– А Вислоух? Этот бы с места не двинулся, если бы не знал зачем.
– Да, Вислоух-то знал… – протянул Юстин Баз, и, вскинувшись, предположил: – А вдруг он и не пропал вовсе, а на самом деле отыскал неведомое? А мы не знали, чего просить, и потому прошли мимо?
Квеста аж ожгло этими словами. Он-то уже начал мечтать, что неведомое ожидает их в долине, недаром эта сторона, если смотреть с высоты, не серая с жёлтым, а как бы слегка голубоватая. А теперь оказывается, что всё зря, обмануло предание, они прошли мимо цели, не заметив, и только хитрый Тур Вислоух сумел ухватить удачу за хвост.
– Нет, – возразил Семир. – Ещё никто из дошедших не возвращался раньше чем через три недели. Так что нам ещё идти и идти.
И опять никто не предложил сдаться и повернуть к дому.
* * *
Так они и шли ещё полтора дня, стараясь спрятаться и отсидеться, ежели была такая возможность, и хватаясь за оружие, когда другого выхода не оставалось. Шли, понимая, что теперь у них нет никакой магической защиты, а значит, живы они только благодаря счастливой случайности. Полтора дня счастливая случайность берегла их.
А потом путь им загородили давно знакомые железные кусты. Только на этот раз они были не ржавыми, а мрачно лоснились чернёным металлом и щедро разбрасывали кругом мелкие стальные семена. Квест, сунувшийся было вперёд, немедленно пострадал: крошечная металлическая стрелка просадила ему щёку. Семир смазал рану пахучей мазью и сказал, что Квест ещё легко отделался: попади такая штука в грудь, то и грудь пробила бы навылет.
Несколько часов они искали проход в смертоносной чащобе и к вечеру убедились, что прохода нет. Долина казалась с высоты голубой из-за сплошных зарослей. Лишь в одном месте, где горы позабыли несколько одиноких скал, полоса стреляющих кустов сужалась до полусотни шагов. Тут и решено было прорываться.
Прежде всего Семир, потратив несколько метательных дисков из своего арсенала, установил, что потревоженный куст выпускает в воздух целую тучу колючек, а потом не может убивать по меньшей мере минуту. Этого времени должно было хватить, чтобы преодолеть опасное место. Оставалось лишь придумать, как растревожить все кусты разом.
Семир и Юстин что-то обсуждали, Юстин горячился и размахивал руками, Семир говорил медленно и лишь иногда указывал кровельщику что-то ускользнувшее от его взгляда. Квест тоже рассматривал дорогу, прикидывая, куда бы он пошёл, если бы не эти кусты. Пожалуй, мимо этого склона, там, в глубине расщелины, что-то светлеет. Первый раз он видит здесь не серое, не блёклое и грязное, а совсем светлое, как снег. Может быть, это очередная ловушка или чудик, но очень не хочется в это верить. Боль в щеке отступила, лишь кровь настойчиво тукала в ране.
Спутники всё никак не могли договориться, и Квест снова начал думать. Трудное это занятие, но тому, кто думает всю жизнь, оно в привычку. Правда, раньше Квест думал о простых и понятных вещах, а с тех пор, как стал странником, ему приходится решать такие вопросы, что и мудрец не вдруг ответит.
Семир и Юстин Баз не знают, что загадать! Это что же выходит? Ему одному придётся желать за всех? Значит, надо просить что-то небывалое, что сразу окупит мученическую кончину Лида Алвиса, таинственную смерть Тура Вислоуха, гибель чернобородого Шемдаля и отчаянное самопожертвование Орена Олаи. И оправдает надежды всех, кто знает: семеро странников ушли в Запретные земли и, значит, надо ждать счастливых перемен.
– Смотри, – позвал Семир, – вон та расщелина, где белеет что-то. Мы сейчас уходим вперёд, а тебя оставляем с вещами. Когда я махну рукой, ты бежишь прямиком туда. Всё наше снаряжение будет у тебя, так что постарайся добежать. А мы с Юстином постараемся кустики попортить. Понял? Когда я махну рукой – вскакиваешь и бежишь вон туда. Только быстро. Задержишься или раньше выскочишь – пропадёшь.
