Я умер. Зарисовки о жизни, о смерти, о любви

И чувства такие, как будто ты написал картину и хочешь продать ее за много-много миллионов. И ждешь, когда ее купят.

Или изваял скульптуру, которая останется на века.

А это всего лишь фотография. Нажал на кнопку мыльницы, скинул в компьютер. И все, забыл! И вряд ли когда вернешься к ней. Если только случайно. Или гости попросят.

Не надо, как в детстве, сидеть в темной комнате, чаще в туалете, на унитазе, закрывшись фуфайкой и перематывать пленку. Затем в ванной при свете красного тусклого фонаря печатать с помощью «проявителя-закрепителя». И сушить, если нет электросушилки, на прищепках на веревочке. И ругаться, если на пленке ничего не видно. Значит, ошибся при выборе диафрагмы или выдержки. И винить-то некого. Сам виноват.

«Зоркий – 4К». 1980-е.

Тогда, и вправду, каждая фотография становилась как произведение искусства. И ты чувствовал себя немножко художником. И если уж что-то получалось, ты показывал их всем своим родным и знакомым. Они радовались, говорили какой ты талантливый, далеко пойдешь, и ты радовался вместе с ними…

Насмотришься чужих фотографий, закроешь глаза, чтоб отдохнули, и перед тобой начинают мелькать картинки из уже твоего прошлого. Мимолетные, неуловимые, похожие на сон. И вот тебе уже самому кажется, что это на самом деле сновидение. Или мираж. Ты стараешься за них ухватиться, понять, вспомнить, оставить в памяти. А они мелькают и растворяются. И в пространстве и во времени. И кажется, что это не твое, а чье-то чужое. Чужое, но в то же время очень знакомое. Всматриваешься и видишь, что это ты. Но какой-то другой, незнакомый. Откроешь глаза, подойдешь к зеркалу в спальне, посмотришь сам на себя и подумаешь: «Эх, брат, как же ты постарел! И не заметил, как жизнь прошла!».

Глава 3

.

Многие люди ходят в церковь три раза за всю свою жизнь: креститься, венчаться, а потом на собственные похороны. И все!

Ну, креститься, понятно. Маленького принесли, окунули в купель, и не понял ничего, был или нет? Венчаешься – потому что модно! И красиво! И с отпеванием так же. Уже самому-то ничего не надо. Это если тебя родственники соизволят привезти. А так бывает и забывают. Торопятся сесть за стол и быстрее помянуть. Чтоб потом с чистой совестью пойти делить наследство. И хорошо, если хоть раз придут на твою могилку. Не говоря о том, чтоб заказать панихиду и помолиться за упокой твоей души.

Еще бывает, когда петух клюнет, беда какая придет. Прибегут, свечку быстро поставят. Куда, кому, не важно. Главное – БОЛЬШУЮ! Чтоб все видели, что ты не жмот. У тебя и дом хороший, и машина престижная, и жена одета с головы до ног. Все, как у людей. И если есть возможность, то почему б не поставить свечку. Даже не свечку, а СВЕЧИЩУ!!! Чтоб один раз, но уж точно с гарантией. А иначе и приходить не стоит.

Спрашиваешь: почему в церковь-то не ходишь? Отвечает: некогда, дела, да и времени нет. Вот на пенсию выйду, может быть потом. А сейчас занят!

А доживешь ли до пенсии, вот вопрос? Ходишь по кладбищу, смотришь на фотографии, а там, в основном, все молодые. И в большинстве знакомые. Думаешь – чего ж его не видно? А он уже умер. И ты об этом даже не знал.

Здесь лежат люди, которые были до нас, которые были с нами. И которые будут с тобой после твоей смерти. Они тоже смеялись и плакали, любили и рожали детей, строили и разрушали, воевали и убивали, грешили и каялись. Болезнь убивает тело, а душу грех. И всем нужна молитва. Всем нужен Бог. Всех нужно поминать. За всех нужно молиться.

Родился, учился, женился. Всего три слова. И вся жизнь. Идешь по улице, оглядываешься по сторонам и думаешь: Господи, где народ-то? Вокруг все чужие. Ни одного знакомого лица. Где все те, родные и близкие, да даже просто знакомые. С которыми общался, которых знал. Их нет. И уже не будет. Они все там, на кладбище.

