Пути неисповедимы

Предисловие

Мы всегда делаем выбор. Иногда осознанно, чаще – по привычке, по слабости, по страху. И каждый такой выбор – шаг. К Богу или от Него. Но кто такие Бог и Дьявол? Разве это силы, живущие где-то над облаками или под землёй? Нет. Всё гораздо ближе. Гораздо тише.

Бог живёт в том мгновении, когда сердце ещё откликается. Он – в улыбке ребёнка, брошенной тебе на улице. В тёплом слове незнакомца. В том, кто протянул руку, не ожидая благодарности. В простом человеческом добре, что не ищет свидетелей.

А Дьявол… он не из огня. Он приходит в усталости, в равнодушии, в злобе на самого себя. Он шепчет, когда ты поднимаешь руку на того, кто слабее. Когда глушишь боль вином или порошком. Когда делаешь вид, что не чувствуешь, потому что чувствовать – больно. Он не требует поклонов – ему достаточно твоей пустоты.

Огонь может быть Богом, если он согревает, даёт кровь, хлеб и жизнь. Но тот же огонь становится Дьяволом, когда выходит из берегов, когда жжёт плоть, сжигает дом, пожирает всё, что любишь. И различие между ними – лишь в том, кто держит этот огонь в руках.

Злость, обида, ненависть – нормально ли это? Мы чувствуем их, и нам становится легче – или наоборот, бессильнее? Когда злость становится топливом, это служение Дьяволу? А страдание, покорность – разве не могут быть тем же огнём, только спрятанным под видом веры?

Может, не существует чёрного и белого, и всё, что мы называем Богом и Дьяволом – лишь разные грани одного света? Но если так, где же тогда молитва, где верный путь? Бог всегда со мной – или только тогда, когда я рядом с Ним?

Между Богом и Дьяволом нет черты. Они оба живут в человеке. И каждый день мы решаем, кому позволить говорить нашим голосом.

Некоторые, как Анна, теряют всё, прежде чем понимают, кто говорит из их сердца. А некоторые слышат этот голос слишком поздно.

Глава 1. Клятва на крови

глухая деревня, 1830 год

Холод входил в избу не через щели в стенах – он входил сквозь взгляд мужа. Сорок два года Федора лежали на его лице тяжелыми складками, словно земляные борозды после долгой пахоты, а в глазах стоял мутный отблеск самогона и вечного недовольства. Он дышал тяжело, как старый бык, и от его дыхания в комнате становилось еще теснее. Семнадцатилетней Анне казалось, что она вышла замуж не за человека, а за раннюю, беспросветную зиму – ту, что не кончается ни в марте, ни в апреле, а тянется до самой смерти.

В тот вечер он был особенно зол. Деньги за проданную пшеницу пропились в кабаке, а домой он вернулся с пустыми руками и полным сердцем злобы. Виноватой, как всегда, оказалась она.

– Неплодная ты тварь! – рявкнул он, и тяжелый сапог с размаху пришелся по ножке стула, на котором она сидела, съежившись. Не по ней – пока еще не по ней. Удар пришелся в дерево, но отозвался в ее утробе ледяной волной.

Она не плакала. Слезы высохли у нее еще в пятнадцать, когда отец, не глядя, протянул ее руку в мозолистую ладонь Федора – «хозяин будет, не бедствуй». Тогда она стояла, как во сне, чувствуя, как чужая рука сжимает ее пальцы, и понимала: дорога обратно уже закрыта.

Теперь она только сжималась внутрь, как раковина, пытаясь защитить то крошечное, теплое чудо, что шевелилось у нее под сердцем. Ее тайну. Ее единственную надежду.

Иногда по ночам, когда Федор спал, храпя, как медведь в берлоге, она вставала, накидывала старую шаль и подходила к окну. Луна висела над полем, и снег под ней блестел, будто кто-то рассыпал стеклянную муку. В такие минуты она шептала:

– Потерпи, родименький… скоро…

Она не знала, будет ли это сын или дочь. Только знала – этот ребенок станет для нее спасением, даже если мир вокруг рухнет. Может, когда-нибудь он вырастет и уйдет в город, туда, где светлее, где люди говорят ласково и не бьют за каждое слово. А может, и не доживет – но пока он жив в ней, Анна чувствует, что сама еще жива.

