Королевский гамбит. Сборник рассказов

По ночам она приходила к нему и садилась у подушки, объясняя, что осталось совсем немного. Отсчет велся в обратную сторону, и это было логично. Четырнадцать дней, тринадцать, десять, семь, пять…

– У тебя осталось четыре дня, – сказала она сегодня.

Он судорожно сминал угол подушки, обливаясь липким потом, сжимая кулаки от ужаса и безысходности.

Сначала – он пытался торговаться.

– Мы не в сувенирной лавке и не на рынке, – ответила она. – Нет ничего такого, на что ты можешь выменять себе еще пару дней жизни.

– Рак? Или несчастный случай? Как это будет?

Потом – просто не верил. Мало ли – какие галлюцинации бывают у людей. Хотя психиатр признал его полностью здоровым.

Она молчала в ответ.

– Наверное, ломиком по голове в темном переулке, – продолжал он рассуждать вслух. Это хотя бы немного отвлекало его.

– Ты – мой бич. Лучше бы я не знал вообще ничего. И зачем ты только пришла?

– У Бога нет бича. Только неиспользованные возможности, – ответила она.

Четыре дня… И все же он не терял надежду, что еще что-то можно изменить.

Утро. Как обычно: кофе, рубашка, галстук, ключи от машины, пара мелких пробок в дороге, офис, сотрудники вяло приветствуют его, окунувшись в свои дела. Если бы они только знали.

А вообще – что бы изменилось, если бы и правда – они знали, что у него осталось всего 4 дня? Это не апокалипсис, не катастрофа мирового масштаба, никак не касается каждого из них лично. Кто он для них? Руководитель. А значит всего лишь тот, через кого к ним приходят деньги, и кто смотрит, чтобы за эти деньги они не просто так сидели на своих рабочих местах. Он исчезнет – у них будет новый руководитель. Незаменимых не бывает. Что дальше?

Его любовница, которая уже успела забросать его смайлами во всех мессенджерах с самого утра. У нее есть муж. Кстати – это его прямой руководитель. Для нее – он тоже не свет в окошке. В голове блеснула догадка: «Может быть он все узнает? Кому из них выгоднее, чтобы я навсегда замолчал?»

Он уже давно хотел выпутаться из этой липкой истории, которая связала его по рукам и ногам. Но ситуация была патовая: если он расскажет все боссу, то вылетит из компании, если просто завершит отношения – то полетит из компании еще быстрее – по просьбе жены директора. Она держала его на коротком поводке, словно собачку, но что лично он мог изменить?

Он мучительно просчитывал ходы, словно в шахматной партии, где пустых клеточек почти не было, как и не было ферзя за пазухой.

Обед. Несколько шагов до ближайшего кафе. Старушка- нищенка сегодня приветствовала его, как и всегда, зазывным и просящим взглядом. Он покопался в кармане и вынул пару мятых тысячных купюр. Теперь было не жалко. Не замедляя шага, вложил ей в протянутую руку. «Дай Бог тебе здоровья», – радостно заверещала ошалевшая от неожиданного счастья бабулька.

«Здоровье!», – он снова погрузился в свои мысли. Может все – таки рак? Или инсульт? Кивнув официанту: «Ланч как обычно», он торопливо набрал номер одноклассника, главного врача крупной клиники.

– Привет. Послушай, ты можешь быстро провести мне полное обследование?

– Доброго дня. Слушай, насколько полное и чего это вдруг?

– Моча, кровь, флюорография, КТ, МРТ, я не знаю, что там у вас еще делают! – его нервный голос чуть не сорвался на крик. – И как можно скорее.

– Сегодня готов подъехать?

Небольшие формальные раскланивания с руководством, и он уже снова сидел за рулем. Полчаса дороги до клиники. Что ему там скажут? Да и могут ли сказать. Люди иногда годами не могут получить правильного диагноза, меняют несколько клиник и врачей, чтобы хоть что-то узнать.

