Но вместо этого он пугал ее и делал только хуже.
Ализэ проводила дни, теряясь в догадках, какие испытания постигнут ее, какие муки подстерегут. И когда…
Рука ее замерла; окровавленный платок упал на землю, незамеченный. Сердце девушки вдруг заколотилось с силой копыт, бьющихся о грудную клетку. Она едва могла сделать вдох. Лицо, это нечеловеческое лицо. Он был прямо здесь… наблюдал за ней какое-то время.
Ализэ обратила внимание на его плащ почти одновременно с тем, как увидела лик юноши. Черная шерсть тончайшей выделки была тяжелой, искусно скроенной; даже отсюда, даже в этот самый момент, Ализэ разглядела ее изысканное великолепие. Без сомнения, это была работа мадам Незрин, швеи-мастерицы самого выдающегося ателье империи; Ализэ смогла бы узнать работу этой женщины где угодно. На самом деле, Ализэ была способна узнать работу почти любой мастерской в империи, именно поэтому ей часто хватало одного взгляда на незнакомца, чтобы догадаться, сколько людей на похоронах притворяются, что оплакивают его.
Этого человека, карманы которого, несомненно, глубже, чем у самого Дариуша, будет оплакивать множество подхалимов, решила она. Незнакомец оказался высок и грозен. Он надвинул на голову капюшон, скрывая большую часть лица, но это не сделало его безымянным существом, которым он надеялся казаться. Девушка заприметила подкладку его плаща на ветру: чистейший чернильный шелк, выдержанный в вине и закаленный стужей. На создание подобной ткани ушли годы. Тысячи часов труда. Юноша, скорее всего, даже не подозревал, что на нем надето, как и не подозревал, похоже, что и с такого расстояния Ализэ может различить, что застежка у его горла изготовлена из чистого золота, а стоимость его простых, ничем не украшенных сапог позволила бы накормить несколько сотен семей в городе. Юноша был глупцом, думая, что выглядит незаметным, что у него есть преимущество перед ней, что он…
Ализэ оставалась неподвижна.
В ее разуме медленно пробуждалось осознание, а вместе с ним – густая, отупляющая тревога.
Как долго он стоял там?
Жил когда-то человек
И змей на плечах он носил.
По правде говоря, Ализэ вообще не обратила бы на него внимания, если бы он не смотрел на нее так пристально, пригвождая взглядом к месту. И тут ее как громом поразило, она ахнула: она видела его только потому, что он позволил ей обнаружить себя.
Кто же из них был глупцом?
Без сомнения, это она.
Паника разожгла огонь в груди. Ализэ бросилась прочь, помчавшись по улицам с той сверхъестественной стремительностью, которую приберегала только для самых страшных передряг, и исчезла.
Неизвестно, какую тьму принесет с собой этот странный юноша. Она знала лишь, что никогда ей не убежать от него.
И все же она должна попытаться.
4
Луна на небосводе занимала так много места, что Камрану казалось, он мог бы коснуться ее пальцем и начертить круги вокруг кратеров на ее поверхности. Он разглядывал ее вены, звездочки и белые оспины, напоминающие паучьи мешочки, пока напряженно думал; глаза его сузились из-за непостижимого наваждения.
Она и правда исчезла.
Камран не собирался глазеть на нее, но как он мог отвести взгляд? Он уловил опасность в движениях нападавшего еще до того, как тот обнажил нож; что еще хуже, никто не обратил внимания на эту сцену. Девушку могли покалечить, похитить или убить – и, хотя Камран поклялся сохранять анонимность при свете дня, каждая клеточка тела подталкивала его предупредить, вмешаться, пока не стало слишком поздно…
Но ему не было нужды беспокоиться.
Тем не менее, беспокоило его многое – и не в последнюю очередь то, что с девушкой было что-то не так. Она носила сноду – покров из полупрозрачного шелка, который не то чтобы скрывал, но размывал ее черты. Само по себе наличие сноды было довольно безобидным; ее носили все, кто трудился в услужении. Видимо, девушка работала служанкой.
Однако слугам не полагалось надевать сноду в нерабочее время, и то, что девушка надела ее в столь ранний час, когда королевские особы еще отдыхали, было необычно.
Скорее всего, это никакая не служанка.
