Валериан & Валериан

– Может и каждый. Да не каждый бы помог одинокой женщине, – возразила Яга, – Сердце у тебя, – она пожевала губами, подыскивая правильное слово, – доброе. А мы к такому непривычные. Меня, вон, по батюшке кличешь. М-даа, – старуха почесала в затылке, – что же мне с тобой, дураком, делать?

Отпустить?! – в толстых стеклах очков Валериана блеснул огонек надежды.

– Отпустить не могу, – словно услышала его Баба Яга, – отсюда возврата нет. Да и чего ты там еще не видел?

– У меня там котенок остался, – тихо сказал Валериан, – Пропадет без меня: или от голода и холода, или собаки задерут.

– Да что ж вы, люди, так носитесь с этими паршивыми тварями! – зашипела Яга, – Неблагодарные… подлые…

Валериан виновато опустил голову. А старуха еще несколько минут злобно бормотала что-то непонятное. Наконец ее отпустило.

– В первый и в последний раз сделаю исключение. Пристрою твою скотинку в хорошие руки, – сухо сказала она. Посмотрела на сгорбленную фигуру своего гостя и добавила уже мягче, – Обещаю.

– Спасибо, – то ли сказал, то ли выдохнул Валериан.

– Ну а теперь, – хмыкнула Яга, – по традиции бабка должна гостя…

– Накормить, напоить, в баньку сводить и спать уложить, – машинально закончил фразу Валериан.

– Молодец, фольклорист!

Старуха раскинула скатерть-самобранку с яствами. Гость поел, запил клюквенным морсом.

– А теперь ступай в баню париться. Вон, видишь, – махнула она в сторону окошка: в дальнем конце двора из сруба ввысь поднимался дымок, – Это тебе чистое исподнее, – протянула она ему стопку аккуратно сложенного белья и, срезая ярлычки, добавила, – неношеное. Спать в сенях постелю. Ну и утро вечера мудренее, – зачем-то невпопад сказала она.

Баба Яга взглядом проводила тщедушную фигуру Валериана. Приготовила ему постель. Потом из большой черной бородавки над губой вырвала волосок, пошептала над ним, положила в блюдце и подожгла. Пепел ссыпала в бумажный пакетик и спрятала под подушку своего постояльца.

Всю ночь гудели ветры. Кружили вихри. Стонали и трещали вековые дубы. Черное небо распарывали молнии, взрываясь страшными раскатами грома.

И лишь Баба Яга спала, как младенец, – наверное, впервые в жизни.

Проснулась утром оттого, что кто-то щекотал ей нос. Она приоткрыла один глаз: поверх одеяла на груди у нее сидел… Баюн. Точнее, его уменьшенная версия. Черный, как сажа. Умывался, как ни в чем не бывало.

– Ах ты изменщик! – завопила она.

Черный клубок от неожиданности скатился на пол и забился под печку. Баба Яга вскочила с постели и, не попадая ногами в шлепанцы, прямо босая бросилась к печке и стала кочергой выгонять наглую тварь.

«Мяу», – жалобно пискнул и вылез испуганный крохотный котенок. Левый глаз его косил.

– Не Баюн?! – неуверенно сказала ведьма. И тут ей вспомнился вчерашний день и Валериан, и собственное обещание про «хорошие руки».

Может все-таки почудилось?! На всякий случай она выдвинула заедающий ящик буфета – все работает!

Яга – в сени. Там раскладушка с аккуратно застланной постелью и стопкой сложенного нижнего белья – все ярлычки на месте. Только на подушке незнакомый глянцевый пакетик. Она осторожно, двумя пальцами взяла его. Понюхала – вроде не пахнет. Пощупала – что-то мелкое, сыпучее. Надпись на пакете – «Valeriаna officinаlis». Голова кругом. И котенок вертится рядом, трется об ноги.

***

В лесу уже которую неделю не утихали разговоры о Бабе Яге.

– А старуху нашу не узнать! Мимо избушки ее проходили, а она там песню про снегопад поет.

– Чудеса! А давеча в ступе рассекала, как нечисть-первогодка.

– Правду говорят, седина в бороду – бес в ребро.

Слухи доходили и до Кощея. Забыв прежние обиды, он наконец и сам решил проведать старую знакомую.

Еще издали было понятно, что у Бабы Яги не все в порядке с головой. Черепа, насаженные на штакетины частокола, огораживающего ее двор, вспыхивали, искрились и переливались.

«Вроде не праздник, а она электричество почем зря жжет», – отметил он про себя.

Сам двор был прибран. Дорожки, когда-то выложенные красным кирпичом, а после потерявшиеся в бурьяне, были прополоты, расчищены. Даже избушка не выглядела такой ветхой, как прежде.

И палисадник, которого у Яги отродясь не было! Любым цветам она всегда предпочитала табак – нюхательный либо курительный. Кощей с трудом заметил в густых цветущих зарослях старую ведьму, вернее ее нижнюю половину.

– Ну полно, полно! Будет тебе убиваться, – приговаривала она, пытаясь вытащить кого-то из кустов.

– Здорово, соседка! – отчего-то фальцетом произнес Кощей.

Яга крякнула от неожиданности и обернулась.

– Тьфу ты, леший, чуть заикой меня не оставил!

«Точно не в себе», – подумал Кощей.

– Это не леший. Это я, Кощей, – вслух сказал он.

– Да вижу, что ты, – Яга, наконец, выбралась из цветника. На руках у нее сидел черный, как смоль, крупный кот. Хотя сказать, что «сидел», значит погрешить против истины. Зверь отчаянно мяукал, вырывался, царапал хозяйке руки. А она только приговаривала:

– Ну будет, будет тебе, маленький.

– А это кто? – поинтересовался Кощей, – неужто Баюн-2?!

Баба Яга презрительно хмыкнула.

– Это Валериан, – с достоинством произнесла она и погладила кота вдоль спины.

– А что с ним такое? – Кощей кивнул на в кровь расцарапанные руки Бабы Яги.

– Хозяина своего никак забыть не может. Вот тут я прах его развеяла, – она показала на пышно цветущий цветник, – А кот каждый день на могилку бегает и мяучит так, что душу выворачивает, по земле катается. Сил моих нет на страдания эти смотреть. Уж сколько месяцев прошло, а никак успокоиться не может Валериан мой.

– Не ожидал я, честно говоря, что ты решишься нового кота завести, – покачал головой Кощей.

– Да и я не ожидала. Однако ж, видишь, как получилось. Прикипела я к нему. Преданный, ласковый, мышей ловит. А мне большего и надо. Тем более, что Валериан не разговаривает. Совсем! Зато как слушает. Ну что я все о себе да о себе? – опомнилась Баба Яга, – Сам-то ты как? Чем занимаешься?

– Да ничем. Старость, вернее, бессмертие свое коротаю.

– А я, знаешь ли, решила дело свое начать. Фитоаптеку открываю. Уже и лицензию получила, и ИП у Горыныча оформила. Все законно! – гордо произнесла она.