Тайна Шато де Виль

– Извините, доктор, но я все еще не понимаю, чего вы хотите от меня, – развела руками Присцила. – Если вы боитесь скандала, то просто не нужно вызывать полицию. У этого француза в голове сейчас сплошной хаос, все смешалось, правда и вымысел, зачем ему сейчас лишние проблемы с законом?

– Но поставьте себя на мое место, сестра Бланш, – взмолился Чарльз Томпсон. – Я занимаю ответственный пост и должен сообщать властям обо всех правонарушениях. А если этот молодой человек опасный преступник и кто-то безвинный сильно пострадал из-за него? Неужели вы сможете спокойно спать, зная, что убийца может улизнуть в любую минуту?

Миссис Бланш смекнула, что профессор ждет от нее подсказки, как ему лучше поступить. Он был отличным хирургом, лучшим диагностом в больнице и прирожденным руководителем, но вопросы, хотя бы отдаленно связанные с полицией, вызывали у него абсолютную неприязнь. Он старался избегать любых скандалов и конфликтов с представителями власти, поэтому теперь явно боялся, как бы чего не вышло, и, попросту говоря, перестраховывался.

Сама миссис Бланш считала, что дело не стоит и выеденного яйца: нужно просто вылечить человека, поставить его на ноги. Расследовать преступления было не в компетенции медиков, тем более, факт совершения убийства не был доказан, а обвинять пациента только на основании его слов, да и то произнесенных после выхода из критического состояния, было крайне непрофессионально и даже глупо. Парень совсем ничего не помнил, кроме того, что он якобы кого-то отправил к праотцам. Скорее всего, память будет восстанавливаться постепенно, и, возможно, он сам сможет понять, почему твердит об убийстве. К тому времени он уже поправится и будет в состоянии ответить на вопросы полиции, если потребуется.

Поделившись со светилом хирургии своими предположениями, Присцила Бланш тотчас пожалела об этом, так как доктор ухватился за ее слова и, похвалив за хороший совет, поручил ей следить за реабилитацией Жака Дюбуа и постараться выяснить, что тот помнит, а что нет. Когда пациент достаточно окрепнет и воссоздаст картину происшедшего, миссис Бланш поставит в известность доктора Томпсона, а уж тот в свою очередь решит, стоит ли информировать полицию.

Выйдя из кабинета, Присцила недовольно скривила рот. Она поняла, что именитый профессор в очередной раз испробовал на ней свои навыки манипуляции. Ибо она даже не заметила, как дала свое согласие следить за пациентом и докладывать обо всем главному хирургу, хотя изначально у нее и в мыслях такого не было.

«Этот доктор Томпсон знает свое дело», – пробурчала миссис Бланш себе под нос. Девушке почему-то стало очень стыдно перед беспомощным французом, лежащим сейчас на больничной койке и нуждающимся в уходе и лечении, а вовсе не в утомительных допросах, которым его могут подвергнуть в любой момент, если это взбредет в голову главному хирургу.

Медсестра в нерешительности остановилась посреди коридора. «Все-таки нужно узнать, не требуется ли парню что-то еще. На сестру Лестридж совсем нельзя положиться». И, пересилив свою усталость, миссис Бланш повернула в сторону двадцать первой палаты, где в это время искалеченный Жак Дюбуа тщетно пытался вспомнить свое прошлое.

Глава 2

Когда я снова открыл глаза, по всей видимости, настало утро следующего дня после моего «воскрешения» или, как говорили здесь медики, «после выхода из коматозного состояния». В палате, кроме меня, никого не было, еще одна больничная койка по левую сторону от меня оставалась незанятой, но постель была заправлена, поэтому я не удивился бы, если бы ко мне в самое ближайшее время подселили нового пациента.

