Я то молчу и не пишу, и дюны, барханы письменной пустыни безлюдны, на горизонте ни облачка, молчаливый жар полудня, то караваном Эллингтона, бесконечными цепочками движутся мои слова, предложения, тексты, длинноногие верблюды, навьюченные образами и снами. И я снова счастлива.
Засыпать так сложно
Как жаль, что просто нельзя задернуть черные шторы
И покончить с прошлым днём календаря
Нет, мне нужно проглотить двойную дозу успокоительных
Ежедневно мне нужно забыть вновь всех, с кем я рассталась, и кто разбил мне сердце
Всех, кому сердце разбила я
Мне нужно забыть все страхи и неудачи
Закопать все скелеты из шкафов
Мне нужно найти ключи от самой себя
Вновь попытаться вспомнить, куда я дела эту талантливую девочку
Столь непринуждённую, со стилосом за ухом
Ту, что рассказывала брату наизусть сказки Уальда в малиннике
устраивала пикники на крыше, провожая проходящие поезда, салютуя им бутылкой с лимонадом
По моим пятам летало облако пестрых бабочек
На моем плече была выжжена лилия
Я только начинала путь по длинной жёлтой дороге
А теперь мне нужно петь самой себе колыбельные до рассвета
Чтобы не было страшно засыпать
Чтобы услышать пение соловья под окном
Принять, наконец, марафон птичьего сна.
21.
***
Бог протягивает руку человеку,
на фреске Микеланджело,
как родитель ребенку,
чтобы провести по дороге жизни на земле,
через тернии к звездам, чтобы человек мог взмывать в небо, чтобы в день его ухода было исчерчено все небо белыми хвостами комет
Полет человека на самолете – это ответ человека Богу.
Я достаю вздох глубокий
Со дна груди,
Тяжело, с усилием,
Как полное ведро воды со дна колодца
Однажды придётся стать никем
Чтобы стать кем и чем угодно
Я есть утренние ирисы,
Пьющие воду из широкой струи садового шланга
Я стрекоза, удирающая от стрижа
Или стриж, который гоняется за стрекозой
Я осеннее дерево, мои пёстрые ветки – павлиньи хвосты
Я идеально написанная первоклассником буква
Я трус и храбрец
Заяц и лев
Всего боюсь,
Вздрагиваю от звука падающего яблока
Но, зажмуриваясь от страха, всё же бросаюсь в бой