Зажги меня

– Ты была настолько подавлена и сломлена, когда я перевез тебя сюда, – говорит он, набирая в легкие побольше воздуха. – Это сильно смущало меня. Я ждал того момента, когда ты окончательно сойдешь с ума, вскочишь на стол во время очередного обеда и начнешь лупить моих солдат направо и налево. Я был уверен, что рано или поздно ты попытаешься всех тут переубивать. Но вместо этого вдруг выяснилось, что ты упрямая и своевольная девчонка и не желаешь выбраться из своих грязных лохмотьев, продолжая питаться всякой дрянью, игнорируя полезные блюда.

На моих щеках расцветает румянец.

– Поначалу, – тут он заливается смехом, – я даже подумал, что ты что-то замышляешь. Будто бы ты только притворяешься такой самоуверенной, только чтобы отвлечь меня от разгадки твоего грандиозного плана. Мне казалось, что такие простые вещи, как еда и одежда, раздражают тебя лишь потому, что это твоя очередная уловка. – В глазах его засветились озорные огоньки. – Именно так я и думал, правда.

Я скрещиваю руки на груди.

– Мне было отвратительно наблюдать всю эту роскошь. Столько денег тратится впустую, чтобы угодить солдатам, в то время как простое гражданское население понемногу умирает от голода.

Уорнер понимающе машет рукой, одновременно покачивая головой.

– Все совсем не так. А вот как оно было. Здесь имелась в виду некая просчитанная, закулисная причина моих действий. И это была даже не проверка своего рода. – Он снова смеется. – Я не собирался бросать тебе вызов или проверить на прочность твои сомнения и принципы. Я-то считал, что, наоборот, делаю тебе огромное одолжение. Ты явилась сюда из грязной, жалкой дыры. А мне захотелось, чтобы у тебя была настоящая кровать. Чтобы ты имела возможность спокойно принимать душ, когда тебе этого захочется. Могла бы одеваться в красивые, свежие наряды каждый день. И конечно, ты нуждалась в дополнительном питании, – добавляет он. – Ты была измучена и истощена до предела.

Я напрягаюсь, хотя его слова немного успокаивают меня.

– Возможно, – соглашаюсь я. – Но ты сам был сумасшедший. Ты был самый настоящий маньяк, который контролирует целую военную базу. Ты не давал мне поговорить ни с кем из своих подчиненных.

– Потому что они – звери, – неожиданно резко отрубает он.

Я удивленно смотрю на него и встречаю гневный взгляд сверкающих зеленых глаз.

– Ты провела большую часть своей жизни взаперти, – говорит он. – Не имея возможности осознать, насколько ты прекрасна и какое впечатление можешь производить на мужчин. Я беспокоился за твою безопасность, – поясняет Уорнер. – Ты была такая застенчивая и слабая, и вдруг очутилась на военной базе. Тебе пришлось жить среди одиноких, хорошо вооруженных тупоголовых солдафонов, каждый из которых раза в три тебя больше. Я не хотел, чтобы они начали приставать к тебе. Я разыграл целый спектакль, используя эпизод с Дженкинсом, потому что мне нужно было доказательство твоей силы и возможностей. Они должны были воочию убедиться в том, что ты – весьма опасный объект для приставаний. Тогда они все поняли и уже старались не оказываться рядом с тобой. Я же только пытался защитить тебя.

Я не могу отвести глаз от его пытливого взгляда.

– Как же плохо, выходит, ты думала обо мне. – Он в ужасе покачивает головой. – А я и понятия не имел, что ты буквально ненавидишь меня. И все то, чем я искренне пытался помочь тебе, доходило до твоего сознания в таком искаженном виде…

– А чему же тут удивляться? Какой у меня был выбор? Вполне естественно, что я ожидала от тебя только самого худшего. Ты был такой грубый и высокомерный и обращался со мной так, будто я была твоей собственностью…

– Потому что так надо было! – перебивает меня Уорнер, ничуть не раскаявшись. – Мой каждый шаг, каждое слово – все это проверялось и находилось под полным контролем. Ну, может быть, за исключением тех минут, когда я оставался один у себя. Вся моя жизнь зависит от того, насколько достоверно я поддерживаю в себе некий образ безупречного воина.

