Отражения судьбы

– Саша, объясни, что тебе не нравится? Кроме того, что придется довериться мне и моим знаниям.

Она отворачивается. Умеет вот Мика выражения подбирать… Но, кажется, ее лицо довольно красноречиво, потому что парень невесело усмехается и поднимается на ноги, становясь прямо перед ней.

– Слушай, Саш. Мне это тоже чертовски все не нравится. Не из-за… В общем, я сейчас не о прошлых днях. Я о настоящем. Непонятная слежка на пляже, и я сейчас не про местный Орден. Ты чувствуешь запах смерти рядом с местом жительства вампира, который наш важный свидетель и который может знать много всего интересного. Потом так удачно исчезает повязка эта головная с привязанным магическим следом. В общем в этой ситуации Поиск самый правильный, логичный и очевидный вариант.

– Да.

– И именно поэтому я не хотел бы проводить его. Да, я сам предложил, но пока шел, пока думал… В общем, о Сопряжении, давай так это называть, мало кто сейчас помнит, я его нащел в одной старой книге в свое время. И если все пройдет как нужно, то ты узнаешь все, что надо, по этой повязке своей, не выходя из этой комнаты. Без необходимости идти по нитям Поиска, возможно, прямо в ловушку. Ведь простой варинт – вариант, очевидный не только для нас с тобой.

Саша сложила руки на груди.

– Я не сомневаюсь в тебе. Но мне вот это «если пройдет как надо» как-то смущает. Я понятия не имею, что это и как работает, да и ты проводил его… Сколько, один раз? Два?

– Четыре, вообще-то. И рисунок я сверил с базовым изображением, он выполнен верно.

– Сверил с чем?

– С базовым изображением.

– Прости за мою бестактность, но ты ведь…

–Не выходил из комнаты, да. Но я – ритуолог, Саша. В моем разуме хранятся сотни таких вот ритуальных фигур, может и тысячи. Ровные, идеальные образы, скопированные из книги с помощью специальной техники, обязательной для всех, кто работает с ритуалами больше чем из трех фигур. Я несмотря ни на что все-таки квалифицированный маг, и не стал бы тебе предлагать что-то действительно опасное и экспериментальное. Да, один раз пришлось. Но тогда была иная ситуация, знаешь ли.

– Ты признал, что тот рисунок на заправке…

– Не был до конца верным, да. У меня не было времени на полную сверку. Теперь есть. И я уверен что начертил сейчас именно то, что я вычитал в книге Карины. Между прочим…

– Мика, – догадка мелькает в Сашином разуме, и она перебивает парня, боясь спугнуть мысль, – а ты не думаешь, что именно эти изображения, которые ты помнишь, и есть причина, по которой тебя заперли в предмете?

Миклош кисло улыбается.

– Я не знаю. Михаил предположил то же, он скопировал все из моей памяти, но это пока не принесло плодов. Дело не в тех фактах, что я знаю, не в тех рисунках самих по себе, а в том, как это может быть применено… Знаешь, все равно, что записано в книге, важнее то, что из ее записей можно извлечь. Если, конечно, вообще я что-то знаю важное, а не, скажем, в какой-то вероятности должен поскользнуться на льду и сбить с ног какого-нибудь важного человека, что упадет, сломает шею, и будет какой-нибудь вечный мир вместо вечной войны или наоборот. Если я и могу помешать Пауку, то я понятию не имею как. И ты зря меняешь тему.

Саша только вздыхает.

– Почему ты так хочешь именно Сопряжение?

– Его не заметят. Это полностью разрешенный ритуал, хотя, думаю, просто потому что о нем мало кто знает и потому его просто не внесли в списки на ограничения, так что не нужно будет потом рассказывать, какая в том была служебная необходимость и почему мы не известили местных о расследовании. И, наконец, не нужно идти за следом, который, очень вероятно, приведет в пропасть.

Говорил Миклош уверенно. Особенно последнее.

– Ты думаешь, исчезнувшая бандана –ловушка?

– Я думаю, что у нас два варианта. Или это случайное совпадение, или кто-то решил воспользоваться ситуацией. В любом случае – лучше знать, в чем дело, до того, как мы решим что-то делать.

– Ты уверен что никто ничего не почувствует? Паук менталист, и…

– И он явно не пришел бы в кафе воровать платок головной со следом. Да и к тому же… Саша, если это он, то это шанс вытащить тварь из логова. Разумеется, я позову наставника, если что-то хотя бы немного пойдет не так. Если хочешь, спроси его сама об этом ритуале.

Миклош отвернулся к рисунку. Саша колебалась несколько долгих ударов сердца.

Сейчас спросить Серафима казалось правильным. Он ведь сам предлагал… Но она четко ощущала напряжение Миклоша. Спросить наставника было бы логично, нормально, Мика сам предложил… Но. Но, всегда есть проклятое но. Она просто-напросто трусила. Потому что сейчас не было великой цели в виде спасения чужой жизни, не было боя, не было никакого противостояния, и тот факт, что ей придется положиться на проводящего ритуал Миклоша, никак нельзя было оправдать. С этим нельзя было смириться.

Как с боязнью высоты и колесом обозрения. Скажем, в момент побега от врага на высоте нескольких сотен метров над землей ты занят другим. Страх отступает, ты делаешь что-то, двигаешься, спасаешь свою жизнь. Да даже если и сам, скажем, стать на крышу высокого здания, зная, что можно отступить и отойти от края в любой момент, то куда легче справиться со страхом, чем садясь в закрывающуюся кабинку аттракциона, поднимающего тебя над землей без всякого твоего участия и контроля.

Саша могла отказаться. Миклош бы ее заставил, она могла сделать по-своему, могла попросить Серафима проверить все, могла уйти, могла настоять на Поиске… Могла.

Вопрос в том, что выбрать. И в том, что Миклош прав. Сейчас речь идет ни о целесообразности, ни о последствиях, о которых ничего не известно. Речь идет о доверии.

После короткого колебания Саша собирается с силами и произносит:

– Хорошо. Но если это не удастся, будет поиск.

Миклош кивает, и Саша ощущает явное облегчение в Отражении, которое парень привычно пытается скрыть, но сейчас сильные чувства побороть не выходит. Она чуть улыбается.

– Что мне делать?

– Сядь напротив рисунка, сосредоточься на его центре и удерживай в разуме тот момент, когда ты оставила платок. Я использую твою собственную силу для работы контура – моей может не хватить. При необходимости просто вспомни, что ты сидишь здесь и разорви плетения. Но все же без крайней нужды так делать не нужно. Так что просто представь момент, когда рассталась с платком…

– Банданой.

– Банданой. Хорошо, пусть так. В общем, представь и смотри. Будет отклик, и это будет значить, что все идет как надо.

– Ладно, – Саша кивает и садится на пол около рисунка, скрещивая ноги по-турецки, – долго ждать?

– Нет, – Миклош сел напротив нее на корточки и сделал длинный, сложный жест рукой, – недолго. Совсем недолго.

Парень сделал сложный, выверенный и удивительно плавный жест, которым Саша на секунду залюбовалась в Отражении. Крохотная искра магии, слетевшая с руки напарника по замысловатой траектории, вдохнула жизнь в рисунок на полу. Магия, заложенная в фигурах, и не только в них, потянулась к Сашиному разуму пеленой плетений, так резко, что она на секунду замерла, но потом все же справилась со страхом и сняла барьер, позволяя разом и чужой, и своей магии коснуться разума, проникнуть за защиты, пройтись по образам в разуме, выхватить ту злополучную бандану, стул в кафе и вечернее солнце. Образы меняются, отражаются от магии, закручиваются в Отражении, вновь прикасаясь к разуму мельканием цветов, звуков и красок, мельканием самых разных и совершенно незнакомых мыслей, мельканием накрывающем с головой. Несколько секунд Саша борется с чужой магией, больше по привычке, не желая подчинятся неизвестным силам, а потом делает над собой усилие и уступает, теряя всякую связь с реальностью.

Воспоминание. 

Она-лежит на стуле. Другая она, Саша, на которую теперь приходится смотреть со стороны, как в кино, которая, кстати, чуть толще на вид, чем в зеркале, отходит прочь с Микой, идет по улице мимо, что-то говоря… И тут стул уносят внутрь помещения. Незнакомая женская рука развязывает узелок с хлопковой ткани, зная, что нужно делать дальше. Ткань в кулаке. Короткий забег по Отражению на третьем шаге, забег к цели – и вот дом, в который Саша узнает. Дом в котором они сами только что были. Дом, подвал, удивленное лицо незнакомца с фонариком, явно узнавшего ее, не Сашу Неродову, а ту, кто держал платок. Взмах кинжала и запах крови. Кажется, в последний момент перед смертью незнакомец даже успевает понять, что именно несет ему смерть, и на лице мужчины застывает выражение обреченности.

Образы меняются, смешиваются, и складываются в иную картину.

Ночь. Пляж. Тишина. И вновь кровь, теперь едва различимая, и падающее навзничь тело незнакомого блондина, пытавшегося поднять руки в сложном защитном жесте, но не успевшего сделать ничего до того, как уже виденный кинжал пробил его грудь. 

Она-платок летит в море. 

В воду, в приятную прохладную воду, в темноту, на дно…

– Саша. Саша, возвращайся. Саша, – кто-то трясет ее за плечи. Кто-то, кто не на дне, не в темноте, не…

Саша моргает, ощущая себя крайне нелепо. Образы вновь смешиваются в какую-то кашу, но все же из них не сразу, но формируется мир вокруг. Обычный, где Саша – это Саша, а не платок, не темнота, не вода. И ее, сидящую сейчас почему-то уже на диване, Миклош трясет за плечи как тряпичную куклу, ругаясь, кажется, на сербском, вперемежку с русским народным.

– Все… нормально, – говорить дается тяжело, словно тело не совсем до конца ее. – Я здесь.

Миклош замирает. Саша ощущает брошенное заклинание и следующее за ним очевидное облегчение от парня.