– Чисто, чисто, снова чисто. Все идеально, парень. Ты можешь спокойно объяснить, что случилось? – они сидели в кабинете главврача уже поздно вечером и перебирали результаты обследований и анализов. – Какие у тебя вообще симптомы? Так невозможно искать, когда ищешь неизвестно что и неизвестно где.

Он молчал, не зная, а что он вообще сейчас может сказать. Что к нему по ночам приходит смерть и отсчитывает оставшиеся дни его жизни?

– Чтобы ты стал делать, – начал он, осторожно подбирая слова, – если бы знал, что тебе осталось жить всего несколько дней?

Тот снял очки, усталым жестом потер переносицу и медленно вздохнул.

– Это зависит от… от того, какой у меня диагноз. Иногда, – он говорил так же медленно, растягивая слова, словно с безнадежно больным пациентом, – иногда и врачи ошибаются в своих прогнозах, и я видел случаи исцеления с четвертой стадией рака. Но, послушай, это ведь не твоя история, не так ли? Ты неудачно сходил к гадалке или тебе приснился нехороший сон?

Он медленно встал, посмотрел на друга, сказал что-то нелепое, типа: «Передавай привет супруге, я объясню все завтра. Сейчас уже поздно. И спасибо за все» и вышел из клиники.

Усталость накатывала волнами. Он, наверное, никогда раньше так много не думал. Оказалось, что от этого тоже можно устать, и его все время клонило в сон. «Не заснуть бы за рулем!».

Он резко дал по газам. Еще четыре дня, но ведь с этого все может начаться. Он припарковал машину, и вызвал буксир и такси одновременно. «Что еще? Что же еще? Что может быть еще?» – эта фраза неотступно продолжала крутиться в его голове, пока он ждал их приезда, подписывал необходимые бумаги на буксировку, убеждая техническую службу в неисправности автомобиля, и садился в такси.

Оставалось два часа до ее очередного прихода. И чуть больше трех дней до…

3

– Ты никогда не думал, что можно прийти в ужас от того, как прошла твоя жизнь?

Он молчал. Молчал не потому, что надеялся, что тогда она все- таки расскажет ему то, что он так хотел знать. А потому, что именно эта мысль не давала ему покоя последние несколько дней. Именно от нее он сбегал в мучительные поиски вариантов собственной смерти – где, как, почему. Потому что – вот он жил и что? Что останется после него? Ничего. Он не талантливый скульптор, ни режиссер, ни поэт – ничего в этом мире не создал, никого не согрел, ничью жизнь не изменил.

Дочь давно выросла, но она выросла как-то без него, сама по себе. И он до сих пор не понимал – чья это на самом деле заслуга: ее матери, которая их оставила и никогда больше не появлялась на горизонте (и, надо сказать, слава богу), его матери, которая вложила в ее воспитание всю себя или просто провидения. Потому что все прелести подросткового возраста обошли их стороной, за оценки не приходилось судорожно бороться, мучиться с поступлением в ВУЗ. Все было хорошо и как-то само собой.

И если теперь посмотреть на его жизнь со стороны – то жил ли он? И в чем был смысл этой самой жизни? Ведь если что-то можно измерить или оценить – то лишь снаружи, с высоты большего измерения. И та, которая сидела сейчас рядом с ним, доказывала одним своим присутствием, что измерение это было.

– Как там? Ну….там? – спросил он.

– Кому как, – ответила она. – Ты бы не бегал по врачам, а лучше занялся приготовлением всех формальностей, чтобы не перевешивать их на других: завещание, похороны и прочее.

«Петька!» – мелькнуло у него в голове. Никак не могу отдать ему удочки. Надо будет отдать. Михалычу покрышки обещал. Он поднялся, взял карандаш, огрызок бумаги на столе и начал писать список дел на завтра. Будильник завел на два часа раньше, – чтобы больше успеть. Но засыпал, как и раньше, с трудом, вздрагивая и постоянно просыпаясь и снова впадая в липкую дремоту.

Он вскочил, как ужаленный, огляделся по сторонам. Пять утра. Встал и поплелся на кухню. Привычный завтрак. Он посмотрел в окно и увидел, как встает Солнце. Медленно и величаво. Почему он никогда не видел этого раньше? Почему не думал, как это красиво? Он оставил недоваренный кофе и вышел на улицу в раскинувшийся рядом с домом парк. Вдохнул утреннего воздуха и вдруг почувствовал запах влажной земли, дразнящей ноздри, летней жары и духоты, которая только разнималась, свежескошенной травы, от которого кружилась голова. Господи, как же хорошо. И почему только сейчас?

Легкий туман клочками полз по тропинкам, что-то пряча в своих причудливых очертаниях, а что-то изменяя до неузнаваемости. Он застыл, наблюдая за игрой света и тени на краях его комьев. Потом вдруг стянул с себя рубаху и с радостным, почти детский криком и гиканьем нырнул в небольшое озеро, мимо которого раньше ходил почти каждый вечер в ближайший магазин. Фыркая, как недовольная лошадь, яростно молотя руками воду и рассеивая мириады брызг вокруг себя, он разогнал всех местных уток и сонный еще парк наполнился всплесками воды и его радостным криком: «Э – ге – геееей!».

Сгребя одежду в охапку, побежал домой, оставляя за собой мокрые следы. Ополоснулся в душе и теперь уже степенно прихлебывая чашечку свежезаваренного кофе, сел набросать план работы.

Он давно хотел предложить шефу новый вариант выхода на рынок, но риски были высоки, а рисковать собой и своим креслом не хотелось. Теперь уже было не важно. А вдруг выгорит? Надо просто расписать все подробно, просчитать бюджетирование, разложить по полочкам этапы. Этот план не был универсальным – многое было завязано лично на него, его знакомства и связи, его манеру общения и выстраивания сделок. Взять и передать его кому-то другому на исполнение – наверняка угробить весь проект. Значит он должен сделать так, а вернее написать это так, чтобы любой другой на его месте тоже мог справиться. Потому что у него осталось чуть меньше трех дней.

По дороге на работу он набрал знакомый номер: «Да. Это я. Мы могли бы сегодня встретиться? Вечером. После семи. Я все объясню» и отключился. Он совершенно не знал, что он будет ей говорить. Вчера у него был хитрый план: он решил купить ей кольцо и предложить замужество. Она, естественно, испугается, потому что такие расклады ей совершенно не нужны и не интересны, и постарается сделать так, чтобы исчезнуть из его жизни. Но это было вчера. Что изменилось?

Он пытался рассчитать свои ходы, но почему-то сегодня после утреннего купания в парке, вся эта суета стала казаться такой ненужной, затхлой, опостылевшей, как – будто навязанный кем-то спектакль, в котором он, на самом деле, и не собирался играть. Поэтому сегодня – сложится как сложится. Терять уже нечего. «Нечего!» – в который раз повторил он сам себе.

Удивительным образом с каждой минутой у него появлялось ощущение неведанной доселе свободы. Но ее подоплекой была всего лишь банальная искренность – во- первых с самим собой, а во-вторых, с окружающими людьми. Он не перестал бояться того, что вот-вот должно было случиться, но по странному стечению обстоятельств с каждой минутой ему все больше и больше нравилось жить. Хотелось любоваться этим миром, проносящимися мимо машинами, спешащими куда-то по своим делам людьми, утренним кофе и туманом в парке, удивленными лицами коллег по работе – почему пришел так рано, почему сегодня гладко выбрит и улыбается так, словно выиграл миллион. «Если бы они только знали», – он поймал себя на мысли, что вчера думал весьма похожим образом, но совсем другими словами, – «если бы они только знали, что это на самом деле значит – жить! Вдыхать вкусный утренний воздух, улыбаться незнакомке, радоваться новым творческим планам. И насколько это может оказаться бесценным!»

Почему-то сегодня он успел столько – сколько обычно удавалось сделать за три дня. Удочки и покрышки отложил на вечер. Проект был одобрен руководством, что требовало пары дней, на расчет старта.

– Я хочу, чтобы, если вдруг меня не будет… ну, командировка, или, вдруг больничный, вы смогли все грамотно сделать без меня.