День накануне Ивана Купалы. Книга первая

Глава XI

Стас проснулся, почувствовав, что его укрывают. Он открыл глаза и в полумраке увидел Казимира Степановича и Димку.

В окошко заглядывал нежно-сиреневый вечер.

– Ты чё стонешь? – увидев, что Стас не спит, спросил шёпотом Дима.

Профессор, перестав подтыкать одеяло, добавил:

– Мы решили, что ты замёрз.

Стасик нисколько не замёрз, потому что, пока он спал, кто-то подложил ему под бок большую горячую подушку. Он потянул воздух опухшими губами и спросил, держа рот боком:

– Бабушка приехала?

– Нет ещё. А чего ты шепчешь?

– А вы чего?

– Будить тебя не хотели.

– А может, у тебя горло болит? – спросил профессор по-прежнему шёпотом.

– Нет. Не болит, – ответил Стасик громче, не узнавая собственного голоса.

– А что болит?

У Стаса, если по правде, болело всё. Даже говорить было больно. Губы распухли и не слушалась. Но он не стал жаловаться – сказал, что колени, и добавил, кашлянув:

– Немного.

– Ты будешь, как Кощей, ходить и скрипеть, – пошутил Казимир Степанович.

Стаська криво улыбнулся и стал подниматься. Хорошо, что в полумраке никто не видел его лица.

– Дина где? – Спросил он на выдохе.

– На кухне, порядок наводит, чтоб бабушку задобрить.

Наступал час расплаты за дневное разгильдяйство.

– А Рыся?

– Спит, я её ковриком покрыл, чтоб не видно.

– А она обязательно приедет? В городе не останется? – отдыхая после каждой фразы, спросил Стас.

– Приедет, – со вздохом ответил, Дима. – Ей Марьку доить. Мы с Динкой хотим её встречать. Пойдёшь с нами?

Стаське не хотелось никуда идти, но бросить друзей он не мог. Потому кивнул легонько.

Они вышли из бункера. Сумерки сгущались, становились фиолетовыми и пахли мёдом.

Воздух был тёплым, но Стаса зазнобило, да так сильно, что он сделал усилие и, чтобы не клацнуть зубами, сказал отрывисто:

– Я оденусь – комары.

И пошёл к себе, деревянно двигая ногами.

По той же причине – больно было поднимать руку – он не стал включать свет, хотя на верандочке, увитой виноградом, было темно. Стас нащупал на стуле рубашку и начал тихонько надевать её, морщась в ожидании, когда ткань коснётся обожжённой и изодранной кожи. И вдруг, забыв обо всём, замер. Потому, что снизу, прямо из-под земли, пронёсся по верандочке протяжный вздох. Такой жуткий, такой тяжёлый, такой замогильный, что… Стаська вылетел из комнатки, бросился со ступенек, чуть не растянулся, наступил второпях на какую-то твёрдую штуковину и заскакал на одной ноге от боли, но сквозь пелену слёз увидел что-то большое, светлое и кинулся к нему.

Этим двухметровым привидением был Казимир Степанович в своём летнем полотняном костюме.

– Ты чего прыгаешь?

Стаська, одеревенев от боли и страха, смотрел перед собой, не находя слов и чувствуя, что сейчас закричит в голос, зажал себе рот скомканной рубашкой. Но ужас рвался мычанием наружу.

– Стасик, ты чего? Больно так, что ли, Стас?

Профессор погладил его по голове и добавил озабоченно:

– Какой-то заколдованный круг. Коза пропала. Обиделась, наверно. Расшатала кол и ушла. Ребята в огороде шарят – как сквозь землю провалилась. Ни кола, ни верёвки, ни козы. Если на гору пошла – где её искать?

Стас поднял голову. Лучи редких звёздочек завертелись хороводом на темнеющем небосклоне.

– Ма-а-а…, – простонал мальчик, но с разбитыми губами и через рубашку у него ничего не получилось.

– Что? – переспросил профессор.

Не в силах ответить во второй раз, Стаська помотал головой из стороны в сторону. И это мотание придало ему силы. Он снова помотал ею туда-сюда, и ещё раз, и ещё. А когда почувствовал, что больше не трясётся, оторвал лицо от рубахи и, ощущая твёрдость шва на щеке, сказал коротко:

– Марька.

– Да, ушла.

– Коза…

– Что? – наклонился к нему профессор.

– Коза…

– Что – коза?

– Коза….