Голова болела уже меньше. Мне кололи уколов по десять в день, и этому, казалось, не будет конца. Весь персонал держался со мной достаточно вежливо и ровно, но иногда я замечал, как что-то появлялось у медсестер во взгляде, что-то необъяснимое, но довольно неприятное. Думаю, я бы не ошибся, если бы сказал, что меня боятся. И это было вполне понятно: после моего вчерашнего вопроса об убийстве они тут все, естественно, насторожились. Конечно, многие могли принять мои слова за бред, но это не делало мое общество более безопасным. Ведь если я бредил, то, возможно, у меня что-то не в порядке с головой, и я вообще настоящий псих, которого нужно опасаться. А если говорил правду – получается, что я кого-то порешил. Значит, я мог оказаться матерым преступником, и от меня надо держаться подальше.

Несмотря на непрерывный поток мыслей в моей голове, я сам до конца не был уверен, кто же я на самом деле. Вчера я даже не смог вспомнить и произнести свое имя, настолько ослаблен и изможден я был. Мне рассказали, что меня сбила машина, поэтому я частично потерял память. И я в самом деле мало что помнил. Интересно, кому потребовалось сбивать меня? Как бы то ни было, автомобиль, почти переехавший меня, не довел начатое до конца, ибо я склоняюсь к тому, что это было покушение на мою жизнь.

Но со вчерашнего дня я заметно продвинулся вперед, и мне удалось многое воссоздать. Воспоминания как-то нахлынули на меня потоком, и я радовался им как ребенок, узнавший что-то новое об окружающем мире. Оказалось, что мое имя – Жак Дюбуа, я родился и вырос в замке Шато де Виль на юге Франции в регионе Лот – крае необычайной красоты и первозданной природы предпиренейских ландшафтов.

Моя мать вышла замуж за Ролана Дюбуа и родила ему двоих детей – меня и мою сестру Анабель, с которой мы были неразлучны, до тех пор пока не началась война. Военные годы сейчас вспоминать мне не хотелось: чудом оставшись в живых, я подхватил сыпной тиф и был отправлен в госпиталь, где за ранеными солдатами ухаживали монахини. Там я познакомился с Фабрисом Сенжаном, хорошим парнем, получившим небольшие ранения и тоже страдавшим тифом, как и я. Мы подружились за недели, проведенные в палате, и я взял с него обещание непременно навестить меня в Шато де Виль после окончания войны.

Спустя два года Фабрис действительно приехал к нам в дом погостить и в мгновение ока сумел завоевать расположение моей матери. Выяснилось, что за несколько лет до этого мой приятель закончил обучение на художника-декоратора и увлекся архитектурой, что оказалось весьма кстати, потому как наш средневековый замок требовал серьезной реконструкции. Когда мать начала поиски подходящего человека, которому можно было доверить восстановление Шато де Виль, я тут же вспомнил о своем товарище и был искренне рад очередной возможности увидеться с ним. Приехав к нам этой весной уже во второй раз, Фабрис занялся подготовкой замка к реставрации и много времени проводил вместе с моей сестрой, помогавшей ему в изучении документов и старых фотографий нашего имения.

Анабель младше меня на три года и являет собой образец чистоты и нежности, что так присуще девушкам южных провинций. Если бы она сейчас была здесь, то обязательно сидела бы возле моей кровати, держала меня за руку и рассказывала сказки народов мира, которые мы с ней с детства так сильно любили, что часто отказывались засыпать, не услышав наши истории про фантастических персонажей. Сейчас, находясь так далеко от дома, я удивительно четко увидел перед собой ее стройную, даже худоватую фигуру, светлые с пепельным оттенком волосы, спадающие на узкие плечи, и нежную немного грустную улыбку.

