Son Торвальда
– Второй плиты нет, чтобы не отступать?
Старшина пояснил, что наши позиции находятся в полукольце – и если враг попрёт, то все мы смертники. Комроты дал совет: в свободное время сиди заряжай и разряжай магазины, нарабатывай моторику. В медкабинете я получил бинт и жгут Эсмарха, а также краткий инструктаж, как ими пользоваться. Там же заметил весы; оказалось, что я при росте 175 см вешу всего лишь 50,5 кило-грамма.
На стрельбище сводили один раз для пристрелки автомата, там же я впервые почувствовал запах пороха. Объяснили, как работать с гранатами, но не доверили их. Если бы вы попросили меня оценить эту подготовку, полагаясь на текущий опыт, эту книгу не пропустила бы цензура ввиду большого количества нецензурной брани.
С вечера комвзвода сказал, что утром я выезжаю на ротацию. На пробные два дня. В голове пронеслась мысль: прошло всего 48 часов с момента, как я приехал в роту. Неужели они считают, что я достаточно подготовлен?
Наутро с трудом забрался в «Урал». Несмотря на то, что я готовился к войне как мог, в снаряжении и с рюкзаком это было гораздо труднее. Старший сказал мне не досылать патрон в патронник. «Урал» медленно катился по городским улицам; мимо туда-сюда ходили мирные люди, ездили машины, казалось, что фронт был где-то в тысячах километрах отсюда. Но вид осколков на некоторых зданиях упорно показывал, что это не так.
На остановке общественного транспорта стояла бабушка. Увидев наш «Урал», кто-то высказал мнение, что сейчас, видимо, мы все умрём, так как бабка проводила нас на тот свет и явно что-то знает. Началась полемика о пособниках ВСУ среди местного населения. Внезапно наш «Урал» сделал резкий крюк в сторону и свернул с пустой магистрали в направлении частного сектора.
Тут следы воронок были чаще, а то и вовсе начали попадаться остовы домов. «Урал» остановился в районе шахты, и мы быстро начали спешиваться. Я грузно плюхнулся на землю, чуть не упав на неё полностью.
– Кто ребёнка потерял? – с издевкой сказал Симс.
– Отстань от него, у него первый выход, – произнес командир отделения с позывным Рак.
Симс был опытным бойцом, прошедшим горнило Донецкого аэропорта. Явно контужен и с лёгкой ноткой ПТСР. Рак осмотрел нас и произнес:
– Добро пожаловать в зону антитеррористической операции. Сын Торвальда, ты идёшь за мной. Делай то же самое, что и я, там, где перебегаю, ты тоже бежишь. Держи дистанцию в пару метров.
– Принял.
Мы выдвинулись походным порядком. Снова вынырнули на магистраль. Возле раскуроченного КамАЗа Рак повернулся ко мне и произнес:
– Раньше на ротацию прямо сюда на КамАЗе ездили. Потом как-то укропы подловили нас и попали из ПТУР. Наш боец погиб, остальных поразило осколками. Ещё легко отделались. Теперь спешиваемся заранее.
Цена каждой ошибки – человеческая жизнь.
Далее снова ушли вдоль частого сектора. Деревянные заборы хранили на себе рваные раны, осколки. Я обратил внимание на название улицы. Она называлась Финальная.
За ней виднелась посадка, через которую нужно было пройти. На моменте, где приходилось перебегать открытое пространство, я заметил лежащий металлический знак, прошитый осколками. На нем была перечеркнутая надпись: «Донецк». Далее, уже в посадке, начали попадаться «могилки» – полуметровые ямы шириной в метр, расположенные примерно в 15 метрах друг от друга. Это было сделано на случай, если потребуется укрыться от обстрела. Усталость начинала брать своё: очень хотелось пить, но я держался.
В конце посадки виднелся окоп, к которому снова пришлось перебегать. Рак указал на торчащий ствол шахты со стороны противника, где, по его словам, был наблюдательный пункт и пулемётная точка. Окоп был неглубоким, около полутора метров. В месте, где торчал ствол шахты, я старался пригибаться и ускорять шаг. Рак проводил меня до позиции, которую он называл НП (наблюдательный пункт). Это была бетонная коробка, стоящая в поле. Во время штурма Марьинки в 2015 году здесь был пункт сбора раненых. Сейчас противник находился всего в 400 метрах и постепенно подкапывался к нам, сокращая дистанцию. НП называли бункером.