За стеной завывал ветер, и казалось, будто вся деревня стонет вместе с ним – старые избы, перекошенные заборы, и даже голые березы, чьи сучья били в окно, словно просили о помощи. Но помощи не будет. Здесь, в глухой деревне, женщина – часть дома, как печь или прялка. Пока цела – нужна. Сломалась – выбросят, как старое ведро.

Анна знала это лучше всех. Потому и молчала. Потому и берегла в себе то маленькое, пульсирующее тепло – единственный огонек, который еще мог осветить ее мрак.

Очень мощный эпизод – в нём есть боль, мистика и зарождение силы, которую героиня пока не осознаёт. Я расширю сцену, усилив атмосферу трагедии, добавив немного телесных ощущений, звуков, запахов и внутреннего монолога Анны, а также плавно выведу из этого момента намёк на её дальнейшее перерождение – не быстрое, но почти фатальное.

Но в ту ночь надежда умерла.

Не сразу – медленно, будто уголь, дотлевающий в холодной печи. Сначала – от очередного крика, разорвавшего тесный воздух избы, потом – от грохота опрокинутого стола, от звона глиняной миски, разбившейся о пол. А потом – от дикой, режущей боли, пронзившей низ живота и хлынувшей алым на поскрипывавший половик.

Она попыталась встать – не смогла. Руки скользили по доскам, мокрым от крови и пота. Воздух густел, тяжелел, словно сам дом дышал вместе с ней – коротко, хрипло, с каждым вдохом теряя жизнь. Снаружи выл ветер, а внутри стояла тишина – глухая, страшная, как могила.

Федор, раздувая ноздри, что-то еще бормотал, потом рухнул на лавку и затих. Его храп был похож на хрип умирающего зверя. И тогда из горла Анны вырвался не крик, а шепот – тихий, сиплый, но полный такой ядовитой, холодной ненависти, что воздух в избе застыл.

– Чтоб ты ослеп от своей водки… чтоб руки твои отсохли… чтоб печень твоя сгнила заживо… чтоб земля тебя не приняла, а черви не тронули…

Она не знала, что это было проклятие. Для нее это была просто правда, вывернутая наизнанку – последний остаток силы, сжатый в словах, как нож в кулаке.

Долго лежала так – между кровью и тишиной, между жизнью и смертью. Потом все стихло. Даже боль ушла – оставив после себя странную легкость, как будто из нее вынули не только ребенка, но и саму душу.

А наутро Федор не проснулся.

Нашли его с рассветом – сине-черное лицо, приоткрытый рот, глаза, застывшие в потолок. Деревенский знахарь, пощупав шею и грудь, перекрестился:

– Божья кара, – прошептал он и поспешно отошел.

Анна стояла у порога. На ней была та же рубаха, вся в бурых пятнах, волосы спутались, губы треснули. Она не чувствовала ни ног, ни сердца. Внутри – только пустота. Не скорбь, не ужас – просто выжженное место, где раньше жила вера.

Она потеряла всё: ребенка, тело, иллюзии, последнюю каплю света. Бог, который допустил это, теперь был для нее таким же тираном, как покойный муж. Она смотрела на его тело – на эти грубые, мертвые руки, которыми он ломал ее жизнь – и не чувствовала ничего. Ни жалости, ни страха. Только усталость, такая глубокая, что казалось – и земля под ногами больше не держит.

Когда деревенские унесли тело к оврагу, Анна осталась одна. Изба, еще недавно тесная, казалась теперь огромной, пустой, чужой. В углу чадила свеча, и в ее слабом, дрожащем свете на стене метался тень – ее собственная, тонкая, вытянутая, будто тень ведьмы.