Мне бы хотелось, чтобы в эти тягостные минуты одиночества она была рядом со мной, но это было невозможно, ведь они с мамой и Фабрисом находились сейчас в Шато де Виль недалеко от Каора. Не знаю, что думает по этому поводу Анабель, но Фабрис с самого начала всем своим видом показывал, какое впечатление произвела на него моя сестра, поэтому я не удивлюсь, если в ближайшем будущем он сделает ей предложение. Сомневаюсь, что я был бы рад этому браку. Анабель еще слишком молода и совсем не разбирается в мужчинах, а Фабрис, напротив, прошел через множество любовных испытаний и теперь явно хочет наконец-то остепениться и завести семью. Другое дело, что ничего не известно о его прошлом, о его родителях, а это всегда наводит на подозрение. Возможно, я и преувеличиваю – что скрывать – ведь я сильно ревную сестру к этому архитектору. Хотя Сенжан оказался профессионалом своего дела: уже через пару месяцев после его приезда к нам начались реставрационные работы, и наш дом стал похож на пленника, окруженного со всех сторон строительными лесами, подъемниками и тросами.

Пока я размышлял о возможных отношениях между Анабель и моим приятелем, в палату заглянула приятная молоденькая девчушка. Увидев, что я не сплю, она издала радостный возглас:

– Вам становится лучше с каждым днем! Это просто чудесно! Надеюсь, совсем скоро вас можно будет выписать.

– Спасибо, – с трудом выдавил я из себя, – а вы…

– Сестра Лестридж, – не дала договорить мне бойкая девушка. – Вчера в отделении дежурила сестра Бланш, такая довольно высокая и крепкая, у нее густые темно-русые волосы, заколотые в огромный пучок. Уверена, что распущенные они достают ей до талии…

Девушка продолжала еще что-то тараторить, но я уже не мог слушать, в голове опять все закружилось, и вдруг я отчетливо вспомнил убийство, о котором говорил вчера сестре Бланш. Мой мозг нарисовал довольно страшную картину: незнакомый мужчина лежит на полу в нашем доме, рисунок ковра кажется мне знакомым, но я не уверен, где видел его. Я трогаю мужчину за плечо, пытаюсь перевернуть, но не могу, так как он очень тяжелый. Тогда я изо всех сил тяну его за ноги, и на полу остается красный след. Я понимаю, что это кровь, кричу, но тщетно – никто не бежит на мой зов. В конце концов я переворачиваю тело и вижу, что человек мертв, я не могу это объяснить, но я знаю, что его убил я. Вдруг стены стали рушиться, я снова оказался в больничной палате. Надо мной – испуганное личико сестры Лестридж, которая держит в руках кувшин с водой, и по направлению ее руки я догадался, что она хочет вылить содержимое кувшина мне в лицо, чтобы я пришел в себя.

Я хотел было запротестовать, но на мое счастье в палату впорхнула другая медсестра. Отстранив сестру Лестридж, она дала мне ватку с чем-то резко пахнущим, и я окончательно вернулся к реальности. Сестра Лестридж поставила кувшин на прикроватную тумбочку и торопливо вышла в коридор.

– Вам уже лучше? – участливо спросила сестра Бланш, ибо это была именно она. Я сразу узнал ее приятное, немного строгое лицо и ободряющую улыбку. В ее присутствии становилось спокойнее, а все страхи и тревоги улетучивались сами собой.

Я кивнул ей в ответ. Правда, от моего внимания не ускользнуло, что девушка была чем-то сильно расстроена. Ее взгляд блуждал и не мог ни на чем остановиться, особенно медсестра избегала смотреть мне в глаза. Боясь снова потерять сознание, я схватил ее за руку, и, словно почувствовав мои опасения, девушка присела на стул рядом с кроватью.

– Вам не о чем волноваться. Ваше состояние пришло в норму, приступы головокружения и потери сознания еще будут повторяться, но уже не так часто. Скоро ваши травмы заживут, и вы сможете вернуться домой.

Медсестра произнесла это так спокойно и уверенно, что не было причин сомневаться в этом. Но я все-таки не выдержал и задал ей тот самый волнующий меня вопрос:

– Вы знаете, кто я такой?