– А как насчет того солдата, которого ты убил, выстрелив ему прямо в лоб? Его звали Симус Флетчер, – бросаю я Уорнеру очередной вызов. Меня снова распирает благородный гнев. Теперь, когда я позволила ему войти в свою жизнь, стало понятно, что гнев для меня – вполне естественное состояние. – Это тоже было частью твоего тщательно разработанного плана?.. Или нет, теперь я все поняла, – тут я поднимаю руку, – это, наверное, тоже все происходило на тренажере-имитаторе?

Уорнер застывает на месте, его мышцы напряжены.

Потом он чуть отклоняется назад, и я вижу, как играют желваки на его лице. Он смотрит на меня с грустью и гневом одновременно.

– Нет, – наконец произносит он, но почему-то мне кажется, что с какой-то предельной мягкостью. – Это происходило не на тренажере.

– Значит, с этим у тебя никаких проблем не возникало? – спрашиваю я. – Ты не испытываешь никаких сожалений по поводу того, что убил человека? И причем только лишь за то, что он украл немного еды? А ведь он просто старался выжить, так же как и ты сам.

На мгновение Уорнер прикусывает нижнюю губу. Шлепает ладонью по коленям.

– Надо же! Как быстро ты перебежала на его сторону.

– Он был совершенно невиновен, – говорю я. – Он не заслуживал смерти. Не за подобный проступок, во всяком случае. Не за такое.

– Симус Флетчер, – спокойно произносит Уорнер, смотря на собственные ладони, – был пьяницей и полным негодяем, который постоянно избивал свою жену и детей. Он не кормил их неделями. Еду они получали дважды в месяц. Однажды он ударил кулаком в лицо свою девятилетнюю дочь, выбив ей при этом два передних зуба и сломав челюсть. Он избил свою беременную жену так, что у той случился выкидыш. У него есть еще двое детей. Мальчик семи лет и пятилетняя девочка. Он им переломал руки. Обоим.

Я начисто забываю про еду.

– Я очень внимательно слежу за нашими гражданами, – признается Уорнер. – Мне важно знать, кто они такие, как они живут, чем дышат, на что надеются. – Он неопределенно пожимает плечами. – В принципе, мне, наверное, должно было бы наплевать на них всех. Но это не так.

Мне кажется, теперь я уже никогда больше не раскрою рот.

– Я никогда не убеждал никого в том, что живу согласно каким-то особым принципам, – говорит мне Уорнер. – Никогда не считал, что я всегда прав или что я такой хороший и справедливый. И тем более никогда не оправдывал свои поступки. Простая истина заключается в том, что мне все равно, как обо мне подумают. Мне приходилось совершать страшные поступки в моей жизни, любовь моя, но я не ищу у тебя ни прощения, ни оправдания. Потому что я не могу позволить себе такой роскоши, как философствовать относительно всевозможных сомнений, в то время как мне приходится действовать согласно основным инстинктам каждый день.

Он встречается со мной взглядом.

– Можешь осуждать меня, как тебе захочется, – говорит он и тут же добавляет: – Но только я не выношу людей, которые избивают своих жен и детей. Таких терпеть я не собираюсь. – Дыхание у него становится тяжелым. – Симус Флетчер попросту убивал свою собственную семью. Ты можешь называть это, как тебе заблагорассудится, но я ничуточки не сожалею о том, что убил человека, который вминал лицо своей супруги в стенку. Я не буду жалеть о том, что уничтожил гада, который ударил кулаком со всей силы в лицо маленькую девочку. Мне ничуть не жаль его, и извиняться за свои действия я не буду. Потому что ребенку лучше оставаться вовсе без отца, а женщине без мужа, чем иметь вот такого. – Я вижу, как он нервно сглатывает. – В этом я уверен.

– Прости, Уорнер. Я…

Он поднимает руку, останавливая меня. Потом успокаивается сам, устремляя взгляд на тарелки с нетронутой едой.

– Я уже говорил это раньше, любовь моя, и мне жаль, что приходится повторять снова, но ты не понимаешь, какой выбор мне зачастую приходится делать. Ты не знаешь, что я видел и что мне приходится наблюдать буквально каждый день. – Он колеблется секунду, потом продолжает: – И мне бы не хотелось, чтобы ты об этом узнала. И даже не старайся понять, почему я поступаю так или иначе, – говорит он наконец, глядя мне в глаза. – Потому что если ты начнешь делать это, могу заверить, что тебе придется столкнуться с глубоким разочарованием. А если ты будешь продолжать строить догадки относительно моего характера, могу посоветовать одно: сделай одно верное предположение, что всякий раз тебе предстоит ошибаться.

Он поднимается с присущей ему элегантностью и изяществом движений, и от неожиданности я вздрагиваю. Уорнер приглаживает ладонью брюки и снова закатывает рукава рубашки.

– Я передвинул комод с твоей одеждой в свою гардеробную, – говорит он. – Там найдутся кое-какие вещи, в которые ты сможешь переодеться, если захочешь. Кровать и ванная тоже полностью твои. А у меня много неотложной работы, – добавляет он. – Так что сегодня я буду спать у себя в кабинете. – С этими словами он открывает смежную дверь, ведущую в его личный кабинет, и запирается в нем изнутри.

Глава 8

Еда совсем остыла.

Я уныло нанизываю на вилку кусочки картофеля, но все же заставляю себя поесть, хотя аппетит у меня пропал окончательно. Я не могу не думать о том, уж не слишком ли я настойчиво допрашивала сегодня Уорнера.

Мне казалось, что на сегодня откровений было более чем достаточно, но я оказалась не права. Мне интересно, сколько же еще всего осталось и сколько придется узнать о нем нового в самые ближайшие дни. Или месяцы.

От этого мне даже становится страшно.

Потому что чем больше я узнаю о нем, тем меньше у меня остается отговорок, чтобы окончательно оттолкнуть его от себя. Он словно разворачивается передо мной и становится совершенно иной личностью. Он пугает меня, причем так, как я не могла бы раньше даже предположить.

Я думаю, что в любом случае сейчас еще не время.

И не место. Потому что еще так много остается непонятного. О если бы мои эмоции могли понять, насколько важно точно определить нужное время…

Я не могла даже подумать о том, что Уорнер не понимает, насколько я ненавижу его. Наверное, только теперь мне стало вполне очевидно, каким он сам себя тогда представлял: не считая свои поступки преступлениями или даже действиями, заслуживающими осуждения. Возможно, он счел, что я оценю его по достоинству и начну сомневаться в том, какой же он все-таки на самом деле. Или еще проще: может быть, он надеялся на то, что я смогу понять его так же просто, как он смог разгадать меня.

Но у меня это не получилось. И ничего из этого не вышло. И теперь я думаю о том, насколько, возможно, я разочаровала его.

Почему же он вообще был мне не безразличен?

Я медленно поднимаюсь на ноги, тяжело вздыхая и ненавидя себя за постоянные сомнения и колебания. Конечно, я не могу отрицать, что внешне он всегда казался мне весьма привлекательным молодым человеком, но все же, что касается его характера и личности в целом, мне трудно сделать какие-либо окончательные выводы. Мне очень непросто так резко переключиться и изменить свое мнение. Также трудно воспринимать его иначе как монстра, привыкшего манипулировать окружающими его людьми.

Мне требуется некоторое время для того, чтобы я начала считать Уорнера нормальной личностью.

Но я уже устала думать, размышлять и анализировать. Вот прямо сейчас мне больше всего хочется принять душ.