Ночной разговор о женщинах и о любви

– Кстати, а вашу бабушку не Лизаветой звали?

– Лизаветой, – удивлённо поднял глаза гость, – а вы помните её?

– Помню, ваша милость, приятная женщина была. В деревне о ней хорошо отзывались. Но мне, как священнику, запомнилась она тем, что незадолго до кончины стала каждый день в храм приходить. Я как-то не удержался и спросил: а чего это ты, мать, каждый день на литургию ходишь? Тогда я ещё ежедневно служил обедню… Она помялась и отвечает, мол, старая я стала, немощная… Смерти боюсь, а пуще мытарств этих… Какая ты старая, говорю, тебе ещё жить и жить. Но самым удивительным было то, что, действительно, через месяц она умерла, а вскоре и муж её… Но тот только перед смертью исповедоваться и причаститься успел. Тоже хорошо – христианская кончина. Не то что нынешние крестьяне – напьются и помрут. Родственники меня пригласят, так пока я отпеваю, сами уже к бутылке прикладываются. Да…

– А чего это вы вспомнили мою бабку-то?

– Так праведница она была, мил человек, праведной жизни, поэтому, видать, Господь ей кончину открыл. Не каждый такой милости сподобится… Вот и вы, Иван Сергеевич, у меня оказались не иначе как по её молитвам.

– Да она меня почти не знала. Мы редко приезжали сюда.

– Тогда не знала, а сейчас следит за вами и молится.

– Эх, хорошо бы, если так… – провёл пятернёй по волнистым от сырости волосам Иван Сергеевич, – а то я совсем запутался.

– Говорите, что опять жениться надумали? Похвально. А в чём проблема-то?

– Не могу решить, на ком…

– Вы меня всё больше поражаете, Иван Сергеевич, даже сон пропал, – поставил чашку батюшка. – Рассказывайте всё по порядку.

– Если не надоело, слушайте.

Он тяжело вздохнул и начал говорить.

– Узнав о смерти жены, я бросился в Саратов, сходил на могилу, отслужил панихиду. Потом уехал в Москву…

– А что же ваша новая возлюбленная? Не поехала с вами?

Иван Сергеевич помолчал.

– Нет, я был не готов к новой женитьбе, да и неприлично сразу-то… Попытался жить прежней жизнью, но внутри словно что-то обломилось. В душе поселилась тоска. Ещё днём, на людях, это было незаметно, а ночью, в одиночестве, лезли в голову разные мысли…

– О самоубийстве?

– Откуда вы знаете? – ошеломлённо взглянул Миронов.

– Опыт жизненный имею, – улыбнулся Елизарий, – вы философствуете, а я практикую.

– Да-да, ощущал я что со мною происходит что-то необычное и… страшное. То ли от раскаяния за Татьяну, то ли от одиночества казалось мне, что Бог и чёрт за мою душу борются… Знаете про рябинные ночи, отец Елизарий?