– Где – коза?

– Коза, – и Стас, с шумом потянув воздух заложенным носом, качнул головой за спину.

Профессор тут же всё понял. Он выпрямился, прижал к себе Стаса и, не убирая тёплой ладони с его горячего плеча, пророкотал:

– Дина, Дима! Включите хоть кто-нибудь свет во дворе!

Свет зажёгся не сразу. Но только он вспыхнул – и у дома, и при входе на летнюю кухню, – так сразу осветил четырёхгранный кол, лежащий в стороне от дорожки.

Вынырнувший из темноты Димка кинулся на него и, не сбавляя хода, уже второй раз за сегодня пошёл по уходящей от кола верёвке.

– Тебе помочь? – только и успел крикнуть Казимир Степанович.

– Я сам, – донеслось с верандочки.

Там зажёгся свет, раздались Димкины вопли. Похоже, сейчас он мог справиться со стаей волков, не то, что с козой.

Когда же он появился, на манер бурлака перекидывая верёвку с одного плеча на другое, то орал во всё горло:

– Во! Контра! Контра и есть! Устроилась, вражина! Под кроватью!

Коза, шедшая следом, мотала бородато-рогатой головой. А потом, упершись, встала.

– Дима, ты бы осторожнее, – попросил профессор.

Но Димку ничто не могло остановить. Он схватил наперевес кол, чёрный с заострённой стороны, и пошёл на козу. И Марька одумалась, потрусила к сараю, волоча верёвку и оборачиваясь, чтоб показать Димке рога. А он всё норовил пнуть её покрепче.

Мимо посторонившихся Диночки, Стасика и Казимира Степановича коза протрюхала, качая выменем. А Дима, сияя и отряхивая ладони, сообщил:

– Она там такое устроила! Такое! Уродина рогатая! Счас веник возьму. Вот, Казимир Степанович, скажите, кому она нужна, Контрамарка эта? За что её любить? «Малых детушек кормилица-поилица», – пропел он, кривляясь. – Так бы и убил! Что мы, без её молока не прожили бы? Да в магазине этого молока – завались!

И он потряс в темноту кулаком.

Глава XII

Коза похозяйничала на верандочке от души: накидала везде своих шариков, съела семечки вместе с фунтиком. Уронила на пол – хорошо, не наступила – Стаськины часы, но главное, главное Димка вымел из-под кровати, собрал на совок и спросил сам себя:

– Чёй-то наша Контра стала бумагу жрать? Я ей зимой дневник давал – не ела!

Стасик смотрел на замусоленные кусочки альбомного листа, с трудом узнавая в них остатки «Распорядка»

– Это нужное или чё? – Дима смотрел на свет самый большой из клочков.

– У-у, – ответил Стасик, мельком глянув на стену, куда он думал повесить распорядок, – ерунда всякая.

Последние слова получились как «лулундаякая», но Димка понял.

– Слушай, часы у тебя – «Командирские», – прочёл он, с уважением. – Они что – светятся?

Стаська кивнул.

– Ишь, ты! Дай, попробую! – Димка кинулся к выключателю.

На верандочке стало темно, зато ярко осветились цифры и стрелки циферблата.

– Даже секундочки! – восхитился Дима.

А Стасик думал: огорчаться ему или нет. Если б этот «Распорядок» висел на стене, то Стасу было бы стыдно, что он его не выполняет. А тут просто гора с плеч – «Распорядок» съеден зловредной козой Марькой. И Стас этого не хотел – так получилось. Значит, ему придётся жить по другому распорядку, по своему. Надо же как-то выходить из положения? Жаль только, нельзя спросить козу: чем же пахло от голубого моря

А Димка всё наслаждался часами.

– «Командирские», – в очередной раз с протянул он. – Дашь поносить?

– Бери.

Стаська стал надевать сандалии – ходить босиком в темноте он больше не собирался.

– Который час?

– Автобус! – вместо ответа прокричал Дмитрий и, схватив совок, выскочил из комнатки.

Не успел Стаська застегнуть вторую сандалию, как, уже с надетыми часами, вернулся Димка.

– Давай, – прокричал он, и Стас послушно потянулся следом.

Выйдя из переулка, ребята сразу увидали освещённые окна автобуса. Пассажир в нём был один – бабушка, Валентина Николаевна. Она стояла у выхода и, держась за поручни, улыбаясь и кивая головой, разговаривала одновременно и с кондуктором, и с водителем.