Сестра Бланш резко встала со стула и принялась поправлять салфетку на прикроватной тумбочке. Потом, не глядя мне в глаза, сухо произнесла:

– Вас зовут Жак Дюбуа. Вы француз, приехали в Лондон три дня назад, а позавчера вас сбила машина, после чего вас с тяжелыми травмами доставили сюда, в госпиталь Святого Варфоломея. Все это время вы были без сознания, вас осматривали лучшие врачи, были проведены все необходимые медицинские манипуляции. Все здесь желают вам только добра и скорейшего выздоровления!

В отличие от юной Лестридж, сестра Бланш разговаривала со мной на французском, причем совершенно свободно. «Они знают, кто я и откуда. Значит, полиция уже была здесь, и скоро меня арестуют», – пронеслось у меня в голове.

Стараясь придать своему лицу беззаботный вид, я улыбнулся в ответ и вежливо спросил:

– Вы, наверное, устали? Почему вы все еще на работе? Сестра Лестридж сказала, что ваша смена закончилась и вы ушли домой.

– Да, я и в правду утомилась, – призналась девушка, – но сейчас пора отпусков, не хватает рабочих рук, поэтому главный хирург попросил меня остаться.

– Главный хирург? Наверное, он также попросил вас более тщательно приглядывать за мной? – сделав акцент на слове «приглядывать», отчеканил я.

Сестра Бланш закусила нижнюю губу и бросила на меня отчаянный взгляд. Затем, убедившись, что из коридора за нами никто не подсматривает, закрыла дверь и села обратно на стул рядом со мной.

– Послушайте, месье Дюбуа, – доверительно начала она, – я не знаю, что с вами произошло, и почему вы оказались в Лондоне, но доктор Томпсон, тот седой врач, который осматривал вас вчера вечером, беспокоится о том, что вы упомянули о каком-то убийстве. И он поручил мне следить за вами до тех пор, пока вы не вспомните все, что в действительности случилось. Если вы в самом деле убили человека, нам придется вызвать полицию. Профессор не сделал этого до сих пор, так как вы французский подданный, а доктору не хочется необоснованно обвинять в чем-то гражданина другой страны. И что же теперь прикажете с вами делать?

Я попытался подняться и вновь почувствовал себя дурно. Девушка заметила это и хотела было снова дать мне нашатырь, но я жестом остановил ее и неожиданно для себя выпалил как на духу:

– Сестра Бланш, вы не обязаны верить мне, скорее наоборот. Возможно, в ваших глазах я преступник, скрывающийся от правосудия. Но ведь на самом деле вам ничего не известно обо мне, как я жил до сегодняшнего дня, кто мои родители и моя семья. По правде сказать, я и сам смутно все это теперь вспоминаю. Вот вы сказали, что меня зовут Жак Дюбуа, а еще вчера мне это ровным счетом ничего не говорило. Но и сейчас я не до конца уверен в этом, ибо то, что творится со мной, это словно фильм, а я – зритель в кинозале. Я знаю, что главного героя зовут Жак Дюбуа, он живет со своей семьей в шато во Франции. И я заставляю себя думать, что это и есть я. В моей голове сохранились какие-то отрывки из киноленты про мою жизнь, а я как будто вижу все со стороны. Все персонажи хорошо прорисованы в моей памяти, все замечательно срежиссировано и поставлено, но это не мои воспоминания, это всего лишь фильм обо мне. Единственное, что я точно помню, помню так, как будто это действительно происходило со мной, так это то, что я лишил человека жизни. Я говорю об этом, потому что это самые яркие воспоминания, которые мне удается воспроизвести. Но я не могу объяснить, ни кто этот человек, ни почему я убил его. Понимаю, это звучит безумно, и никто не поверит мне, даже вы с вашим светлым умом и добрым сердцем. Но мне не у кого просить помощи, сестра Бланш. Я знаю, что убил человека, и хочу понести наказание, но я должен разобраться во всем. Жак Дюбуа сейчас для меня не более, чем вымысел, я не знаю, кто он такой, способен ли он на убийство; но я знаю, что я, тот человек, который сейчас перед вами, не способен никого убить. Так получилось, что мое сознание не дает мне возможности проникнуть внутрь Жака Дюбуа, покопаться в его голове и найти причины, по которым он мог пойти на убийство. Если сейчас меня арестуют и отвезут домой, то на родине меня ждет как минимум тюрьма. Я никак не смогу помочь ни себе, ни Жаку Дюбуа. Мне нужно вернуться домой обычным человеком, не подозреваемым в убийстве, а потерпевшим, перенесшим тяжелые травмы и нуждающимся в уходе. Ваш покорный слуга – из состоятельной семьи, сестра Бланш, если вы сможете мне помочь, я не останусь в долгу. Но я думаю, что деньги не будут для вас решающим фактором при принятии решения. Подумайте о справедливости. Ведь если я не докопаюсь до правды, осудят Жака Дюбуа, а с ним и меня, но представьте на минуту, что он невиновен. Это значит, что настоящий убийца останется безнаказанным и будет разгуливать на свободе. Эта мысль не дает мне покоя. Поэтому я прошу вас о помощи, мне больше не к кому обратиться, в вас я вижу своего спасителя. Вы добрая и честная девушка, поэтому я полностью доверяю вам.