Первое, что бросилось мне в глаза, – три дыры в потолке, свидетельствующие о прямых попаданиях мин. Старший сразу же провёл инструктаж по радиосвязи и докладу. Рации были простые, «Баофенги». Уже тогда было известно, что их частоты перехватываются, поэтому ничего серьёзного по ним обсуждать не следовало. Мне показали мою позицию для стрельбы в случае атаки и объяснили принцип работы РПГ–26[3].
Пока распределяли дежурства, по нам началась стрельба. Впервые услышал этот неприятный свист пуль над головой, а затем подключились миномёты. Как сказал мне Рак: «Если слышишь свист мины – это хорошо, она не в тебя. Когда она падает тебе на голову, свиста ты уже не услышишь». Появилась минута подумать о том, что я вообще здесь делаю.
Рикошеты начали залетать в бетонную коробку, поэтому пришлось спуститься в подвал. Мне выпало самое опасное время – стоять на «фишке» с 4 до 6 утра, время, когда совершаются самые тёмные дела. Нападения ДРГ[4] здесь случались часто. Противник серьёзно обучался убивать нас, выполняя боевые задания для групп специального назначения, такие как захват пленных и ликвидация военнослужащих армии ДНР. Старший внимательно посмотрел на меня и с серьёзным выражением лица произнёс:
– Сын Торвальда, «фишка» – это очень важная задача, ты несёшь ответственность за жизнь других людей. На «фишке» нужно смотреть в оба, не накосячь.
Эти слова напомнили мне прибытие в роту и тот момент, когда командир роты рассказывал, что сделает со мной, если накосячу.
– Я не могу, – ответил я.
Рак посмотрел на меня вопросительно, подняв правую бровь.
– Я не могу смотреть в оба, у меня только один глаз.
В этот момент бункер взорвался гомерическим хохотом…
Ночью, после нескольких часов сна, меня разбудил товарищ, напомнивший, что не стоит спать на посту. У бойницы стоял стул, на котором я занял свою оборонительную позицию, облокотившись шлемом о стену, и начал слушать. Никаких приборов наблюдения не было. Ночь была на удивление тихой, только ветер задувал в рваные дыры бетонной коробки. Через эти отверстия проглядывало поле. К счастью, ночь была лунной – и подступы хорошо просматривались. В любой момент мог появиться противник.
Справа виднелась одинокая роща, уходящая в поле, слева – останки разбитых зданий, над которыми словно нависла угроза. Ветер бросал свои прохладные порывы прямо в лицо, заставляя плотнее вжиматься в бронежилет. В этой темноте любые звуки приобретали зловещее значение. Внутреннее чувство опасности снова проснулось.
В голову начали приходить мысли о том, что эта ночь может быть моим последним дежурством. В этот момент я понял, что настоящая война – это не фронтовые сцены с героическими победами, а именно вот такие ночи, наполненные тишиной, напряжением и предчувствием опасности.
В какой-то момент рация начала сигнализировать о скорой разрядке батареи. От этого неожиданного громкого писка я подскочил со стула и почувствовал, как невольно перепугался. Мне пришлось отойти в основное помещение, где лежали аккумуляторы, чтобы взять свежий. И тут в ночи послышались тяжёлые удары. «Выход» – это момент выстрела, когда снаряд покидает канал орудия и направляется к цели. Казалось, что жизнь на секунду замерла, мышцы тела напряглись, словно стальные тросы. Затем послышалось приближающееся шуршание снарядов, и в одно мгновение стало понятно, что это что-то гораздо более тяжелое, чем миномёты, которыми нас обстреливали днём. От первого разрыва под выкрик нецензурной брани я подпрыгнул на месте.
В этот момент погас свет, и мы погрузились в кромешную тьму, озаряемую лишь яркими вспышками взрывов. Артиллерийский взвод ВСУ из четырёх орудий Д–30[5] «поздравлял» Сына Торвальда с прибытием на передовую. Сжимая автомат, я размышлял, убьёт ли меня сразу или просто контузит, глядя на дыру в потолке, сквозь которую виднелись звёзды. Звук осколков время от времени стучал по бетону. А потом тишина воцарилась вновь.
Сняв шлем, я вытер холодный пот шапкой и пошёл будить сменщика. Когда лёг спать, единственная мысль была – сбежать отсюда как можно скорее.