– А если сказать, что мы все котлеты съели, – не спуская глаз с автобуса, предложил Димка.

– Не поверит, вон сколько их было, – ответила Дина, глядя, как бабушка прощается и спускается со ступенек.

Та не сразу заметила стоявшую под деревьями троицу. Но когда увидела и узнала, то отступила на шаг и опустила сумку на тёплый асфальт.

Тут Димка и Диночка, кинулись к ней, вопя: «Бабушка, мы пришли тебя встретить! Мы соскучились!» И заскакали вокруг.

Под напором орущих внуков Валентина Николаевна хотела отступить, но подобралась, потянула носом над их головами и спросила утвердительно:

– Хату спалили?!

– Что ты, бабушка! – враз притихли те.

– А что случилось?

– Ничего.

– Поди ж, ты! Ничего не случилось, а встретить решили. Ну-ка, домой!

И двинулась вперёд, по пути расспрашивая, как прошёл день:

– На море ходили?

– Ходили.

– Скотину кормили?

– Кормили.

– Поили?

– Поили.

– А птицу?

– И птицу.

– А козу?

– И козу.

– Все живы?

– Все.

– Все целы?

– Все.

– А борщ ели?

– Какой?

– Зелёный, – остановилась тётя Валя. – В холодильник поставлен, и яйца – рядом. Я ж тебе показывала, Дмитрий.

– Ой, бабушка, – с нежной радостью пропела Дина, – мы борщ не нашли, зато мы все котлеты съели.

Тётя Валя пошла, считая вслух:

– У меня на сковороде девять штук помещается. Я сделала три сковороды.

– Ой, ба, они такие вкусные были, такие вкусные, – лепетала девочка.

– Ещё бы, – и Валентина Николаевна двинулась на калитку, как на врага.

А войдя во двор, скомандовала:

– Тащите мне эту заразу.

Ребята, сгрудившись, молчали.

– Спрятали. Кошку паршивую выгораживаете, а родной бабушке врёте! Да ещё чужого мальчика за компанию. А ну, Станислав, иди сюда. Иди, расскажи, как дело было. Батюшки светы, Стасик!

Стас, повлечённый суровой рукой к крыльцу, никак не ожидал, что его личность произведёт такое впечатление. Валентина Николаевна схватилась за сердце.

– Да кто ж так тебя? Да где? В первый день! Да как же?

– Я в футбол. Упал, – держа рот боком и глядя умоляюще, ответил Стасик.

– Царица небесная! Димитрий!

Тётя Валя обернулась в поисках внука. Но Димки, прихватившего бабушкину сумку, уже рядом не было.

– Смерти вы моей хотите. Как можно так в футбол играть? Как можно?! Сильно болит? – она сочувственно вглядывалась в лицо Стасика.

Тот потряс головой: «Нет».

– Иди ложись, я сейчас приду, – и повернулась к Дине. – И ты тоже. Ноги мыть и на боковую.

– А ужинать? – пискнула та.

– Ужинать? Да после стольких котлет вас неделю можно не кормить. Съели котлеты?

Ребята молчали.

– Съели. Теперь спать.

Стаська пошёл к себе, разделся и лёг, надеясь, что хозяйка закрутится и забудет о своём обещании. Но она пришла с бокалом молока и знакомой бутылочкой облепихового масла.

Стасик, боясь, что тётя Валя, увидит другие части его тела и начнёт допытываться, вцепился в одеяло и крепко держал его у горла. Но Валентине Николаевне было некогда. Она напоила Стаса тёплым молоком, причитая, смазала ему нос, губы, подбородок и, погасив свет, украдкой перекрестила маленьким быстрым крестом.

Глава XIII

Ночь была беспокойной.

Во-первых, Стасу было больно лежать – что на спине, что на боках, а про живот и говорить нечего.

Во-вторых, всю ночь его мучили кошмары. Вначале его гоняли огненные шары размером с футбольный мяч. Потом прискакали пробки от бутылок с шампанским и давай целиться. А под утро вообще привиделся кавардак. Вначале, вроде, ничего: по оранжево-горячей медленной реке к нему подплыл на лодке дед Мазай. Не летний, из автобуса, а другой, но дед Мазай, точно. Подплыл, посмотрел на Стасика, который всё боялся, что упадёт в эту страшную реку, и накинул на Стаса зипун. Стасик хотел засмеяться, но зипун вдруг ожил и начал драться со Стасом, которому и так было плохо. Кончилось тем, что зипун победил, занял всю кровать, согнав хозяина к железной перекладине. Стаська уперся в неё лбом. От холода железки ему стало легче, но главное, зипун больше не дрался. Только развалился как фон-барон, жарко грел и сопел недовольно.

