ткётся жгут со жгутом на другой полосе,
на бобине, на прясле да на колесе.
А как время настанет твоё помирать:
ничего-то не нажили, только тряпьё
и, ненужных другим, колобочков гора,
но они мне дороже всего, коль – моё!
И страна, что моя, мне, поверьте, нужна.
И мой дом потому, что он кровный. Он мой!
И мой ветер неистовый, что не унять.
И сереющий холмик, поросший травой.
***
Перед полем сраженья, малиновым, нерукотворным,
настоящим настолько, что каждая капля свежа,
в это поле давно свои спелые хлебные зёрна
уронила прадедова русская в землю душа!
После этого, кто бы сюда не наведался, поздно,
там, где русских следы, чужестранным вовек не врасти!
Прогоняли ветра чужеземцев, зимою – морозы,
о, как пахнет земля, когда ты её держишь в горсти!
И сарматы роняли слезу, кровь лилась печенежья,
крестоносцы ползли, немчура через стоны и хрип,
уронила душа моя русская зёрна допрежде,
и саксонцам – не место,
и, кто к нам с мечом, тот погиб.
Приходи без меча, без оружия, мин и фугасов,
что же пули несёшь, что же танки ты тащишь сюда?
Что тебе не сидится в стране во своей англосаксов?
Здесь иная у нас, даже в небе Медвежья звезда.
И когда создавали из глины, песка и воды нас,
то метнули добавку из правды, красот и любви
высочайшее, божье, небесное, дерзкое диво
и все, сколько есть заповедей: возлюби, почитай и живи,
не предай, помоги, кому трудно, своих не бросай ты!
Жизнь за друга отдай, береги ты отчизну, как мать.
Оттого мы идём, отдавая сынов в путь солдатский.
Посадили мы зёрна.
Теперь хлеб пора убирать.
.
***
Вот этими дорогами и тропами
суглинными да смёрзшимися в ком
ходили праславяне мои, топали,
мордва, марийцы, муромы рядком.
Долины рек Суры, Серёжи, Мокши
у Старой Пустыни, Ветлуги, Городца,
чем я могу порадовать их – прошлых,
их – мудрых, беззаветных и хороших?
Шёл Серафим Саровский припорошен
метелью так, что не видать лица.
По этим тропам, втоптанным до праха,