Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

Из рассказа Гурина выяснилось, что два года назад Ландезен на дружеской попойке русских эмигрантов в Женеве в задней комнате кафе «Грессо» рекомендовал его в качестве крупного специалиста по разведению лягушек и предложил использовать опыт и таланты Артемия Ивановича в этой области для пополнения эмигрантской кассы и одновременно для сплочения товарищей общим трудом по очистке лягушачьих водоемов от водорослей с целью получения выгоды, в том числе в денежном выражении. Сам Артемий Иванович поддержал энтузиазм и постарался представить дело в наиболее выгодном свете.

– Лягушка – вещь капитальная! – говорил он. – Затраты на нее пустяковые, а прибыль до трехсот процентов! Представляете, с каждого головастика мы получим пятьдесят франков чистого барыша!

– Но как же пятьдесят франков, когда в ресторане порция лапок и десятой доли не стоит? – спрашивали сомневающиеся.

– Так то ж уже мертвая лягушка, а я говорю о живых! Мы будем их сдавать в аренду для воспроизводства!

Неожиданно этой идеей загорелся сам патриарх русской эмиграции Петр Лавров и дал поручение Артемию Ивановичу составить инструкцию для товарищей по технологии разведения съедобных земноводных. И дело закрутилось. Ландезен пообещал Артемию Ивановичу помочь, но затем от этого дела увильнул и инструкция была составлена лже-лягушатником единолично. Эту инструкцию предполагалось напечатать в качестве приложения к 5 номеру «Вестника «Народной Воли», но в одну ноябрьскую ночь 1886 года по наводке Ландезена Артемию Ивановичу и еще одному агенту, французу Анри Бинту, вместе с нанятым ими швейцарским медвежатником было велено разгромить женевскую типографию. Для Артемия Ивановича это был страшный удар. На его глазах Бинт рассыпал готовый набор его трехмесячного труда, который мог стать для начинающего автора первым печатным изданием. С горя он напился, благо что Бинт обнаружил в типографии бутылку коньяку, и устроил на сонных улицах Женевы настоящий дебош, результатом которого оказалось попадание в полицейский участок.

Но вскоре Лавров утешил Артемия Ивановича, пообещав, что к весне они найдут способ напечатать инструкцию. Заказ на ее изготовление действительно был размещен в подпольной типографии в Париже, но надо же такому случиться – в феврале, как раз когда все было готово для печати, и эту типографию обнаружили и тоже разгромили!

Однако дело все-таки не заглохло. Благодаря кипучей революционной энергии, подогревавшейся мечтами о возможных барышах, русская община закупила по каталогу племенных головастиков и арендовала небольшой пруд в окрестностях Женевы на летний сезон, истратив все деньги, имевшиеся у «Народной Воли» для революционной борьбы.

– Это ничего, – говорил сомневающимся Лавров. – Я чувствую, что это мероприятие принесет нам больше денег, чем даже мы получили от Лизогуба!

– Да мы не только этого царя на такие деньги казним, – поддерживали Лаврова сторонники террористической борьбы, – мы на них его потомков сто лет потом казнить будем!

Артемий Иванович был посажен у пруда старшим смотрителем на символическое жалование, ему даже сняли комнатку по соседству. По субботам и воскресеньям из города приезжали унылые революционеры, неумело возили граблями по дну пруда, как требовал Артемий Иванович, и таскали туда воду ведрами от колодца.

Среди них особенно выделялся долговязый хохол с тараканьими усами, который постоянно ломал себе руки, ноги и ребра. Все товарищи звали его Мишель, хотя его матушка, поехавшая вслед за ним в эмиграцию, чтобы ее сыночек не остался там без присмотра и не попал под влияние нехороших людей или оглобли конки, утверждала его происхождение по ее линии из рода графьев Соллогубов. Он и от товарищей требовал, чтобы его называли Сигизмундом.

– Как же тебя матушка называет? – приставал к нему Артемий Иванович. – Сизей?

– Нет, по-другому… – смущался Мишель.

– Ну вот что, – обычно начинал самодурствовать Артемий Иванович. – Раз у тебя такое нецензурное имя, полезай в пруд. Там Петр Лаврович давеча очки обронил.

Во время этих очкоискательств Мудя и нашел под водою свой конец. Ему были учинены пышные похороны. Его матушка вместе с его сожительницей, разведенной купчихой мадам Казаковой, на пару закатили настоящий пир на берегу пруда, на который съехались голодные товарищи не только из Женевы и Парижа, но даже несколько представителей из России.

– В этом грязном пруду последний раз екнуло пламенное сердце, отдававшее все свои соки лону русской революции… – сотворил Артемий Иванович гражданскую панихиду, после чего взял жестяную тарелку и стал обходить пирующих товарищей для сбора денег на покупку паровой землечерпалки и на новые очки безутешному Петру Лаврову, не сумевшего по причине их отсутствия приехать из Парижа с деньгами на празднество.

На собранные гроши удалось прикупить только траурный венок, который был пущен мадам Казаковой и матерью с борта лодки на воду в том самом месте, указанном Артемием Ивановичем, где их сын и муж пускал последние пузыри. Лодка оказалась очень неустойчивой, а Артемий Иванович нетрезв, и спустя несколько минут они тоже пускали здесь пузыри, но на их похороны денег уже не было и они были похоронены за счет кантона. С этих пор энтузиазм остальных вовсе заглох и пруд был отдан Артемию Ивановичу в единоличное попечение, в то время как революционеры с жаром и пеной у рта обсуждали грядущие многомиллионные дивиденды, сидя в женевских кафе за купленным на последние деньги пивом. К началу июля пруд пересох и племенные лягушки бесследно исчезли. Артемий Иванович понял, что ему тоже пора исчезать, что тут же и сделал, предварительно испросив последний кредит у революционеров на хлорную известь для освежения воды, пообещав получить в Париже компенсацию у Лаврова и тут же все вернуть.

– Одним словом, мсье Фаберовский, – сказал Рачковский, многозначительно подняв вверх палец – ваш будущий сотрудник, мсье Гурин, съел, как говорят французы, лягушку – растратил все общественные деньги господ женевских революционеров. Прошу знакомиться.

– Я не виноват, – приподнял над стулом свой зад Артемий Иванович и пожал руку поляку. – Они сами перестали приезжать воду в пруд носить!

– А вы не боитесь, пан Артемий, что вас из Женевы бить приедут или здешние о вас прознают? – спросил Фаберовский.

– Боюсь. Только покамест они не приедут, у них ни копейки не осталось, а чтобы прознать здешним, так тамошним не на что телеграммы посылать. Но все равно мне бы куда припрятаться, неровен час – убьют.

– В Лондоне скроешься. Да, – сказал Рачковский, глядя на приунывшего поляка, – я понимаю, о чем вы думаете. Но денег-то у вас нет! А у меня немножко есть.

– И что же нам предстоит делать?

– Я знаю, – сказал Артемий Иванович. – Мы с вами в Лондоне бомбы делать будем.

Рачковский подтвердил, что их общей целью действительно будет создание настоящей динамитной мастерской в Восточном Лондоне, в районе, с давних пор облюбованном как русскими эмигрантами, так и ирландскими динамитчиками. На замечание поляка, что Ист-Энд заполонили евреи, которые вскоре вовсе выживут оттуда ирландцев, Рачковский возразил, что мастерскую они заводят не на столетия, а на несколько месяцев.

– Как вы сами только что убедились из рассказа господина Гурина, русская революционная эмиграция в Швейцарии нейтрализована им надолго. Мы со своей стороны надеемся проделать что-то похожее здесь, во Франции. Но остается Англия, которая наотрез отказывается сотрудничать с русским правительством в деле наказания русских террористов. Тем не менее в этом отношении наметился некоторый прогресс, когда в июне я посетил Лондон и встретился с мистером Монро. Хотя английская тайная полиция по-прежнему отказывается помогать нам открыто, некоторую тайную помощь она готова нам оказать – конечно, в обмен на услуги с нашей стороны.

Рачковский огляделся вокруг и, убедившись, что никто из немногочисленных посетителей кабаре не проявляет к ним ни малейшего интереса, продолжил, понизив голос:

– Мы договорились о том, что мистер Фаберовский со стороны британского правительства и господин Гурин со стороны русского организуют нечто вроде динамитного товарищества на паях, в которое будут входить ирландские террористы из Ирландского республиканского братства, за которыми охотится Монро, и наши русские революционеры, которые интересуют меня. После провала прошлогоднего заговора, ставившего целью произвести взрыв Вестминстерского аббатства во время празднования юбилея королевы Виктории, ирландцы намерены в этом году убить министра по делам Ирландии Бэлфура. Наши драгоценные товарищи революционеры должны им в этом помочь, с тем чтобы и те в свою очередь помогли устроить покушение на Его Величество государя императора.

– Видали мы о прошлом годе ваших ирландцев, – сказал Артемий Иванович, отвлекаясь от супа. – Цирк, да и только!

– А кто именно из ирландцев будет готовить динамит? – спросил поляк.

– Вы их даже, наверное, знаете. Некий Патрик Конрой, участник восстания фениев шестьдесят седьмого года, и Шон Даффи, о котором говорят, что он участвовал в подготовке взрывов в лондонской подземке в восемьдесят четвертом. Вашей непосредственной задачей будет обеспечение организации динамитной мастерской и возникновения взаимных обязательств между русскими и ирландцами. Разумеется, Боже упаси вас допустить, чтобы та или иная сторона добилась своих целей. Они ни в коем случае не должны выйти из-под вашего и нашего присмотра. Должен также предостеречь вас обоих от контактов с русскими представителями в Лондоне как по министерству иностранных дел, так и по духовной части. У них всех в Лондоне свои интересы, и если они узнают о наших действиях, то немедленно донесут по начальству, а это наверняка получит превратное толкование.

– Добже. Предположим, нам с паном Артемием все удалось. Британское и русское правительства берут террористов в оборот и получают с этого свои дивиденды. А что будет с нами?

– Артемий Иванович просто покинет Англию, а мистер Фаберовский, как мне обещал Монро, исчезнет и возродится под другим именем как добропорядочный натурализованный британский гражданин. Считается, что английское правительство не забывает оказанных ему услуг.

– Единственное, чего я не понял, так это какое отношение имеет чиновник, призванный выполнять роль чичероне для высокородных мышиных жеребчиков, ко всем этим высоким международным заговорам?

– Так Петр Иванович самый главный наш начальник! – льстиво воскликнул Артемий Иванович, пытаясь языком достать до донышка опустошенного горшочка. – Он чего хочешь может тут сделать. Хошь – еще один супчик мне закажет, хошь – революцию сделает. Он же всей нашей русской политической агентурой заграницей заведует!

3.

ДЕЛО № 153-3/1909 ОСОБОГО ОТДЕЛА ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ

ТЕЛЕГРАММА РАЧКОВСКОГО – ФАБЕРОВСКОМУ

31 июля 1888 г.

Гурин с Джозефом Рендлом и Джеймсом Корнеллом приезжают на вокзал Чаринг-Кросс 1 августа утренним поездом.

Рачковский

Глава 2

1 августа, в среду

Через неделю после того, как Фаберовский отбыл из Парижа обратно в Лондон, Артемий Иванович Владимиров, он же агент Гурин, собрался вместе с ирландцами вслед за ним.

Артемий Иванович встретился с обоими уже на Северном вокзале в Париже. Один из них, молодой рыжий Шон Даффи, ехавший по паспорту Джеймса Корнелла, производил приятное впечатление своим спокойным и ухоженным видом. Второй, ехавший как Джозеф Рендл, высокий и тощий, изрядно поживший на своем веку Патрик Конрой, был его полной противоположностью. У него было болезненное, обросшее густой спутанной темной бородой красное лицо со впалыми глазами. Он носил мягкую фетровую черную шляпу, опущенную на лоб, очень длинное черное однобортное пальто и стоптанные ботинки.

Еще в поезде он завязал с Артемием Ивановичем разговор, в котором изложил на собственном примере всю историю ирландских националистов от своего рождения до восстания фениев в шестьдесят седьмом году. На Даффи эти эпические повествования навевали смертельную скуку, а когда Конрой предлагал своему спутнику познакомить русского коллегу с новейшей историей ирландских террористов, отговаривался, что после двух месяцев вынужденного воздержания по требованиям конспирации он чувствует такое жжение, что даже на диване сидеть не может, не то что про динамитчиков рассказывать.

Едва попав на паром, Даффи немедленно взялся за ликвидацию своего болезненного состояния. Артемий Иванович с Конроем еще не успели пройти таможенный пост, как молодой ирландец уже прохаживался по палубе под ручку с какой-то дамочкой.

– Дурак! – Конрой в сердцах стукнул своей палкой с круглым набалдашником по перилам трапа. – Опять какую-нибудь болезнь подхватит, а лечить его будет не на что!

На пароходе Артемий Иванович сразу же оставил ирландцев и в общей мужской толпе направился вниз, в буфет. Судно еще не отвалило от берега, но здесь уже бойко торговали спиртным. Заказав для пробы виски с содовой, Владимиров отошел к столику, за которым уже сидел небольшого росточку мсье с огромной картонной папкой, которую бережно положил на колени.

– Вы, кажется, из наших? – спросил Артемий Иванович по-русски.