В стране «Тысячи и одной ночи»

– Но кто будет платить всем этим сказителям? – спросил я.

– Спонсоры, – ответил Оттоман. – Фирмы. Сказители могут получать деньги, снимаясь в их рекламе по телевизору.

– Выходит, они превратятся в коммивояжеров?

Оттоман нахмурился.

– Нет-нет, ни в коем случае, – запротестовал он. – Не коммивояжеры, а представители крупных торговых марок. «Кока-Кола», «Пепси», «Макдоналдс»… Представляешь?!

Моя беда в том, что по жизни я – жертва. Я вечно позволяю втянуть себя в сомнительные предприятия, из которых потом так просто не выпутаться. Мне бы крепко пожать Оттоману руку, поблагодарить за кофе да уйти. Но я сидел и восхищался гениальной идеей. Что Оттоману только льстило. Да еще предложил свою помощь.

*

Через неделю я уже шел по центральной площади Марракеша – Джемма аль-Фна. И кое-кого увидел. Мужчина был лысым, с длинной, жиденькой бороденкой, с серебряной серьгой в одном ухе, блестевшей на солнце. По его взгляду я сразу понял – он не из местных. А взгляд у него был такой, будто он узрел чудо.

Я шел в южном направлении, продолжая поиски своей притчи, а заодно – первого сказителя, необходимого для воплощения грандиозного замысла Оттомана. Марракеш виделся мне подходящим для этого местом.

Иностранец заговорил со мной. Он оказался немцем, звали его Каспар. Он рассказал, что путешествует вот уже шестнадцать лет, где только ни побывал. Небесно-голубые глаза немца горели, он размахивал руками, рассказывая: каждое мгновение странствий приближало его к главной цели – увидеть Джемма аль-Фна, Место казни.

– Вот он, мир, здесь, – с сильным баварским акцентом произнес Каспар.

Я спросил, что он имеет в виду.

Немец улыбнулся.

– Разве вы не чувствуете?

Я промолчал.

– Нет, правда не чувствуете? – переспросил он.

– Чувствую? Что?

– Вот она, жизнь, во всем ее многообразии! – сказал он.

Каспар поднялся и нетвердой походкой удалился, бормоча что-то о стакане холодной воды. Я стоял, в задумчивости глядя на людское коловращение: заклинатели змей и гадатели, знахари и сумасшедшие, странствующие зубодеры, колдуньи, продавцы воды и один-единственный слепой с протянутой в ожидании монеты рукой. Возможно, баварец прав: во всем мире не найдется другого такого места, где жизнь кипела бы во всех ее проявлениях.

Как и все, кто хоть раз побывал в Марракеше, я пытался понять этот город. Сидя в полюбившейся кофейне «Арга-на» с видом на площадь, я наблюдал, слушал, но не понимал. Африка это или Марокко? Или уже рай, где только и возможно насладиться такими цветами, звуками, ароматами?

На самом деле Марракеш – и то, и другое. И еще много что.

Я обходил площадь в поисках Халила, сына Халилуллы, того самого сказителя, с которым недавно познакомился. Но его нигде не было: ни его, ни других сказителей.

На мои расспросы сидевшие в ряд продавцы апельсинового сока ответили: большинство сказителей зарабатывают на жизнь чем-то еще – за притчи много не дают.

– В самом деле, к чему платить, – высказался один из продавцов, – когда можно бесплатно посмотреть телевизор, что дома, что в кофейне.

Глаза слепило неистово палящее солнце, привычное разве что коренным жителям Марракеша; я углубился в лабиринт узких улочек медины, что разбегались от яркой, оживленной площади. Прохладные каменные арки, внутренние дворики, отгороженные бамбуковыми решетками, – в их полосатой тени торговцы за прилавками походили на зебр… Медина в Марракеше это огромный рынок, на котором чего только нет: россыпи куркумы и красного молотого перца, горы подсоленного миндаля и фиников, ряды желтых кожаных туфель, страусиные яйца и ароматические палочки, хамелеоны в железных клетках с гнутыми прутьями и говяжье филе, любовно выложенное на веточки душистой мяты…

Пройдясь по узким улочкам, вы совершите путешествие назад во времени.

Пусть сегодня Марракеш, центр туризма, и процветает, его старый город, медина, остается нетронутым: жизнь в нем кипит, переливаясь через край, все такая же яркая и самобытная. И хотя теперь там продают пластмассовые куклы, сделанные в Китае, подержанные телевизоры, нагроможденные один на другой, мобильные телефоны, Марракеш продолжает жить ритмами прошлого. Форма меняется, в моду входит то одно, то другое, а суть, душа, остается неизменной.

Ища сказителя, я высматривал среди многочисленных лавок и лавочек кое-что особенное. Абдельмалик настоятельно рекомендовал мне зайти в необычный магазин под названием «Мезон-де-Мекнес»: как только я переступлю его порог, увижу мир другими глазами. Он несколько раз подробно объяснил, как отыскать магазин: дойти до улицы Баб Лаксур, от нее – по третьей улице налево, далее – по пятой направо, еще один поворот налево – у зеленой мечети, и снова поворот направо – у лавки мясника, торгующего кониной. Дойдя до хаммама, надо встать к бане спиной, пройти два метра направо и нырнуть в проулок, где валяются горы черствого хлеба.

Три часа я плутал по улочкам, забитым людьми и всевозможным товаром. И в какой-то момент оказался на верном пути: приметы совпали как подсказки на карте сокровищ. Я нашел и мечеть, и мясника, и ту самую баню, даже черствый хлеб. В дальнем конце переулка виднелся низкий арочный вход с аляповатой вывеской ручной работы. Вывеска гласила: «Мезон-де-Мекнес».

Вниз вели ступени, стертые многими поколениями торопливых покупателей. С низкого потолка свисала паутина, а на полках вдоль стен красовались сокровища: старинные берберские сундуки, серебряные чайники, скамеечки для ног, вырезанные из эбенового дерева, мечи воинственных племен, блоки французских почтовых открыток, древние фотоаппараты фирмы «Кодак», свечи, шелковые пояски на свадебные платья, богато украшенная верблюжья упряжь из темно-синей шерсти…

Хозяин магазина имел вид человека, довольного собой, с глазами табачного цвета, в заляпанной кофейными пятнами рубашке. Звали его Омар бен Мохаммед. Он сидел в кресле сразу на входе, за спиной у него светила настольная лампа. Я не сразу его заметил – глаза еще не привыкли к полумраку.

Поначалу Омар произвел на меня впечатление алчного дельца. Но вскоре выяснилось: помимо излюбленного занятия – сбывать туристам краденое, у него имелась куда более сильная страсть – он обожал рассказывать притчи.

Едва я переступил порог, как Омар заявил: ни одна вещь у него не продается. И как бы мне ни хотелось приобрести вон тот старинный сундук, вот этот щит одного из племен Сахары или, скажем, то янтарное ожерелье, мне их не продадут.

– Так это музей? – спросил я.

Омар бен Мохаммед поскреб щеку с отросшей седой щетиной.

– Мой магазин не такой, как остальные, – усмехнулся он. – В других магазинах – одни мошенники, они готовы вытрясти из вас последнее, мать родную продать.

– Значит, ваш товар лучше?

Омар высморкался в большой носовой платок, потер глаза большими пальцами.

– Да нет, – сказа он. – Все, что здесь разложено, самого низкого пошиба. Возможно, вам так не кажется, но это потому, что вы не разбираетесь. Да и освещение тут плохое, причем, неслучайно. Пустая консервная банка в таком тусклом свете покажется сокровищем. Возьмете это сокровище и только дома разглядите – барахло барахлом.

– Зачем вы мне все это говорите?

Омар развел руками.

– В этом моя проблема, еще с детства. Ну, да я уже смирился.

Опасаясь, что сейчас меня попросят об одолжении, я холодно заметил.

– У всех бывают проблемы.

– Да-да, вы правы, у всех, – согласился Омар. – Моя проблема в том, что я говорю только правду.

– Что же в этом плохого? Наоборот, это похвально.

Лицо хозяина магазина приняло страдальческое выражение.

– Вы не представляете, какое это мучение. Чтобы торговать здесь, в Марракеше, первым делом нужно научиться врать. Это умение передается от отца к сыну. Мало кто знает, но без умения врать в нашем деле не преуспеешь. Соврете удачно – разбогатеете. Довольная жена будет ласковой, как котенок, дети станут гордиться таким отцом.

– А вы сделайте вид, что тоже врете.

– То-то и оно, – сказал Омар. – Меня называют дураком, говорят, я должен облапошивать туристов – все так делают. Ведь турист не вернется. Говорят: для чего и существуют эти туристы, как не для нашей пользы?