на яркие огни и привычный тихий гул города, лежащего внизу. Обильные, как проливной дождь, слёзы выталкивали наружу боль и напряжение последних часов, ужас и чувство вины…

Одиночество, как чёрная дыра, поглощало его мир. Гравитация этого одиночества убивала время, отнимала силы, лишала всего, что могло бы дать надежду. Вот напасть! Человек издревле приговорён к одиночеству особенностями психики. Индивидуальное «я», личность, желая выделиться из человеческой общности, всегда оказывается, будто разорванной напополам. Но если тебе доводится привязаться к кому-то в глубине души, а жизнь, будто разводит между вами мосты, этот внутренний разрыв ощущается больней. Горизонт событий чёрной дыры одиночества режет острым лезвием неотвратимости твою реальность, и всё, что тебе особенно дорого, проваливается в непроглядную тьму, из которой нет возврата. А на поверхности остаёшься ты, голая сингулярность.

И что тебе делать с твоей индивидуальностью в этом одиночестве? Кому она нужна? Ты один смотришь на звёзды в ночи, подпирая кулаком свою бороду. Нет, не нужна тебе эта свобода и независимость, эта оригинальность и неподражаемость. Пропади они пропадом! В одиночестве важно только то, что утрачено и искривлено его необоримой силой.

Слёзы ещё катились по щекам и капали с бороды на пол, когда Герман оторвал себя от окна и, вытираясь рукавом толстовки, поплёлся в спальню. Он упал на необъятную кровать и забылся кратковременным глубоким сном.

Через полчаса три верхних этажа «Золотой пристани неба», отведённых для особенных и довольно странных гостей, опустели.

5.

Лионгард, 2168г.

Начальник Девятого Специального отдела Интерпола сидел у себя в кабинете за массивным дубовым столом. Тёмно-зелёная обивка мебели в полутьме кабинета казалась почти чёрной. Сквозь шторы слабо пробивалось утро. Лионгард лениво начинал привычный разбег первыми пролётами вечно спешащих по своим линиям такси, запахами почти натурального шоколада и кофе в ресторации через дорогу, разговорами бредущих домой техников из ночной смены.

Часы на стене показывали половину девятого. Начальник был хмур. На его крупном прямоугольном сером лице не отображалась ни одна эмоция; оно было похоже на маску человека в годах с опущенными вниз уголками губ, неимоверно уставшего от жизненных перипетий. В его некогда густой угольно-чёрной шевелюре просвечивала седина. Он долго смотрел в одну точку на столе, пребывая в напряжённых раздумьях.

Затем хозяин кабинета пошевелился, словно стряхивая что-то тяжёлое с плеч, и медленно придвинул к себе папку с бумагами, белым пятном выделявшуюся на тёмной поверхности стола. Также нехотя он включил лампу, и по комнате мягко разлился свет из-под полупрозрачного абажура. Громоздкие тёмные гардины наполовину закрывали огромные окна, за которыми всё более размокая, бледнел, начавшийся проливным дождём и не предвещавший ничего хорошего к обеду, непогожий летний день. В кабинете царил полумрак, как в сумерки, а день только начинался.

Начальник надел старомодные очки, с которыми не мог расстаться, считая эту давно отжившую деталь своим талисманом, и открыл папку. Склонившись над столом, он был похож на мистического великана, неповоротливого и угрюмого. Итак, он принялся подробно изучать новое досье.

На папке стоял номер, присвоенный отделом распределения, печати нескольких отделов крупнейшей в мире правоохранной организации и имя «Дэвид Эдвард Финч».

Дата и место рождения: предположительно… ага… почти тридцати три, значит… Родители: не обнаружены… гм… Близкие родственники: не обнаружены. Обучение: школа-интернат Святого Бартоломео, Бат; дистанционный тьюториал Тринити-колледж, Оксфорд. Специальность: магистр международного права… угу… Это он до реорганизации успел общим порядком поучиться. Ну, да. Городишко учёных закрыли лет семь-восемь назад. Туда теперь только научных сотрудников принимают. Понятно… Но это уже не та классическая школа, дух не тот… Военно-спасательная служба (ВСС)… таак… Звание: Капитан… понятно… Спецподразделение Интерпол Европейского Альянса.

… Какой прыткий, а… Специальный отдел… разведка… Значит, под началом Кленденброка, да и Старый Мортимер, и Гарднер точно могли его знать. Спросим. Религиозные организации: не состоял. Социально-политические движения: не состоял. Психотип: интроверт. Характерные черты: самообладание, исполнительность, военная выправка, самодисциплина, логик, не делает поспешных выводов, осторожен, внимателен к деталям, терпелив, щепетилен, целеустремлён, хладнокровен, не-раз-го-вор-чив… Не иначе «Шерлок Холмс». Н-дааа…

Великан за столом ещё больше нахмурился, поправил лампу и продолжил экскурс в досье Финча, начинавшее его раздражать.