Анна долго смотрела на нее.

– Так вот и живи теперь, – прошептала она. – Вместо меня.

Снаружи ветер гнал снег по дороге, стирая следы.

Никто не услышал, как в ту ночь под крышей старой избы впервые родилось имя, о котором потом еще долго будут шептаться в округе.

Имя женщины, что прокляла мужа – и выжила.

Глава 2: О рассуждении о Боге

Иногда мне кажется, что моя жизнь – это не путь, а тень пути, блеклый след на земле, которую никто не заметит. Словно я пришла в этот мир не как творение, а как ошибка, которую остальные обойдут стороной. Я падаю, спотыкаюсь, растворяюсь в собственном бессилии – и всё, что совершаю, кажется ничтожным перед лицом вечности.

Люди проходят мимо, словно путники в пустыне, каждый несущий свой жаждущий кувшин. Они соприкасаются, но не соединяются; видят, но не узнают; говорят, но не слышат. Каждый из них скрывает в сердце свою маленькую пустыню, но делает вид, что это сад. И в этой людской толпе я чувствую себя изгнанницей, которую никто не зовёт по имени.

И вот, когда душа моя омрачается и хочет сбежать из поднебесного света, приходит вопрос: зачем всё это послано мне? Почему дыхание жизни так часто напоминает тяжесть? Где смысл, если мир кажется слепым ко всякому добру?

И в этот миг, когда сердце касается самой глубокой тьмы, я чувствую – словно издалека, сквозь толщу невидимых небес – тихий зов. Непроизнесённое слово. Еле уловимый свет, который не принадлежит ни солнцу, ни земле.

Господи… Ты создал нас по Своему образу – но, быть может, этот образ слишком светел, чтобы мы могли удержать его в руках? Мы носим в себе отблеск Тебя – но он тускнеет, сталкиваясь с мирской пылью. Мы блуждаем не потому, что Ты оставил нас, но потому, что не умеем смотреть в ту сторону, откуда Ты зовёшь.

Почему же мы, дети Твоего дыхания, так легко падаем в тьму? Почему душа, созданная для света, ищет пути в бездну? Неужели спасение – это не дар, а поиск, долгий и мучительный, через который мы взрослеем к Тебе?

Иногда мне кажется, что Ты говоришь с нами шёпотом, который слышит лишь сердце, очищенное слезами. Что милость Твоя – не гром, а тёплый ветер в пустынной ночи. Что путь к Тебе – это странствие, где каждая рана становится дверью, а каждая потеря – указующим знаком.

И потому я поднимаю глаза. Не зная ответа. Не понимая смысла. Но чувствуя, что где-то над моей хрупкой жизнью раскинуты Твои немолчные небеса.

Господи… Если Ты слышишь меня – то, наверное, слышишь и то, как хрупко звучит моё сердце сейчас. Как оно трещит внутри, будто старый храм, стены которого много лет никто не касался руками любви. Я не знаю, что страшнее – тишина вокруг или тишина внутри меня.

Я стал чужим самому себе. Чужим людям – это я привык. Но чужим себе… Это уже почти смерть, Господи.

Как пережить предательство? Я не знаю. Каждый раз, когда кто-то уходит, во мне умирает та часть, которая ещё надеялась, что любовь бывает настоящей. Каждый раз, когда кто-то лжёт, умирает та часть, которая верила словам. Каждый раз, когда меня бросают – умирает та часть, которая верила, что я нужен хоть кому-то, кроме Тебя.

Господи, почему Ты молчишь? Я спрашиваю, кричу, падаю на колени в своём сердце – а в ответ только дыхание пустоты. Мне кажется, что я стою на краю света, и за мной только холодный ветер.

Говорят, что Ты учишь любви. Но почему любовь так часто становится ножом? Почему те, кого мы впускаем ближе всех, бьют сильнее всех? Почему Ты позволил людям научиться предавать – разве предательство создано по Твоему образу?