Утром по верандочке раздался бодрый Димкин топот. Вынырнув головой из занавески, он сказал скороговоркой:

– Рыська пропала.

Да так и застрял в дверях:

– Эт чёй-то?!

Стаська, хоть больно было двигаться, повернулся к стенке и, ужаснувшись, чуть не свалился на пол. На него зевала огромной пастью белая безглазая змеиная голова.

– Рыська! – захохотал Дима. – Казимир Степанович, она тут!

Стаська смотрел на то, что он принял за змею, с облегчением узнавая в ней очертания обтянутой пододеяльником большой кошачьей головы с открытой пастью. Рыська же, проснувшись, выпростала мохнатую лапу и, потягиваясь, показывала коготки.

– Все к тебе, Стасик. У тебя, верно, мёдом намазано, – сказал, улыбаясь, Казимир Степанович.

Но, поглядев на Стаса, уже совсем другим голосом обратился к Димке:

– Давай-ка быстренько.

В четыре руки они прогнали прочь нахальную кошку. А у Стаса мелькнула мысль рассказать о пробках, о зипуне, но все ночные страсти показались ему неважными. Хотелось только спать.

Казимир Степанович потрогал его лоб и спросил сочувственно:

– Очень плохо?

Стас осторожненько повёл головой.

– Ладно, лежи, сейчас что-нибудь придумаем, – профессор вышел и стал спрашивать Димку о телефоне.

Затем к Стасику, светясь, как зорька, пришла Нелли Савельевна в малиновом халатике. Она заставила его принять шипучую таблетку, села на край кровати и начала рассказывать про свой нос. Ведь ей тоже довелось болеть. Стасу нужно было сходить, прогуляться, но он стеснялся, терпел и слушал. Оказалось, что в салоне, где работает Нелли Савельевна, меняли дверь. А Нелли Савельевна, при сём присутствовала и помогала советами. Но дверь вдруг упала, ударила её по носу, прямо по кончику, и он повис на кусочке кожи.

– Вот видишь, – показывала Нелли Савельевна малиновым ноготком, – вот, шрамик. Японскими иглами шили, шеф оплатил.

Она рассказывала так подробно, так занимательно, что Стаське стало казаться, что он давно знает и салон, в котором Нелли Васильевна работает, и девочек-сотрудниц, и даже их шефа Вольдемара.

Димка заглянул, оценил обстановку и убежал делово. Спустя минуту явился вновь.

– Стаська, – он кивнул Нелли Савельевне, которая начала всю историю заново, – я тебе раскладушку поставил – где Рыська лежала. Там болеть лучше.

Гостья заторопилась и откланялась. А Стасик, прогулявшись и пригубив по настоянию Димки молока, устроился на новом месте. Тут же объявилась Рыся, залезла под выгоревшую, скрипучую раскладушку, спиной потолкала Стаса, покрутилась, обживая местечко, и затихла. Димка рассказал, что Диночка уехала с бабушкой встречать маму с братишкой из роддома. А Казимир Степанович ушёл звонить – вызывать Стасику врача.

Лежать в тени под орехом действительно было приятней, чем на верандочке. Но только Стас смежил веки, как у раскладушки объявилась Нелли Савельевна – вся в нежно-салатовых тонах. Она посмотрела, поджав губы, а потом сказала:

– Я вижу, Стасик, ты хороший мальчик, домашний, воспитанный, не то, что Дима. Послушай меня – держись от него подальше, он может тебя испортить.

Стаське лень было говорить, он промолчал, но про себя возмутился: «Как можно меня испортить? Что я – овощ какой, что ли?»

– Подумай над моими словами, – весомо сказала Нелли Савельевна и ушла.

Глава XIV

Проснулся Стас от шумного разговора. В двух шагах от него, возвышаясь подъёмным краном, Казимир Степанович что-то сердито выговаривал крепышу в белом халате. По случаю жары халат незнакомца был застёгнут на одну пуговицу и, закрывая шорты, выгодно подчёркивал кривизну поросших жёлтой шерстью ног.

– Как так можно? – горячился Казимир Степанович. – Я первый раз звонил – ещё семи не было. Потом звонил в десять, мне обещали, что вы вот-вот будете. А сейчас, – он посмотрел на часы, – почти час, без малого. А если б это был аппендицит или сердце?!

Крепыш спросил хрипло:

– У вас сердце?

– Нет, у меня ребёнок больной.

– Вас должны были проинструктировать.

– Да. Положить в прохладу и давать пить.

– Правильно.

– Но он спит, а я волнуюсь.

Крепыш хитро посмотрел на Стасика, подмигнул и сказал:

– А может, у него сна не хватает? В организме.

Казимир Степанович возмутился:

– Как вы смеете? Явились через шесть часов и ещё шутите!

– Не волнуйтесь, папаша, с вашим ребёнком всё в порядке. Лучше дайте водички – пока машина не придёт, я весь ваш. Во, колоночка! – и крепыш, опустив на землю пахнувший лекарствами чемоданчик, двинулся к колонке.

Казимир Степанович, не находя слов, пошёл следом. А незнакомец, не снимая халата, залез головой под струю воды, пил и плескался там, что твой гусь.

– Послушайте, вы! Вы, вообще-то, медик?

Парень, блаженно прикрыв глаза, кивнул головой, мол – «медик, медик».

– Безобразие, – кипятился профессор, – откровенное безобразие!

– Ой, гражданин, вас послушаешь – со стыда сгоришь, – фельдшер выпрямился и, сдув капельку с носа, начал снимать намокший халат. – Всё-то вы знаете – прям доктор наук, не иначе.

– А что, я неправ? – отступил Казимир Степанович.

– Правы, правы. Но и я по правилам должен иметь сколько вызовов за смену? Во, и не больше. И машина у меня должна быть нормальная.

Поднявшись на ступеньку колонки, медик стал повыше и, подчеркивая важность сказанного, держал указательный палец перед подбородком профессора.

– А я имею этих вызовов больше, в два раза. И машина по такой жаре у меня кипит. Кипит, булькает и ехать отказывается. Потому мы ездим не от больного к больному, а от колонки к колонке. А от больного к больному я хожу сам. Вот этими, – крепыш потряс сначала одной, а затем другой, – ногами.

Он вытер лицо и шею снятым халатом, встряхнул, снова надел его, а потом сунул ногу, прямо в плетёнке, под струю воды и, жмурясь, пошевелил пальцами.

– А, главное, обидно, что все вызова, все до одного – дикие, – медик поменял ноги. – Словно люди юга никогда не видели: купаются до обалдения, загорают до почернения и пьют до посинения. Мне эти отдыхающие уже вот где!

Он ткнул себя большим пальцем в правое подреберье.

– Да у меня ребёнок, – пытался возразить профессор, – он вина не пьёт.

– Уже легче, значит, промывать не придётся. И вообще, папаша, можете мне поверить: я сразу всё понял. Хотите, скажу?

Фельдшер, плюхая обувью, подошёл к раскладушке. Пощупал прохладными пальцами пульс Стасика, раскрыл ему пошире правый глаз, посмотрел внимательно, кашлянул и сказал.

– Значит, так: ребёнок не местный. Наши ещё в мае успевают облезть не по разу. Стало быть, приехал день два назад. На море был, но не перекупался, не перезагорал – это главное, то есть, жить будет. Расстройства нет?

Стаська отрицательно помотал головой.

– Чудненько. А то приезжают и дуют прямо из-под крана, а там, в нашем-то климате… – он запнулся. – Гм. Да. Читаем дальше: физиономия явно стёсанная – упал?

Стас кивнул.

– Так и запишем: летать, не научен. Где угораздило?

Стасик, стыдясь лжи, старался не глядеть на профессора:

– В футбол.

– Спортсмен, значит. Похвально. А колени у нас как? – крепыш откинул покрывало. – Естественно, и колени. Главное, что грязи и нагноения в ранах нет. Значит, надо продолжать в том же духе. Вопросы есть?

– Но он спал, понимаете, не мог открыть глаза.

– Дык, это… – фельдшер почесал мокрую грудь, – акклиматизация, знаете ли. Это не фунт изюму: бешеное количество кислорода, солнце, море, движение в неограниченном количестве. А если самолётом летел, то смена часовых поясов. Нагрузка? Нагрузка. Когда он приехал?

– Позавчера.

– Ну, вот, первый день продержался на эмоциях, а потом – всё, организм не железный. Вдобавок, ночь почти не спал. Верно гутарю?