Привычки: любит читать на ночь бумажные книги, пьёт чёрный кофе или воду, изредка курит антикварные сигары, никогда не носит гражданскую одежду класса комфорт, только классические костюмы тёмных цветов или форму ВСС, не терпит бранную речь, неприхотлив в быту, избегает личных контактов с окружающими, в гостевых номерах оставляет странные записки персоналу. Дружеские связи: не замечены. Семейное положение: холост. Мировоззрение: атеизм, глобализм. Навыки: стандарт. Языки: стандарт. Особенности: не умеет работать с напарником или в команде, одиночка.

Стоп. Кто он, чёрт возьми? Начальник ещё раз перечитал начало документа. Что значит – «предположительно»? Родители не обнаружены… Что это? Спецотдел не мог выявить детали? Откуда он взялся, этот Финч? Он же не «дитя катастрофы». Тогда каждый человек был учтён, записан в книги главного архива, все дети были пересчитаны. Всех, оставшихся без родителей, определяли в приюты. Так и что же? Слишком уж гладкая биография. Не был, не значился, не состоял. Как там его характеризовали? «Спецагент с потрясающей выправкой, исполнительный и безупречный»? Таких людей не бывает. Людей…

– Я так и знал… – пробурчал начальник вслух, начиная раздражаться сильнее.

Нажав кнопку внутренней связи, он зычно гаркнул на весь кабинет:

– Фишера ко мне. Срочно!

Секретарь, уловив негодование руководителя, всё же осмелилась напомнить, что заседание через пятнадцать минут.

– Знаю, – рявкнул начальник и отключился.

Он ещё раз пересмотрел все бумаги в папке. В послужном списке – только награды. Участие в спецоперациях – засекречено. Суровый чёрный штамп спецотдела разведки. Что ж, это дело обычное для таких, как он. Добраться до этой информации никакому хакеру не по зубам – она не фиксируется в системе или на иных носителях. Она доступна лишь тому, кто назначал задания.

Но всё же, кто он, этот «подкидыш эльфов»? Обычно, если ребёнок потерял родителей, или его подкинули в приют или кому-то в дом, есть сведения об учреждениях, лицах, даты, где и когда это произошло. Всегда можно найти следы сведений о приёмных родителях, семьях, интернатах, благотворительных заведениях, где человек воспитывался. Простым смертным это недоступно, но им-то, спецагентам, грех жаловаться – информации всегда в достатке, надо только знать, где и как её выудить, а уж они-то знают. Но в досье нет ничего. Как он связан с представителями Совета? Чей-то родственник? Приёмыш? Незаконнорожденный? Чей? Или он не совсем человек? Но это же незаконно. Создание бионических андроидов и прочей нежити под общим наименованием «антропоморфный механизм с искусственным интеллектом» давно запрещено специальным постановлением Генеральной Ассамблеи. Давно ли отгремел этот Армагеддон? Не может быть, чтобы спустя всего сорок лет после глобальной катастрофы, последствия которой в некоторых регионах планеты до сих пор ещё не устранены, какой-то идиот вздумает по-новой создавать сверхчеловеческие организмы. Все существующие с тех времён «киберы», а именно усовершенствованные с помощью генетических, квантовых, нано- и кибернетических технологий люди, как правило бывшие спасатели и полицейские, учтены до единого, находятся на службе в Интернациональной Полиции, в частных охранах глав корпораций. Однако досье этого Финча вызывало сомнения…

Рассуждения начальника прервал тонкий голос секретаря по внутренней связи:

– Месье Бланкар, к Вам Фишер.

Густые нахмуренные брови распрямились и приподнялись. Великан пробубнил отстранённо:

– А… да…

Тяжёлая дверь кабинета, украшенная старинными арабесками, приоткрылась, и в комнату будто ворвался ветер, на столе зашевелились бумаги, которые изучал начальник. Не успел он поднять голову, как перед ним возник худощавый молодой человек в синей форме с гладко зачёсанными тёмными волосами.

– Вызывали?

«Типичный исполнитель, функция. Внимательный, выхолощенный блюдолиз. Как же я устал от этих функций…»

– Послушай-ка, Фишер, я говорил тебе подготовить подробное досье на этого «выдвиженца Совета»? Говорил?

Фишера ничуть не смутил резкий тон руководителя.

– Конечно, – звонко отчеканил он.

– И что ты сделал?

– Документы перед Вами, – спокойно и уверенно ответила функция. – Боюсь, что это всё, месье Бланкар.