– Я понял, – сказал Квест.
Семир и Юстин, пригнувшись, побежали в разные стороны, словно хотели обойти расщелину с боков. Хотя попытка эта с первой минуты была обречена на неуспех. Там, куда направился мастер, склон был столь крут, что даже железные кусты не могли там укорениться. Со стороны Семира дорога казалась пологой, но зато там сплошной непроходимой стеной чернели готовые к бою заросли. Семир подполз сколь мог близко, укрылся за угловатым неокатанным обломком, вслепую швырнул оттуда несколько обломков, не то просто для очистки совести, не то приучая руку к серьёзному делу. Юстин тем временем споро пополз по обрыву, цепляясь за невидимые снизу выступы и выбоинки в камне. Казалось, мастеровой просто прилип к гладкому камню и ползёт словно муха или улитка.
«Конечно, – вспомнил Квест, – ведь Юстин кровельщик. Он умеет». Но неужто Семир, когда выбирал мастера, знал, что в дороге понадобится верхолаз. Ведь он, глядишь, этак и на ту сторону перелезет. Лишь бы там, за выступом, не оказалось железных кустов, чтоб их там всех ржа съела, чтоб там ручей оказался или обрыв ещё круче, где только по верёвке сползёшь…»
Юстин Баз выполз на уступ. Он что-то делал там, вжавшись в камень, не поднимая головы, а потом вниз, в самую гущу лоснящихся металлических стволов, полетел дымящийся свёрток, за ним второй и третий. Ахнули взрывы, хрупкие ветки разметало во все стороны, шипы-семена взвились в небо сплошным облаком. Дальнейшее происходило как в недобром сне. Скала, только что незыблемо вздымавшаяся к хмурому небу, качнулась и медленно, как подрубленное дерево, завалилась набок. Беззащитной фигурки человека не было видно за дымом, пылью и чёрной тучей распарывающих воздух шипов.
– Юстин! – крикнул Квест.
Где-то по левую руку поднялся скрытый валуном Семир. Ещё три пакета полетели в расщелину, пробивая путь простаку Квесту. Семир взмахнул рукой, не то подавая сигнал Квесту, не то собираясь прыгать вниз, этого Квест понять не успел, потому что из-под лопнувшей земли полезли шестипалые руки, сгребли Семира, захлопотали, превращая живого человека в кусок истерзанной плоти.
Квест приподнялся на колени.
«Один! – мелькнула растерянная мысль. – Один остался. Даже если там в глубине светлеет неведомое – зачем оно, если дошёл я один? Что можно потребовать, о чём потом не придётся жалеть?»
Грохнул запоздалый взрыв, разнёсший в мелкий щебень залитые кровью подземные руки.
И в эту совершенно неподходящую минуту Квест разрешил мучившую его загадку.
«Как всё просто! – радостно подумал он. – Я пожелаю, чтобы следующий отряд дошёл к цели, все семь человек. Пусть даже никто не узнает, что это произошло из-за меня».
Потом он вскочил и неловко побежал к расщелине, которую указывал Семир. Обогнул выступ, мешавший видеть. Там, не скрытые больше рухнувшей скалой, громоздились железные кривулины. Их оставалось немного, но вполне достаточно для открыто бегущего человека. Кусты разом дёрнулись, выбрасывая в воздух шипы. Десятки игл пронзили тело, но ещё целое мгновение Квесту казалось, что он спешит к неведомому, которое ждёт его.
Мёд жизни
Хоть не пил он, а только хотел.
Л.Кэрролл
Мёд жизни сладок и горек одновременно, в нём собраны ароматы всех цветов, морозный свет горных вершин и тьма морских провалов. Он холоден и горяч, в нём сошлись все противоположности…
Гоэн – седобородый рыцарь Опавшего Листа обвёл взглядом слушателей. Никто не шевелился, все молча и торжественно внимали с детства знакомым словам. Слова были как песня, как причащение перед битвой.
– Бархатные шмели собирают сладкий оброк с садов и гречишных полей Резума. Лесные пчёлы гудят в чащах непроходимого Думора. Хищные осы копят росистую свежесть ковылей Нагейи, острую и летучую, как они сами, – при этих словах Зеннах – Свистящий рыцарь молча сверкнул чёрным глазом и приподнял бровь, изогнутую, как сабля. – Ледяные шершни вьюгой облетают торосы безжизненного Норда в поисках снежного цветка. Мириады их истаивают в пути, но последний приносит каплю ледяного нектара. Так рождается мёд жизни. Медленно созревает он, и никто не осмеливается приблизиться, боясь нарушить великое чародейство…
– Фартор! – слово это, не сказанное никем, прозвучало резко и грубо, прервав рассказчика. Оно словно пригнуло к земле засохшие деревья, песок перестал сыпаться с выщербленных скал, а сидящие рыцари сдвинулись теснее, ища друг в друге поддержки. Тяжеловесный Хум – рыцарь Соли прижался доспехом из задубевшей кожи к сверкающему плечу Турона, и рыцарь Ледяного Меча не заметил прикосновения своего извечного противника. Зентар – юный рыцарь Первой Травы тревожно оглянулся, но спесивый Бург – рыцарь Стен сдержал насмешку и сделал вид, что ничего не заметил. Недвижим и безучастен остался лишь рыцарь Солнечного Луча. Этот витязь был окружён глубокой тайной: никто не ведал, откуда он пришёл, где живет, по праву ли носит свой девиз. Знали лишь его имя – Виктан. Рыцарь Солнечного Луча являлся и исчезал беспричинно, ни один человек не мог предугадать его поступков, не знал пределов его силы. Но то, что сегодня и он был здесь, внушало уверенность. И медлительный Гоэн продолжил рассказ, словно не принесло только что ветром имя врага.
– Мёд жизни содержит все качества, известные и неведомые. Свойства соединяются в нём, не гася друг друга. И произойти это может лишь в местности, лишённой качеств. Только отсюда мёд жизни не получает ни единой своей частицы. Это Блёклый Край, инертный и пустой. Он скучен, но всё же жизнь зависит от него, поскольку здесь стоит чаша, в которой зреет наш мёд. Раз в год, в день весеннего равноденствия, чаша переполняется и мёд проливается на землю. Суть жизни возвращается миру. Небо наливается синевой, леса наполняются живностью, люди – силой. Дружба укрепляется радостью, вражда – благородством. Жизнь оплодотворяет саму себя, и лишь Блёклый Край ничего не получает от праздника бытия. Здесь всегда пасмурно, но никогда не идёт дождь. Бесплодная равнина тянется на много недель пути, на ней не растёт трава и никто не живёт…
– Фар-р-ртор-р!.. – продребезжало среди камней.
– …и никто не живёт, – упрямо повторил сказитель, – ибо даже единый испачканный взгляд может извратить чудесные свойства чистого мёда. Рассказывают, что испробовавший мёда постигает смысл бытия и видит суть вещей. Тайное становится отрытым для него, а в простом он видит неведомые другим бездны. Но за все прошедшие века ни один мудрец не посягнул на общее сокровище.
– Ф-ф-фартор!.. – прошипело за спиной, словно плеснули водой на раскалённую жаровню.
– Единая капля, текущая на землю из каменной чаши, возвращает силу и здоровье немощному и может, как говорят, оживить мёртвого. И всё же созревший мёд свободно разливается по свету, поскольку ни один человек не осмелился продлить свои дни за счёт всеобщей жизни.
– Фар-тор!!! – набатом ударило отовсюду разом, так что нельзя было не обратить внимания на этот гром, остаться безучастным и сделать вид, будто ничего не происходит.
Гоэн вскочил, меч его, не кованый, а выращенный лесными харраками, прочертил над головами огненный круг.
– Ты можешь не трудиться, повторяя без конца своё имя! – крикнул Гоэн. – Я хорошо слышу. Я не знаю, кто ты и каков из себя, но клянусь, что кем бы ты ни был, через день тебя здесь не будет. Мне даже жаль тебя – ты затеял бессмысленное дело и сам знаешь это. Неужели ты надеешься победить все силы вселенной разом? – Гоэн опустил меч. – Молчишь? Ты правильно сделал, что умолк. У тебя ещё есть время до завтрашнего утра. Но берегись, если утром мы увидим, что путь к чаше закрыт.
Ответа не было. Старый воин оглядел сереющие окрестности, а затем на правах старшего распорядился:
– Рыцари леса разводят костёр, горожане готовят ужин. Остальные выделяют добровольцев – быть ночной стражей.
В словах Гоэна не было обиды или унижения. Все знали, что в Блёклом Краю не у всякого загорится огонь и уж тем более не просто накормить воинов там, где пища лишена вкуса. Поэтому гордый Бург распустил ремни на мешке и начал доставать провизию, а сам Гоэн и рыцарь Шш, бывший не человеком даже, а покрытым замшелой корой лесным духом, отправились за валежником.
– Кто согласен караулить ночью? – спросил Хум. – Я думаю – достаточно троих.
Тотчас поднял руку Зентар. Юный рыцарь Травы не представлял, как можно улечься спать накануне первой в своей жизни битвы. Вторым стал Бестолайн – рыцарь Бездны. Лучшего сторожа нельзя было и пожелать. Жизнь под землёй лишила Бестолайна глаз, но обострила слух, так что в самые тёмные ночи рыцарь Бездны чувствовал себя уверенней всего. Об этом воине легенд ходило, пожалуй, ещё больше, чем о Виктане, а знали о нём ещё меньше. Нельзя было даже с уверенностью сказать – человек скрывается под чернёным панцирем или одно из мрачных подземных существ, принявшее людские законы и получившее имя рыцаря. Но сегодня его тайна не тревожила – главное, что он был вместе со всеми. Третьим караульщиком вызвался Виктан.
В Блёклом Краю не бывает закатов, просто привычный сумрак сгустился сильнее и стала ночь. Огонь костра не рассеивал её, не помогал видеть. Те из рыцарей, кто мог и хотел есть, придвинулись к котлу. Двое рыцарей, опрометчиво давшие обет поститься до самой победы, отвернулись, чтобы не смущать себя видом яств, поскольку припасы Бурга были вкусны даже здесь. Шш задумчиво ковырял сучком в зубах. Людская пища была ему не по вкусу, и вообще он мог не есть месяцами. Недвижим остался и Бестолайн. Забрало его шлема, сплошного, без прорезей для глаз, никогда не поднималось и, кажется, было приварено к нащечникам. Зато Виктан вовсе снял шлем, так что все могли рассмотреть его, хотя и не принято было глазеть на рыцарей. Не было во внешности неведомого воина ничего сверхъестественного. Был он далеко не мальчишкой, но и старческая дряхлость ещё много лет обещала обходить его стороной. Твёрдый подбородок, прямой взгляд серых глаз, худое лицо, словно выточенное из плотного дерева, лишь возле глаз чуть заметно лучатся морщинки, видно, в юности Солнечный рыцарь любил смеяться. Проседь, осветлившая тёмные волосы, говорит не о возрасте, а о пережитых бедах. Ел он немного и молча, как и все остальные воины.
Вскоре лагерь замер в ожидании тусклого утра. Рыцари умели засыпать быстро и безбоязненно, полагаясь на бдительность часовых.
Виктан сидел у костра, напротив смутно вырисовывалась фигура Зентара. Бестолайн расположился в стороне, его видно не было.
Как всегда, в ночи рыцаря Солнечного Луча одолевали мучительные мысли. Днём, особенно при ясном небе, мир был прост и понятен. Было зло, которое следует побеждать, и добро, ждущее помощи. Ночью всё сливалось в темноте, словно истекая одно из другого, границы пропадали и пропадала уверенность. В темноте Виктана мучили видения – нелепые и невозможные: мелкий дождь, множество людей и бесконечные разговоры ни о чем. Ничего подобного не бывало в жизни благородного Виктана, но всё же он не мог бы утверждать, что это было не с ним. Молва приписывала рыцарю Солнечного Луча способность неожиданно исчезать и появляться, а порой он застывал и часами стоял как во сне, безвольно опустив руки. И не то беда, что другие не знали, куда временами пропадает Виктан, но этого не знал и сам рыцарь. Хотя он привык, что во всякую минуту может осознать себя в незнакомом месте, где от него потребуются его мощь, мужество и разум. Так что не это тревожило его. Пугало собственное беспамятство.