Стасик кивнул.

– Естественно, вон какие плечи румяные. Дай-ка, я спину гляну.

Крепыш, обойдя раскладушку со стороны ног, подошёл к лежавшему на боку Стасику сзади и откинул покрывало.

– О! – голос медика изменился.

Он легонько оттянул резинку трусов Стаса, присвистнул, сказал: «Матка боска!», а потом спросил Казимира Степановича:

– Так, гражданин, кем вы приходитесь этому ребёнку?

– Я? Я отдыхающий, как и он. Его родители знают нашу хозяйку, вот и прислали мальчика. А в чём дело?

– Дело в том, что оно пахнет керосином. И раз вы человек посторонний – отойдите. Нет, лучше уйдите. Совсем. Я забираю ребёнка в стационар. И дело пойдёт законным путём. А вы идите, идите, – фельдшер выставив ладони шёл на профессора.

– Подождите. Что вы меня гоните?! – не понял Казимир Степанович.

Крепыш, глядя снизу, не сдавался:

– Я гоню потому, что вижу пример издевательства над ребёнком.

– Что? – профессор обежал раскладушку со стороны головы.

– Чего вы, гражданин, заволновались? Чего это забегали? Я, конечно, видел гематомы, но такие… Это не он играл в футбол, а им играли! И ждать я ничего не буду: вызываю милицию и пишу заключение.

– Да дайте же сказать! – рассердился профессор.

– Угу, – медик опустился на табуреточку, – давайте вашу версию.

Казимир Степанович бережно прикрыл Стаса.

– Причём здесь версия?! Его боднула вчера коза. Понимаете?

– Коза, – с издёвкой, повторил крепыш.

Он полез в карман шорт, вытащил перемятую пачку сигарет, закурил:

– Коза, значит? О-очень интересно.

– Да, коза, – и профессор рассказал вчерашнюю историю.

Крепыш курил, смотрел на Стаса, на профессора, потом объявил:

– Ладно. Пройдёмте, гражданин. Покажете мне это место и эту козу. А ты лежи; потом тоже покажешь.

Они двинулись в огород, а Стаська, понимая, что хватит ему валяться, начал потихоньку вставать. Тут как раз объявился Димка с сумкой, видно, из магазина.

– О, ты уже живой! А я тебе халву купил, бабушка сказала. А врач где? – он увидел медицинский чемоданчик.

– На огороде, с профессором, где меня Марька бодала. А то он думал, что меня побили.

Димка вытаращил глаза.

– Глянь, – попросил Стас, – что там у меня?

Он повернулся спиной и оттянул трусики.

– А чё, болит?

– Болит.

– Да так, ничего. Синяк чёрный, даже два. Большие, правда.

– Ну, вот, а он милицией грозился.

– Здорово! Пошли, глянем!

Они не успели дойти до кухни, как услышали голос фельдшера.

– Ничего вы мне не доказали. Коза есть в наличии, да. Но у нас коза, а то и три – в каждом дворе. А подобных случаев не было.

– Но вы же понимаете, что теоретически…

– Понимаю, но… – фельдшер увидел Стаську. – Почему ты встал? И почему ты пошёл?

– А я вас знаю, – сказал Димка. – Вы нас весной на карантин закрывали. По этому… по как его?.. По желтухе, во!

Фельдшер сощурился и, приставив Димке, палец к животу, сказал:

– Третий класс.

– Пятый, – поправил тот.

– Ну, да, тогда – третий, теперь – пятый. Значит, ты здесь живёшь?

Димка кивнул:

– Ага.

– Значит, ты свидетель?

– Ага, – Димка опять кивнул и тут же спросил придурковато: – Чего?

– Он не свидетель, он участник, – поправил профессор. – Даже соучастник. Довели животное, а у неё молоко, – он пошевелил пальцами – будто с мёдом цветочным.

– Хотите попробовать? – предложил Димка.

Медик не решался принимать угощение от такой компании.

– Холодненькое, – вставил две копейки Стасик.

И крепыш вздохнул, соглашаясь. Димка побежал за молоком, а с улицы раздался короткий автомобильный сигнал. Тут фельдшер и сказал профессору:

– Ладно, я согласен: это была коза. Но я обязан взять мальчика на снимок. Вы можете поехать с ним?

– Конечно.

– Я там и мазь вам дам от ожогов.

Он пригубил молока из гранёного стакана, посмотрел на него как на диковинку и произнёс: