Женщина молча села: она держалась ровно – её нервное напряжение выдавало лишь то, что она постоянно оттягивала вниз подол своего халата.
– Нинель, скажите, вы не заметили позавчера в поведении Ломовой чего-то странного или подозрительного? – следователь положила руки на стол и скрестила пальцы между собой.
– Да нет… – задумалась уборщица. – Вроде Танька и Танька… Хотя…
Бирюкова насторожилась.
– Она какая-то радостная ходила с самого утра. А потом… Наверно, перед самым полдником пришла ко мне то ли шуганая, то ли сердитая и давай просить прикрыть её.
– А вы? – не удержалась Наталья Николаевна.
– Ну, а я не стерпела – работы уйма, ещё она со своими постоянными просьбами – и сострила, мол, к кому она сегодня побежит: к мужику или бутылке… – уборщица испуганно-виновато посмотрела на Бирюкову и залилась краской.
– Продолжайте, Нинель, не бойтесь.
– Ну а что продолжать? Та мимо ушей пропустила и давай дальше упрашивать. Аж разревелась почти. Зло так. Ну я от греха подальше согласилась – она и усвистела переодеваться.
– И всё?
– Всё.
– Эх, – вздохнула следователь. – Спасибо, Нинель. Больше не смею вас задерживать.
Женщина кивнула и не спеша пошла к выходу, но у двери остановилась.
– Наталья Николавна, – спохватилась уборщица и обернулась, – вот я дура, а! Я ж видела мельком Таньку. В окошко. И уходила она не одна, а с какой-то бабою. Дородной такой. Танька рядом с ней шо чинарик.
– Уходила с женщиной… – записала Бирюкова. – А лица её не видели? Может, ещё что заметили?
– Да какой там! Они уж далёко были… Нет. Больше ничего.
– Угу, хорошо, – задумалась Наталья Николаевна, – спасибо вам, Нинель.
Как только закрылась дверь, следователь подошла к окну и уставилась на жужжащую муху, что раз за разом билась о стекло.
«Вот и я, как ты, – женщина мысленно обратилась к насекомому, – тоже бьюсь, бьюсь… Хотя нет, кое-что прояснилось. Щупленькая Тамара совершенно не подходит под описание «дородной бабы». Но и тут же неточно. Эта самая баба могла быть только приманкой. Знакомой приманкой, очень хорошо знакомой…»
За этими мыслями она не заметила, как вернулась Надежда Игнатьевна. Тоже подойдя к окну и не глядя на Бирюкову, она проговорила:
– Надеюсь, мы смогли вам хоть чем-то помочь.
Следователь вздрогнула, но тут же взяла себя в руки:
– Да. Да, спасибо!
– Время почти обед, – врач посмотрела на свои аккуратные наручные часы, – есть не захотели?
И только сейчас Наталья Николаевна осознала, что правда голодна.
– Не откажусь! – она смущённо улыбнулась.
– Тогда пойдёмте! – Надежда Игнатьевна улыбнулась в ответ.
Такого вкусного обеда Бирюкова ещё никогда не ела: то ли её новое положение было тому причиной, то ли она действительно настолько проголодалась, а может, местная повариха готовила от души – в любом случае, запомнится надолго. Горячий рассольник обжигал губы, но приятно согревал изнутри, хотя на улице стояла жара, и недостатка тепла не было. Греча с подливой, казалось, была приготовлена как-то по-особенному – невозможно было оторваться. Венчал это пиршество сладкий, уже чуть тёплый, чай с булкой. Наевшись до отвала, Наталья Николаевна поблагодарила поваров и, попрощавшись, направилась в отдел.
Глава 5
Районный отдел милиции находился в другом от райбольницы конце города и занимал новенькое двухэтажное здание. Старое же здание – приспособленный для этого одноэтажный домишко – снесли, как и ещё несколько таких домов. А на их месте полным ходом шло строительство целого микрорайона. Дом, где Бирюковой и её мужу пару лет назад дали квартиру, располагался буквально по соседству. Она никак не могла нарадоваться, что ей, соне, с утра теперь можно было поспать на полчаса больше – общежитие, в котором они жили до этого, располагалось почти на окраине города, в частном секторе.
Но в прошлом году её радости пришёл конец: дождливым апрельским утром Фёдор Алексеевич Долгов, непосредственный начальник Натальи Николаевны, сообщил, что отдел переезжает. Добираться теперь до работы, конечно, уже не через весь город, а только через половину, но всё же.
Заодно начальник огорошил Бирюкову и тем, что его переводят в область. А она теперь будет вместо него.
Нет, Наталья Николаевна, разумеется, порадовалась за Фёдора Алексеевича, но занимать такую должность было ответственно и страшно одновременно. И до сих пор, спустя больше года, нет-нет да и накатывала неуверенность, отчего буквально опускались руки. В такие минуты она вспоминала о своей детской клятве: найти убийц своих родителей. Тут же каким-то волшебным образом будто превращалась в монолит и, собрав волю в кулак, упорно работала.
Но сегодня это не помогало. Руки, казалось, опустились ещё ниже: прошло двадцать три года с момента смерти родителей и шесть лет, как молодой выпускницей она перешагнула порог отдела милиции города Гагаринска. А никаких зацепок так и не нашлось.
– Здравия желаю, Наталья Николавна! – отчеканил дежурный, когда следователь почти прошла мимо, не заметив.
– А-а-а, Ваня, – рассеянно ответила Бирюкова, – добрый день!
Она повернулась, чтобы идти в свой кабинет, но резко остановилась.
– Ваня, – задумчиво попросила женщина, – а глянь-ка, откуда Ломова родом.
– Ща, Наталья Николавна, это мы мигом! – дежурный достал из сейфа дело и, пролистав пару листов, отрапортовал: – Да из деревни она, Наталья Николавна. Из Орлика.
Орлик… Орлик! Какая интересная штука – память. Она порой подкидывает неожиданные воспоминания в самые, казалось бы, не связанные с ними моменты…
Тёплый вечер августа. Даже уже ближе к ночи. Маленькая Наташа готовится ко сну. И тут в дверь три раза стучат.
– Папка! – девочка несётся встречать отца с работы: сон как рукой сняло.
– Здравствуй, милая! – папа приподнимает дочку и чмокает в щёчку.
– Здравствуй, – к ним подходит мама. Наташа не замечает взволнованности в её голосе. – Ну? Как?
– Как-как? – отвечает тот, не поворачиваясь. – Дядя оказался непослушным. Да, Наталь?!
– Пап, ты его теперь в угол поставишь? – девочка широко раскрывает глаза.
– И в угол тоже. Но для начала надо за этим дядей съездить.
– Когда? – сухо спрашивает мама.
– Па, а куда? Можно я с тобой? – опережает папу Наташа.
– Наталь, ну мы же с тобой договаривались, что маме без тебя не справиться. Так? Да и недалеко этот дядя живёт. Помнишь Орлик?