Человек не думает о том, что все имеет конец. Что жизнь коротка. Что не сегодня, так завтра ты окажешься здесь. Холмик земли, пара венков, да ветер в вышине деревьев. И все. Еще крики вездесущих ворон… И кто-то уже другой будет ходить, смотреть и удивляться – как же рано он ушел? Вроде недавно встречались.

Не зря говорят, что человек живет столько, сколько о нем будут помнить. И пока я их помню, они живы. Умру я, умрут и они. Да и меня будут помнить только до тех пор, пока живы те, кто меня знает. А потом, когда и их не будет – все. «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт.3,19).

Человеку хочется жить долго, счастливо. При этом не прикладывая ни малейших усилий. Сладко есть, долго спать, иметь много денег и ничего не делать. Только зачем такая жизнь? Так все равно не бывает. И спать тебе не дают, и денег у тебя нет и не предвидится. И перебиваешься с хлеба на сухари. Да еще и работать заставляют. И в конечном итоге закончишь свою жизнь в «Доме престарелых». В полном одиночестве и в инвалидной коляске. А хочешь жить долго, живи как святые. В пещере. С молитвой и постом. Многие из них доживали до ста и больше лет. Чем не пример.

В пещеру, где подвизался преподобный Иов Почаевский[12 - Игумен Почаевской лавры в ХVII веке (Западная Украина).], вел длинный узкий ход. Нужно было снять обувь, лечь на живот и протиснуться в дыру. Монах, который нес послушание, сказал: «Если у кого какие грехи, обратно можешь не вылезти». Все, у кого большие пивные животы, побежали исповедоваться. Мы, кто помоложе и постройнее, решили: лезем! Где наша не пропадала! Господи спаси и помоги! Нужно было руками вперед и слегка отталкиваясь коленками, вползти в узкий лаз, длиною метра полтора. Потом падаешь с небольшой высоты в каменный мешок, метра три на три, где горят свечи и довольно таки светло. Даже если ты худой, как селедка, пробираться внутрь трудно. Что уж говорить о тех, кто посолидней. И страх вползает: Господи! Господи! А вдруг и вправду не вылезу? Прости грехи мои, вольные и невольные! Здесь, в глубине большой скальной породы, и жил старец Иов. Уютненько так! Если не смотреть, что кругом сплошной камень. Да, были подвижники! Не то, что мы. Даже представить страшно, сколько ты выдержишь, если тебя здесь запрут? А он добровольно! И Божья Матерь к нему приходила. И святые. Вот это была молитва! А сейчас что? От того, как мы молимся, тараканы и те не разбегаются. А все от чего? От лени. И от бытовой расслабленности. Диван, телевизор, газ. Ничего не надо, все под боком. Живи, радуйся. Сортир и тот в доме. Какой уж тут подвиг? Не зря где-то читал: если человек наг, бос, голоден и находится на грани жизни и смерти, и молитва его сильна. Она доходит до Бога. А мы и вправду расслабились. Даже в церковь иногда лень идти. Я лучше дома, перед телевизором. Да и холодно что-то там. Вот потеплеет, пойду. Эх, грехи наши тяжкие!

Человек может победить все: страх, гнев, грусть, печаль, горе. Только смерть нет. Ты можешь быть богатым, знатным, умным, сильным. Можешь иметь дорогую машину, особняк, молодую, на тридцать лет младше тебя жену. И ездить каждую неделю на шопинг в Италию или Испанию. Покупать ей и себе сумки и туфли из крокодиловой кожи. Есть ананасы и рябчиков под каким-нибудь соусом.[13 - «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй» – двустишие Владимира Маяковского (1917), впоследствии включенное в поэму «Владимир Ильич Ленин» (1924).] Плевать на всех с высоты своей колокольни и толщины своего кошелька. Ты можешь все! Только смерть тебе не подвластна. И, казалось бы, живи и радуйся! А тут она! С косой! Собирайся! «…как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие!» (Мк.10,23).

У смерти нет власти только над Христом. «…Христос, воскресши из мертвых, уже не умирает…» (Рим.6,9). Он сильнее смерти. «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (1Кор.15,55). Он воскрес! «Но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его» (Деян.2,24).

И еще, смерть не властна над душой. Над телом да, а над душой нет. После смерти уже не ты выбираешь дорогу. Она уже предопределена всей твоей жизнью на земле. Твоими поступками, твоими мыслями, твоими грехами. И душа тянется либо к свету, либо бежит от него. Но если она тянется к Богу, к нему она и пойдет.

Если от рака будешь умирать, то может, еще помучаешься. И успеешь покаяться. А если машина собьет? Или инфаркт стукнет? Пришел домой, сел на диван и умер. Сколько таких случаев. У меня знакомый так умер. Вот тебе и пенсия, вот тебе и церковь! Все! Опоздал! Она смерть одна для всех. И для бедных и для богатых. И никто от нее не убежит. Ни ты, ни я. Кто-то раньше, кто-то позже. Но все! Это неизбежно. А время бежит. Секундная стрелка кружит по циферблату, и нет такой силы, чтобы ее остановить.

Господь ведь не спросит, сколько раз ты был на Афоне? Он спросит, что у тебя внутри. О чем ты думаешь? Что чувствуешь? Что делал вчера? Что делаешь сейчас? Что будешь делать завтра? Этим и измеряется грех. Это и приближает святость…

Что ты сделал в своей жизни? «Накормил ли голодных, напоил жаждущих, посетил больных, не забыл заключенных. Утешил скорбящих и плачущих; был милосерден, кроток, добр, тих, долготерпелив, незлопамятен, благоговеен, истинен, благочестив…».[14 - Святитель Иоанн Златоуст.]

А если всего этого нет?.. Вчера ты умер. Сегодня похоронили. А завтра забыли. Все! Тень и та исчезла…

Глава 4

– Ты кто? – спросил я, оглядевшись по сторонам.

– Я Ангел! – ответило существо, чем-то похожее на бабочку.

– Не знал, что Ангелы такие?..

– Какие? – спросила бабочка.

– Такие!

– Мы разные. У каждого свой. Вот я у тебя!

– Я рад! Правда!

– Тебе пора! Тебя ждут, – сказала она.

– Кто?

– Увидишь. Не бойся! Это не страшно…

– Я не боюсь.

– Тогда полетели!

Она взмахнула крыльями и влетела в длинный узкий тоннель. Где-то далеко, впереди, был свет. Очень яркий. Как десятки, сотни солнц. «…вот, Я посылаю пред тобою Ангела хранить тебя на пути и ввести тебя в то место, которое Я приготовил» (Исх.23,20).

Мы летели с ней по черному, не имеющему границ, сплошному коридору. Свет вдали был какой-то необычный. Резкий, холодный, но не слепящий. Его, как бы, не было, и все же он был. Повсюду. Он притягивал тебя. Но, от этого света, не было тени.

Мы быстро поднимались вверх. Время как бы перестало существовать…

Иногда, перед глазами, мелькали маленькие светящиеся точки. Они как искорки, от костра, быстро проплывали мимо, слегка тебя задевая. Вниз. Туда, откуда мы начали свой путь.

– Кто это? – спросил я.

– Это мои братья и сестры, – ответила бабочка, – они летят за такими как ты, усопшими. А ты думал, что ты один? Нет! Вас много!

Я окончил школу в девяносто первом. Отцу тогда было – сорок четыре. Столько, сколько сейчас мне. С высоты своего семнадцатилетия, мне казалось, что это много. Очень много! Ведь он родился при Сталине. А где я, и где Сталин? На дворе скоро двадцать первый век.

Мне представлялось это все в каких-то заоблачных далях, таких далеких, не реальных, сказочных. А отец иногда, по вечерам, рассказывал про свое послевоенное детство. Про первый запущенный спутник Земли, полет Юрия Гагарина, оттепель шестидесятых.

Это были времена Визбора, Высоцкого, Окуджавы. Времена целины, БАМа. И «Весны на Заречной улице».[15 - Фильм Марлена Хуциева (1956).]

А мне казалось, фу, как давно это было! Ты еще про Ленина расскажи! Врешь, поди, все!