Шпионы проникали в империю Ардунии годами, но в последние месяцы число их опасно увеличилось, и это подпитывало тревогу Камрана, от которой он никак не мог избавиться.
Он выдохнул разочарование, выпустив в морозный воздух облачко пара.
С каждым мгновением Камран все больше убеждался, что девушка выкрала форму служанки. Ее выдавало незнание множества правил и особенностей, определявших жизнь низших классов. Одна походка уже настораживала: девушка ступала слишком уверенно для прислуги, держа царственную осанку, выработанную явно в детстве.
Камран был твердо уверен, что девушка что-то скрывала – это был не первый случай, когда шпионы прибегали к сноде, чтобы укрыться от посторонних глаз.
Юноша взглянул на часы на площади: он прибыл в город сегодня утром, чтобы побеседовать с прорицателями, приславшими таинственную записку с просьбой об аудиенции с ним, хотя о своем возвращении домой он не объявлял. Однако им, похоже, придется подождать, ибо острое чутье Камрана не желало успокаиваться.
Как служанка смогла так хладнокровно обезоружить человека, приставившего нож к ее горлу, всего одной свободной рукой? Где она нашла время или монеты, чтобы обучиться навыкам самозащиты? И что такого она сказала этому человеку, раз тот остался рыдать в снегу?
Преступник начал вставать только сейчас. Его рыжие кудри говорили о том, что он родом из Фешта – региона, расположенного по меньшей мере в месяце пути на юг от Сетара; этот человек не только находился вдали от дома, но и, похоже, испытывал сильную боль: одна его рука свисала ниже другой. Камран проследил за тем, как рыжеволосый придерживает больную конечность – судя по всему, вывихнутую, – здоровой рукой, осторожно поднимаясь. Слезы прочертили чистые дорожки на грязных щеках преступника, и Камран впервые хорошенько присмотрелся к нему. Если бы он умел проявлять эмоции лучше, на лице его отразилось бы удивление: преступник оказался совсем еще мальчишкой.
На ходу надвигая на лицо маску из замысловатой кольчужной ткани, Камран стремительно направился к пареньку. Он шел против ветра, плащ его хлопал по сапогам, и только когда Камран уже почти столкнулся с ребенком, то остановился. Мальчик-фешт отпрянул от него, вздрогнув от боли, которую причинило ему движение. Он обхватил раненую руку, прижал голову к груди, точно перевернутая многоножка, и с неразборчивым бормотанием попытался проскочить мимо.
– Лотфи, хедж, бехшти… – Пожалуйста, господин, простите меня…
В жестокость этого ребенка едва верилось. И все же осознать свою правоту – мальчишка говорил на фештунском, – было отрадно.
Камран хотел выдать его магистрату и подошел только поэтому. Но теперь обнаружил, что колеблется.
И снова мальчишка попытался протиснуться мимо, и снова Камран преградил ему путь.
– Кя тан гофт эт чекнез? – Что сказала тебе та молодая женщина?
Вопрос заставил фешта вздрогнуть. Сделать шаг назад. Кожа его была всего на тон или два светлее карих глаз, с россыпью чуть более темных веснушек на носу, и все же на его лице пятнами расцвел румянец.
– Бехшти, хедж, нек мефем… – Простите, господин, я не понимаю…
Камран сделал шаг ближе, и мальчишка почти заскулил.
– Джев ман, – произнес Камран. – Прес. – Отвечай. Сейчас же.
И тогда мальчишка затараторил так, что его слова стало почти невозможно разобрать. Камран перевел:
«Ничего, господин. Прошу вас, господин, я не причинил ей вреда. Это было просто недоразумение…»
Камран стиснул рукой в перчатке вывихнутое плечо мальчишки, и тот вскрикнул, задохнувшись, колени его подкосились.
– Ты смеешь врать мне в лицо…
– Господин, пожалуйста… – теперь паренек плакал. – Она только вернула мне мой нож, господин, клянусь, а потом она предложила мне хлеб, она сказала…
Камран отступил назад, убирая руку.
– Ты продолжаешь лгать.
– Я клянусь могилой моей матери. Клянусь всем святым…
– Она вернула тебе оружие и предложила накормить тебя, – прорычал Камран, – после того, как ты едва не убил ее? После того, как ты пытался ограбить ее?
Мальчик замотал головой, на его глазах снова выступили слезы.