Утром всё началось сначала. В свободное время я почистил заржавевший дульный тормоз автомата от ржавчины и сходил в посадку, принеся мешок дров. Ну как мешок – половину, целый не смог поднять и донести из-за слабой физической подготовки. Второй день был более спокойным: света по-прежнему не было, противник обстреливал нас только из стрелкового оружия, миномётов не было, лишь пара выстрелов из РПГ. Возвращались с ротации мы прежним маршрутом.
Я сел в «Урал» крайним. Рак протянул мне руку, все в кузове смотрели на меня уже иначе. Спросили, как настрой. Я поднял палец вверх и произнёс:
– Со щитом или на щите.
– Красавчик, – ответил Рак.
На базе командир роты поинтересовался моими делами и попросил рассказать, как прошло крещение огнём. Командир, доброволец из России, прошёл Югославию, Чечню и служил в ДНР с 2014 года. Умный мужик.
Впереди нас ждали два дня на базе, а затем предстояло вернуться обратно. В целом жить можно. Проходя мимо оружейной, я на минуту остановился и осмотрел мемориал погибшим. На тот момент там было 14 фотографий с траурными лентами. На следующем выходе таких фотографий станет больше. Но пока об этом ваш покорный слуга ещё не подозревал.
Так просто
Он венчал свою жизнь и бессмертие,Но не в храме, а в битвах, где борются зло и добро.«Ария». «Кровь королей»Следующий боевой выход на позиции произошёл спустя 48 часов. Только вместо «Урала» был КамАЗ без лавочек, поэтому пришлось использовать рюкзак вместо сиденья. КамАЗ, подпрыгивая на ухабах, доставил нас на точку выгрузки. Всё та же шахта, рядом – огромная насыпь, именуемая терриконом. Только сейчас мне удалось подробнее рассмотреть окружение: в заборе виднелись крупные дыры, а некоторые здания были разбиты волнами артиллерийского огня. Казалось, весь этот ад произошёл в одно мгновение, но реальность была проще. Всё это происходило долго, каждый день понемногу, оставляя глубокие рваные раны на теле города.
Мы шли молча. Погода стояла облачная, накрапывал дождь. За последние два дня дождей было много. Войдя в крайнюю посадку перед окопами, я увидел, что в «могилках» стояла вода и они превратились в мини-бассейны. Понадеявшись, что обстрел не застанет нас сейчас и сегодня обойдётся без холодных ванн, я ускорил шаг и запрыгнул в окоп, уйдя в воду по щиколотку. Летние берцы промокли мгновенно. Каждый, кто бежал за мной, был так же неприятно удивлен – это было очевидно по характерной матерной лексике с тыла. Доплыли до бункера, там я переоделся в тапки, сменил носки и оставил берцы сушиться у печки. Казалось, у противника были схожие проблемы, поэтому по нам не стреляли.
Было подозрительно тихо, но никто не обращал на это внимания – все занимались бытовыми делами, пытаясь создать уют. День прошёл спокойно, удалось высохнуть. Ночью пришло моё время дежурства: с 2 до 4 утра. Луны уже не было, темно – хоть глаз выколи. Моросил мелкий дождь, и тишина… Она напрягала больше всего. В голове строились страшные картины, и казалось, что противник вот-вот забросит гранаты в те самые дыры в стене, через которые я разглядывал поле в прошлый раз. В этот момент отчетливо стало понятно, что я вновь остался один на один со своим страхом.
Я попытался успокоить себя фразой: «Твой противник силён настолько, насколько силён ты сам». Размышления об этом не мешали моей бдительности; раздражал только звук капель воды, стекающих с потолка в лужу. Подбросив в печь дров, я вернулся на пост. Старший позиции вышел на связь по рации для проверки. Стандартная процедура раз в несколько часов для уточнения обстановки.
Интересно, о чём думал мой прадед в 1944-м, дежуря так же? Жаль, не успел его расспросить. Столько лет прошло, и вот – история повторяется. На завтра главной задачей было принести дрова, чтобы отделение, которое придет нам на смену, смогло спокойно обогреться.
Дежурство закончилось быстро и без происшествий. Сменившись с поста, я укутался в тёплое одеяло и мгновенно погрузился в сон. Проснулся около 10 утра. Рано утром мы решили сходить за дровами в лесополосу, чтобы успеть просушить обувь до темноты. В посадке были наши товарищи с первого поста. Среди них был Симс. Я обратил внимание на его обувь – обычные кроссовки. Это немного удивило: как он планирует передвигаться по окопу?
Взвалив тяжелый мешок на плечи, я побрел обратно. В окопе я постоянно цеплялся автоматом о борта и мгновенно запачкал локти. Чувство опасности подкатывало к горлу. «Только бы не миномёты», – подумалось мне. Позади послышался странный шум. Обернувшись, я увидел, как Симс с белым мешком на плечах и без бронежилета спокойно идёт по верху окопов, словно прогуливаясь по набережной. На мгновение я задумался: может, и мне пройтись так же – ноги ведь будут сухие. Ответ прозвучал через несколько секунд, когда раздался звук выстрела и громкий вскрик.
– Триста! – послышалось с тыла.
– Триста! – продублировал я.
Из блиндажа выскочил Рак с большими глазами и сумкой с медицинским крестом.
– Где «трёхсотый»? – крикнул он.
Я ткнул пальцем в сторону, где последний раз виднелся Симс, и мы увидели, как его тело затаскивали с бруствера в окоп. Мы побежали туда. Симс получил ранение в живот. Его лицо было белее снега. Рак и ещё один боец перевязали его и понесли на эвакуацию, отдав мне приказ возвращаться на позицию.
На точке обстановка была напряженной. Старший подбадривал нас, уверяя, что Симс – опытный воин, выживет. Но спустя несколько часов «сарафанное радио» донесло до нас, что Симс умер по дороге в госпиталь. Пуля задела печень, и ничего нельзя было сделать. Такова цена человеческой ошибки.
Вечер прошёл молча. Противник по-прежнему молчал, возможно, готовясь к мести, а может, замышляя что-то другое. Сидя у печи, я молча смотрел на огонь, вспоминая этот неприятный момент. Вот так вот просто уходит человеческая жизнь. В одно мгновение: был – и нет. Всё это – расплата за ошибку. Вот о чём говорил мне командир отделения в первый боевой выход. Задумавшись, я снова поймал себя на мыслях о доме, о друзьях, о том, что ждёт впереди.
Утром Рак по радиостанции вызвал меня к себе на пост. Там он отдал мне бронежилет Симса и сообщил, что со следующей смены меня переводят на этот пост. Блиндаж был значительно теплее и уютнее: в углу стояла двухъярусная кровать, маленький столик, а рядом – старый телевизор. Внутри всё было обшито досками. У буржуйки сидел рыжий кот по имени Василий. Теперь мне не нужно было разглядывать звезды через крышу в продуваемом ветром бункере. Но новости эти я воспринял молча.
На точке подвоза нас забрал знакомый «Урал». Пока ехали в кузове, Рак молча проверял рюкзак, но время от времени бросал взгляды в мою сторону, словно пытался понять, насколько я теперь готов. Было ясно: меня здесь приняли. Но принять – не значит довериться. Только проверенные временем и боем товарищи могли рассчитывать на что-то большее.
На базе командир роты собрал нас и провёл разбор полётов.
– И что я жене его скажу? Что он пошёл с белым мешком дров поверх окопа, чтобы ножки не намочить? Глупая смерть! Тупая! Так же хотите?! – Он закурил. – Похороны завтра.
По его глазам было видно, что он переживал потерю бойца.
– А ты что, Сын Торвальда? До тебя наконец-то дошло, что такое война?
Я молчал. Командир был прав. Что забыл здесь восемнадцатилетний мальчишка? Зачем приехал?
На следующее утро мы поехали на кладбище. После выстрелов почётного караула слёзы сами полились из глаз. Вечером в столовой я сказал командиру роты, что принимаю вызов и назад не поеду.
– Делай что должно, и будь что суждено, – ответил командир и пожал мою руку. – Я не сомневался в тебе.
И вот я – единственный человек без боевого опыта в воюющем подразделении.
Но это продлилось недолго, опыт быстро приобретался.
За следующие полтора месяца я стал сильнее и крепче не только духом, но и телом. Физическая подготовка стала гораздо лучше, и я уже таскал полноценный мешок дров. Первое, что раздобыл, – это высокие резиновые сапоги.
31 декабря запомнилось тем, что небольшой снежный покров, который укутал землю, сошёл под натиском дождя, словно его и не было. Мне ещё не приходилось попадать под дождь в такую дату, это был первый Новый год на войне. Из рассказов сослуживцев стало понятно, что этот день точно не будет спокойным – обе стороны готовятся «поздравлять» друг друга.
Неспешно неся мешок дров, в бронежилете и с автоматом на плечах я передвигался по окопу, в котором вода стояла примерно по колено. Сапоги были достаточно высокими, и казалось, что это будет лёгкая прогулка. После такой мысли стоило только перенести вес на правую ногу, как глинистая почва тут же засосала её – и нога ушла в лужу выше колена. Сапог быстро наполнился грязной жижей, и я так сильно и громко разгневался, что товарищи выбежали из блиндажа с аптечкой. Когда я объяснил им, что произошло, мы рассмеялись.
– Иди грейся у печки, сын полка, – с лёгкой иронией произнес Рак.
Мы сидели у печи, в которой потрескивали дрова, и смотрели телевизор. До Нового года оставалось несколько часов. Рак начал рассказывать историю своего последнего ранения, попутно закуривая сигару.
– В общем, сажусь я в машину, у меня с собой был пистолет Макарова с патроном в патроннике. И как-то получилось, что произошёл выстрел… Хренась! – Рак сделал паузу, и блиндаж окутался табачным дымом и повисшей в воздухе интригой. – Хренась, больно – звездец. Я, недолго думая, еду в ближайшую больницу, захожу туда, попутно пытаясь доложить командиру роты о том, что произошло. Захожу в больницу – кровища хлещет из ноги, кость вроде не задета… Выбегает медсестра в полном ужасе с криком: «Что случилось?!».
Тут командир роты говорит мне по телефону, что мне нужна не эта больница, а сразу госпиталь. Ну, я смотрю на неё и говорю: «А все, мне уже не надо», и ковыляю обратно, оставляя за собой кровавый след на свежевымытой плитке. Она в шоке провожает меня взглядом, а я поехал в госпиталь. Хорошо, что по пути гаишник не остановил, иначе пришлось бы долго объясняться. Так вот, Сын Торвальда, лучше не носи ПМ заряженным.
От души посмеявшись над этой трагикомедией, мы замолчали, и в воздухе повисла пауза.
– А что мы сегодня подарим нашему противнику? – спросил я.
На мой вопрос Рак достал из-под кровати миномётную мину калибра 82 мм и термобарический снаряд.
– Но у нас же нет миномёта.
– А он нам и не нужен, мы её из РПГ запустим.
Рак достал металлический переходник, и это стало для меня новым открытием в военном искусстве. Достав черный маркер, мы принялись разрисовывать наши подарки и писать наилучшие пожелания нашему противнику.
Мне предстояло стрелять из гранатомёта первым, а так как он рассчитан под правые руку и глаз, из-за одного маленького нюанса пришлось стрелять с левой руки.
Вскочив на бруствер, я навелся на стелу, под которой у противника был небольшой секрет, и, сделав короткую паузу, нажал на спуск. Меня качнуло слегка вперёд и ослепило вспышкой. Вместо того чтобы сразу нырнуть обратно, я задержался на мгновение, чтобы посмотреть, куда ушёл мой снаряд. Чудом он попал аккурат под стену. Нырнул обратно – и тут же получил нагоняй от командира: ведь это был неоправданный риск.
С этого момента начался большой бадабум: судя по всему, мой выстрел открыл ящик Пандоры – и противник начал стрелять по нам из всего, чего можно. В блиндаже все затихли.
– Ты, походу, кого-то подранил или убил, они обычно так не реагируют, – сказал один из бойцов, когда противник подключил еще и миномёты.
Дежурный с пункта управления разведкой позвонил нам на телефон. Связь со штабом была через обычную мобильную сеть, и приходилось говорить по громкой связи, вытягивая руку из окопа.
– Что у вас там за вспышки на позиции?! Вы что, стреляете?
На тот момент Минские соглашения ещё действовали, и я солгал, что это был огонь противника. Доклад пришлось прервать, так как на мне не было бронежилета, а к нам в окопы начали падать выстрелы из АГС–17[6].
Только я успел забежать в блиндаж, как начались разрывы. Рак успел выскочить и тоже отправить свой «новогодний подарок» в сторону противника. Тут уже подключились и наши соседи – не всё же молчать. Начался взаимный обстрел, небо разрывали трассирующие пули тяжелых пулеметов, высота за нами тоже начала огрызаться огнем. В этой «веселухе» я успел отстрелять из бойницы два магазина, но меня тут же задавили огнём, чуть не убив. Украинский пулемётчик взял выше, и это меня спасло. Тогда я понял, что у печки было бы куда интереснее.
Минут через 40 стрельба стихла.