Сестра Бланш смотрела на меня изумленными глазами. Я тут же подумал, что зря сходу обрушил на нее такой поток своих измышлений и терзаний: скорее всего, это еще больше ухудшит мое положение, и она расскажет все главному хирургу, который ускорит появление полиции и мое задержание. Я уже совсем было отчаялся, но тут девушка тихо заметила:

– То, что вы говорите… это все очень странно и непонятно. Если бы я не наблюдала за вашим состоянием, то решила бы, что вы сошли с ума. Но я хорошо знаю больных с нарушенной психикой: они мнят себя убийцами и маньяками, чтобы почувствовать себя великими людьми, быть на виду и познать славу. Вы не похожи ни на одного из таких пациентов, поэтому я склоняюсь к мысли, что вы говорите правду. Я искренне сочувствую вам, но, право, не понимаю, чем могу вам помочь.

Почувствовав некоторую поддержку с ее стороны, я поспешил ответить:

– Я должен как можно скорее вернуться домой, и вы поедете вместе со мной.

– Что? Но это невозможно… я…

– Прошу вас, выслушайте меня до конца, – взмолился я, и девушка молча кивнула. – Вот что я придумал: вы скажете доктору Томпсону, что я был не в себе, когда говорил об убийстве, и, конечно же, это всего лишь плод моего воображения. Объясните профессору, мол, вы сами уверены, что я никого не убивал, но вас волнует мое психическое состояние, поэтому вы хотите сопровождать меня во Францию и там быть моей сиделкой, пока я окончательно не поправлюсь. Если главный хирург согласится вас отпустить, то я напишу своей матери, чтобы она подготовила все к нашему приезду, и вы ни в чем не будете нуждаться. В нашем замке, кроме прислуги, живут только моя мать, сестра и один молодой архитектор. Значит, когда мы приедем, вам выделят отдельную комнату. Вы будете рядом со мной, и с вашей помощью я смогу постепенно вспоминать все, связанное с убийством. Если в доме и правда совершено преступление, то мне нужно будет время, чтобы разобраться в произошедших событиях. Но мы должны поехать вместе, один я не справлюсь. Мне нужен человек, который будет в курсе моих планов и сможет в случае необходимости дать показания в мою пользу, рассказав обо всем правдиво.

Сестра Бланш молчала. По ее лицу было непонятно, о чем она думает, но я надеялся, что она встанет на мою сторону.

Через минуту девушка промолвила:

– К сожалению, доктор Томпсон не сможет отпустить меня ухаживать за вами вне стен больницы, но я давно не была в отпуске и вполне могу попросить его сейчас.

Я не поверил своим ушам и принялся благодарить сестру Бланш.

Она с серьезным выражением лица остановила поток моих радостных возгласов: