Ученик мага

– Этот просчет навлек бесчестье на весь мой род, – заявил Хафиз Джан. – С тех самых пор я поклялся никогда больше не показывать фокусы. А что, если бы с твоим отцом что-то случилось?

– Но, ага,[7 - Ага? – уважительное обращение, заимствованное через персов у турок – прим. автора.] – не унимался я. – Я ведь приехал в Бурхану, чтобы просить вас научить меня всему, что вы знаете о волшебстве и искусстве иллюзии. Пожалуйста, возьмите меня в ученики.

Пуштуну было явно не по себе от этого разговора. Он обхватил бороду и стал тереть ее между ладонями, пока она не превратилась в тонкий длинный жгут. И только после этого заговорил:

– Тахир Шах, ты оказываешь мне большую честь любой своей просьбой. Попроси меня о самой невыполнимой услуге, и я почту это за великую честь. Попроси меня о чем угодно – пусть это даже невозможно – и я возьмусь за дело. Но сейчас, сахиб, ты просишь меня нарушить торжественную клятву, которую я принес на могиле Джана Фишана Хана. С тех пор прошло уже почти двадцать лет. Я успел жениться, вырастил двоих сыновей. Я уже забыл – заставил себя забыть – все, что знал. Прости.

Мы немного помолчали. Я понимал Хафиза Джана и с уважением отнесся к его верности данному слову. Молчание становилось неловким. Неловкость проистекала не оттого, что я осуждал пуштуна, а оттого, что меня не отпускали эгоистические мысли: как быть дальше?

Пуштун еще раз возблагодарил Бога, приведшего меня в его дом, и шепнул младшему сыну, чтобы тот принес чаю. В попытках разговорить моего радушного хозяина я стал задавать ему вопросы о всяких пустяках. Но Хафиз Джан не отвечал. Он погрузился в глубокие размышления.

С кухни принесли ярко-красный фарфоровый чайник полный до краев чаи-и-сабс. Чай разливали с такими церемониями, будто это какой-то волшебный эликсир. Лишь трижды отпив чай, Хафиз Джан, наконец, заговорил.

– Когда тебе было одиннадцать, – начал он торжественно, – я приехал к вам в Англию. Вместе мы сотворили не одну иллюзию, и я рассказывал тебе, как сам учился этому искусству.

Я кивнул, и губы мои сами собой сложились в улыбку. Убедившись, что я слежу за ходом его мысли, пуштун продолжил:

– Так вот, Тахир Шах, в детстве я мечтал стать величайшим на свете фокусником. Только об этом и думал. Спал – и видел во сне фокусы, ел – и думал о фокусах, говорить мог только о фокусах. Отец даже боялся, не сошел ли я с ума – ведь у нас в роду никто ничем подобным не увлекался. Мне вызвали врача. Тот заглянул мне глубоко в глаза и, испугавшись, что у меня какая-то заразная болезнь, тут же умчался прочь. Родители еще больше заволновались. Они молили о божьем знамении.

Следующие несколько месяцев я потратил на то, чтобы найти себе учителя. И после упорных поисков встретил великолепного наставника в Газиабаде. Он был непревзойденным иллюзионистом и фокусником. Говорили, будто равных ему нет во всей Азии. Я провел рядом с ним много времени и многому научился. Но, будучи старшим сыном в семье, знал: профессиональным фокусником мне не бывать.

Вторую чашку чая Хафиз Джан осушил залпом.

– Понимаешь?

– Понимаю.

Мысленно я уже готовился к возвращению в Европу. Но Хафиз Джан заговорил опять.

– Я кое-что придумал. Мысль, конечно, так себе, но вдруг из этого что-нибудь выйдет.

– Что за мысль?

– В те времена, когда я увлекался фокусами, – начал он в задумчивости, – я знал, что главное – усердные занятия под руководством наставника.

Хафиз Джан запнулся в нерешительности, но все же продолжил.

– Мой учитель… он уехал из Газиабада много лет назад. Кажется, сейчас он живет в Калькутте. Съезди к нему. Он научит тебя всем фокусам и иллюзиям, какие только есть на свете. Его зовут Хаким Феруз.

* * * *

В тот вечер на скромной кухне Хафиза Джана для нас был приготовлен еще один роскошный пир. Но сосредоточиться на еде я не мог. Все мои мысли занимало предложение пуштуна. По мне, так лучше бы остаться в Бурхане, чем ехать неизвестно куда в погоне за призраками. Конечно, перспектива учебы у такого именитого волшебника меня привлекала, но что, если он откажется взять меня в ученики?

Раздумья не давали мне спать по ночам, а пиршества между тем становились все более и более изобильными. Каждую трапезу пуштун посвящал победе в очередной битве, где наши предки сражались бок о бок. На четвертый вечер блюда с пловом были уже такими тяжелыми, что сыновья Хафиза Джа-на едва могли их поднять. Под горами риса обнаруживались маринованные голуби – изысканное афганское лакомство. На пятый вечер подали целиком зажаренного на вертеле барашка. Ломтики нежнейшего мяса выкладывались на слой особым образом приготовленного риса – с шафраном, кардамоном и кедровыми орешками.