– Ну ты молодец, конечно. Показал так показал, – произнёс старший позиции и похлопал меня по плечу.
После курантов я лёг спать, попутно размышляя над словами Рака о том, что, похоже, кого-то убил. «Война…» – хмыкнул я и перевернулся на правый бок, достаточно быстро уснув. На тот момент это был самый яркий и безумный Новый год в моей жизни, которым я остался весьма доволен.
Снег
Когда я умер,Не было никого,Кто бы это опроверг.Егор Летов, 1988 г.В конце января у меня появилась возможность купить себе телефон. Денежное довольствие составляло пятнадцать тысяч рублей в месяц и надбавка в виде 150 рублей ежесуточно на позиции, от этого было очень забавно слышать рассказы противника о том, что нам платят миллионы. Купив заветный гаджет и вернувшись на базу, я первым делом зашёл в социальные сети с целью узнать, искал ли меня кто-то из старых друзей.
Захожу, значит, весь такой радостный, на позитиве, смотрю на кучу сообщений и думаю, кому же ответить первым. Захожу в новости – там меня встречает уведомление о том, что кто-то загрузил совместную со мной фотографию. На душе стало тепло, приятно – хоть кто-то помнит и ждёт. И тут фотография загружается… Первая мысль: «Хмм, а почему она черно-белая?». А потом я вижу подпись: «Помним, любим, скорбим…»
Волосы встали дыбом. «Хмм, а может быть, к чёрту всё это, даже не буду никому ничего объяснять?» Я размышлял, глядя на то, как красиво ветер подхватывает хлопья снега за окном, на котором мороз оставил свои зимние узоры.
В итоге принял решение написать только особо близким людям. Среди них был Серёга, который очень переживал за мою судьбу. Оказалось, что слухи о том, что меня убили, по району гуляли уже где-то месяц. Вот так, стоило отказаться от интернета на несколько месяцев – сразу убили. Ну что за несправедливость этого мира.
В целом новостей из города было мало, перемен тоже, а свои жизненные изменения раскрывать было рановато, поэтому отвечал я немногословно. Развенчивать слухи о своей гибели желания у меня не было – ну и пусть, та жизнь уже закончилась. Уже тогда я чувствовал свою внутреннюю эволюцию и взросление. Из мальчика я потихоньку превратился в мужчину. Но впереди был ещё длинный путь.
К слову, Донецк мне к этому времени очень понравился. Он был чем-то похож на Ростов-на-Дону, только людей было не так много, а так очень похож, если не считать обстрелы города из артиллерии.
Меня немного поражала сила контрастов. К примеру, ситуация, которая случилась несколько дней спустя. Ранее, дорогой читатель, я немного описывал тот блиндаж, за которым меня закрепил Рак. Для удобства внутри его обшили досками, чтобы земля не сыпалась при обстрелах. Я обитал на втором ярусе и смотрел телевизор, где шли новости. В какой-то момент меня насторожил звук за досками. Разум и тело сковало напряжение, к которому уже начинал вырабатываться иммунитет. И тут из-за угла доски показалось нечто.
Огромная, просто громадная тварь – это был мистер Крыс. Крысы в тех краях были гигантские, отъевшиеся на человечине. Мистер Крыс был размером с кота Василия, и, честно говоря, не знаю, кто бы из них выиграл, если бы им пришлось биться. Мистер Крыс повернулся ко мне своей страшной мордой и не шевелился, словно прикидывая, сможет ли меня сожрать. Рука медленно тянулась к автомату. В блиндаже повисло стальное напряжение. Но мистер Крыс, судя по всему, обладал кое-каким интеллектом, поэтому в момент, когда мои пальцы уже сдвинули предохранитель, он резко издал противный писк, развернулся, сбил своим тридцатисантиметровым хвостом мини-телевизор с полки и был таков.
Эффектный уход. Я едва успел вскинуть оружие, и тут такое шоу. Патрон в позиции был уже всегда в патроннике, но стрелять через доски вслепую я не решился. В этот момент в блиндаж зашёл Даня, один из двух бойцов, которые меня встречали. Его позывной был Спец. Он также воевал с 2014 года, прошёл много битв, родом он был из временно неподконтрольного Краматорска. Ему было 26 лет. Спец был действительно человеком с интеллектом выше среднего. Такие люди редки, но всегда запоминаются. Среди остальных бойцов он сильно выделялся. По штату он был снайпером – не просто носильщиком СВД, а именно снайпером.