Я хочу верить, что нет. Что это не Ты – это мы. Мы, слабые, недолюбленные, испуганные. Мы, которые путают привязанность с любовью, страх с привязанностью, одиночество с судьбой.

Но как же больно, Господи. Ты бы знал, как больно жить, когда каждый раз надеешься на свет – а получаешь только обугленные края собственных надежд.

Иногда мне кажется, что я держу в руках сердце, которое давно уже не должно биться. Что я ношу в себе огонь, который уже почти погас, но почему-то ещё тлеет – не ради счастья, нет… А ради последнего вопроса:

Господи, где Ты? Где Твой свет? Почему он так далёк, когда мне так нужен?

Иногда я думаю, что Ты разговариваешь со мной через самые страшные мгновения. Через одиночество, которое режет. Через тьму, которая давит. Через потерю, от которой невозможно дышать.

Может быть, свет Ты посылаешь не в радости – а в боль. Потому что только там я перестаю притворяться сильным.

Но знаешь, Господи… Если честно – я устал. Мне тяжело верить, когда в груди больше нет места для новых ран. Мне тяжело идти, когда ноги стали пеплом. Мне тяжело жить, когда душа пропиталась тишиной, похожей на смерть.

И всё же – я пишу. Потому что, возможно, где-то среди всех этих разломанных строк Ты увидишь: я ещё дышу. Я ещё держусь. Я ещё ищу Тебя.

Не потому что верю. А потому что уже ничего больше не осталось.

Глава 3. Молитва

Ночь легла на мир так плотно, что казалось – даже звёзды забыли, как светить. Воздух был неподъёмным, тягучим, будто пропитанным чьими-то несказанными словами. В этой темноте я сидела одна, и мне казалось, что вся вселенная сжимается в узкий круг вокруг меня, оставляя лишь себя и мою боль.

Мне всегда говорили, что по мне видно: я далеко пойду. Что во мне есть какая-то сила, какая-то уверенность, которая будто бы ведёт меня дальше других. И они покидали меня, шли без меня

Люди покидали меня один за другим —Я так нуждалась в их присутствии, но мне делали все больнее и больнее.

И я позволяла. Потому что думал, что так и нужно: быть сильным, быть светлым, быть тем, кто выдержит больше, чем может.

Но сегодня… Сегодня внутри меня не осталось ни света, ни сил, ни уверенности. Только дрожащий огарок чего-то, что когда-то называлось душой.

Я взяла лист бумаги – просто чтобы записать то, что уже не умещалось в груди.

«Если кто-нибудь когда-нибудь найдёт эти строки, то поймёт: я хочу исчезнуть. Я просто не знала, как ещё можно жить, когда каждый шаг – это падение, а каждый человек – рана.

Мне казалось, что мир стал слишком тяжёлым. Слишком хрупким. Слишком усталым. И я вместе с ним.

Я думала уйти, чтобы перестать быть болью для самого себя. Никчемность и порочность, то что олицетворяли меня.

Но когда я подошла к самому краю тишины, где воздух становится вязким, а мысли – опасно громкими, я вдруг услышал что-то другое. Не надежду – она слишком яркая. Не молитву – она слишком чистая. Не голос – он слишком живой.

Это была… тишина.

Я опустила письмо на колени. Руки дрожали – не от страха, а от того, что внутри уже почти ничего не оставалось.

Она была – внимательной.

Как будто кто-то смотрел на меня сквозь толщу ночи. Не осуждая. Не требуя. Просто… видя.

Я поднялась медленно, будто из глубокого колодца. Мир всё ещё был тяжёлым. Люди всё ещё оставались теми же – приходящими, уходящими, берущими, не умеющими замечать трещины в других.

Но что-то в этой мгле изменилось. Не ночь стала светлее, но и я не перестала быть полностью слепой.

«Господи… если Ты рядом – веди.

Глава 4. Проклятье

На девятый день, когда по деревне поползли сплетни – будто это она, молодая вдова, «сглазила» Федора, – Анна надела черный платок,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.