Прошла без малого неделя, а я по-прежнему не находил себе места от раздумий. Тем временем жена Хафиза Джана день и ночь хлопотала на кухне, она даже перетащила туда постель. Если так пойдет и дальше, Хафизу Джану всей жизни не хватит, чтобы расплатиться с долгами, да еще и потомкам придется платить по процентам. Надо было немедленно что-то предпринять. Я умолял своих радушных хозяев не готовить еду в таких диких количествах, но при моих попытках обсудить вопросы питания Хафиз Джан вскидывался, будто готовая к атаке королевская кобра.

– Разве вправе мы, простые смертные, не воздавать почести победам наших предков? – спрашивал он.

Я боялся, что Хафизу Джану придет в голову повторить легендарные мусульманские пиры своих бедуинских предков. Свадебные пиры, которые устраивают жители пустынь, по праву считаются самыми изобильными во всем мире. Сначала рыбу фаршируют вареными яйцами, потом этой рыбой набивают цельные тушки кур, а курами фаршируют жареного ягненка. Ягненок зашивается в брюхо жареной верблюдицы, и в таком виде блюдо подается на стол.

Не в силах больше выносить такого обжорства я уходил побродить вокруг усыпальницы Джана Фишана Хана. Неделя изобильных пиршеств осталась позади, и я, наконец, стал всерьез задумываться о будущем путешествии. С каждым днем мысль разыскать учителя Хафиза Джана нравилась мне все больше. К тому же, еще одна неделя чревоугодия в Бурхане, и я так отъемся, что не смогу ходить. Я, конечно, боялся, что Феруз и разговаривать со мной не станет, но все же решил поехать в Калькутту.

Сидя на полюбившемся мне месте у входа в усыпальницу, я размышлял о том, что мне делать дальше. Тут подошел Хафиз Джан. Он был явно чем-то обеспокоен. Не успел я спросить, в чем дело, как он заговорил:

– Тахир Шах, – он часто обращался ко мне по имени и фамилии. – Я знаю, что ты много думаешь о моем предложении поехать к Хакиму Ферузу.

Я кивнул.

– К нему, конечно, стоит обратиться. Он потрясающий наставник. Лучшего не найти… Но берегись!

Пуштун выпучил глаза.

– Феруз – безжалостный учитель, – сказал он. – Если он возьмет тебя в ученики, то сломает – такая уж у него методика. Он требует от учеников, чтобы те работали, как проклятые… Ему нравится наблюдать, как они ломаются. Поэтому не ходи к нему, если не уверен в себе.

– А если мне договориться только о начальном курсе?

Хафиз Джан смертельно побледнел, глаза у него налились кровью, подбородок дрожал. Я ждал его совета. Пуштун воздел руки к небесам.

– Да ты с ума сошел! – взревел он. – Ты просто представить себе не можешь, о чем ты говоришь! Хаким Феруз – это тебе не какой-то там заурядный преподаватель. Учиться у него сможет не каждый. Одного мимолетного увлечения магией тут мало. Нужно по-настоящему сильно захотеть попасть к нему в ученики. Да и не учеба это вовсе, а… образ жизни, работа на износ, бесконечная череда упражнений под руководством отпетого садиста. И пока он терзает других, ты только и думаешь о том, как тебя угораздило сюда попасть. Большую часть времени он заставляет тебя изучать всякую ерунду. Пока ты у него в обучении, ты не научишься никакому «волшебству». Знаешь, по зрелом размышлении я решил, что тебе не стоит с ним связываться. Твоя жизнь слишком драгоценна.

– Послушай, уважаемый Хафиз Джан, – возразил я. – Мне не верится, что твой учитель – Хаким Феруз – может быть таким жестоким.

От бессилия пуштун обхватил ручищами голову и замычал. Я испугался, как бы при воспоминании об учителе он не впал в истерику.

– Молчи! – вопил он. – Молчи… ни слова больше, не смей даже произносить это имя вслух!

– Какое имя?

– Хакима Феруза, разумеется!

– Почему? Что плохого в том, что я произнесу его имя вслух?

Хафиз Джан разгладил бороду и огляделся по сторонам.

– У него повсюду шпионы – вот почему. Феруз знает, кто чем занимается. Я могу не знать, где он сейчас находится, но абсолютно уверен, что он осведомлен о мельчайших подробностях моей жизни.

– Но вы же с ним больше двадцати лет не общались.

– Неважно, – пуштун сплюнул. – Я же говорил – он не простой смертный. Он волшебник.

Послушать его, так Феруз был не учитель, а мучитель. Неужели он и впрямь настолько ужасен? Был только один способ проверить.

Хафиз Джан не оставлял попыток отговорить меня от этой «глупой затеи». Он всячески меня запугивал, в надежде, что я передумаю.

– Пообщайся с ним всего один день, и у тебя кровь застынет в жилах! – то и дело повторял он. Или: «Он будет безжалостно тебя критиковать… такая уж у него манера. Ему в радость, когда другие несчастны».

Чем больше пуштун уговаривал меня вернуться домой, тем больше мне хотелось поехать в Калькутту и встретиться с великим учителем, с Хакимом Ферузом.