Скандал на драконьем факультете

Терять мне уже было нечего, и даже для страха внутри места не нашлось. Все силы уходили на то, чтобы носом не шмыгать при ответе:

– Студентка. В смысле, могла бы быть студенткой, если бы мир был хоть каплю справедливей.

– Отсюда? – она указала подбородком на академическую стену, вмиг сбавила тон и нахмурилась. Осмотрела меня высокомерно и скривилась еще сильнее, чем до сих пор. – Не приняли, что ли? А мне расписывали, что на ведьмовской всех ведьм берут, если хоть искра дара имеется.

Я развела руками, не в состоянии объяснить собственную ситуацию. Интересно, почему все подряд меня за ведьму принимают? Не потому ли, что в такой одежде только из лесов выйти и можно? Девица, казалось, сначала собиралась отбросить шаль на мостовую, но потому забылась и начала комкать в руках, вновь погружаясь в свою апатию, перемешанную со злостью непонятно к кому:

– Так и радовалась бы, дура! Четыре года! Вся молодость драконам под хвост! И на кой хрен такие муки? Я ж оттуда выйду, когда мне двадцать три стукнет. Двадцать три, мать-перемать! – она сокрушалась, заламывая руки. – Старухой выйду! Измученной этими их науками! И ради чего? Чтобы тесто дрожжевое лучше поднималось? Или чтобы оттуда меня выпустили уже замужней?! Вот ты, ведьма, хоть ты мне скажи, за что отец так возненавидел родную кровиночку, чтобы на четыре года от звонка до звонка меня в этом серпентарии заточить?

Я сказать не могла – и вовсе не потому, что не была ведьмой. Ее беду мне вообще было трудно разделить, а голые плечи и почти вываливающаяся из корсета грудь бросалась в глаза и мешала сосредоточиться на ее словах. Но что-то было между нами общее – это место и единая трагедия, заставшая в конкретный момент. Я с опаской поглядывала на слуг, но они топтались в стороне и никакого участия в утешениях госпожи не принимали – видимо, замотались к этому времени принимать или осознали тщетность. К счастью, моя помощь ей не требовалась, девица перешла на жалобный скулеж:

– Понимаешь? В жертву меня приносят! Отец решил, что иначе я замуж за купца выскочу. Ага, как будто самый худший из купцов не лучше всего этого заносчивого отребья! Как будто с драконами по-человечески общаться можно, не затыкая в глотку все свое самолюбие! А ястребы лучше? А волки лучше? Ну… драконов-то любой лучше, но при таком замужестве всю жизнь гнезда вить или на луну выть… – и она завыла, подтверждая свои планы на будущее. – Я даже сразу выбрать не могу, за кого из них ху-уже!

И мне вдруг показалось, что она услышит – никто меня не услышит, кроме такой же отчаявшейся души. Особенно подкупило то, что шаль на землю так и не полетела, – это могло быть неявной формой благодарности. Потому и я залепетала:

– А мне, наоборот, хотелось туда попасть. Всю жизнь мечтала и кое-как до этих мест добралась. А теперь проще с голодухи помереть, чем позор возвращения в село пережить. Барыня, – я понятия не имела, как к ней обращаться, потому выбрала самое нейтральное слово, – не печальтесь так. Вспомните о том, что ваша беда – это чья-то мечта!

Ее взгляд неожиданно прояснился. Она выпрямилась и уставилась на меня пронзительно, чуть сузив глаза.

– Мечта? – заговорила задумчиво. – А если нам каким-то образом рокировку устроить? Пусть все мечты сбываются, а эта тряпка, – она приподняла шаль, – будет началом большой дружбы.

– Госпожа! – воскликнула одна из служанок нервно.

Но девица вскинула руку, после чего прислуга начала прикрывать рты ладонями. Я реакцию уловила, но предложение девицы не до конца поняла, поскольку новомодных слов не знала. Но она ждала ответа и, похоже, предлагала что-то чрезвычайно интересное. И до меня наконец дошло, что именно:

– Неужто на работу меня примете, барыня? Примите! Кикиморами клянусь, я шитью обучена! Грамоту не знаю, но вы не будете разочарованы в моем усердии!

– Нет-нет! – теперь она так же вскинула руку, но уже в мой адрес – мол, моя очередь заткнуться. И говорила теперь деловито, с неожиданным спокойствием: – Я о другом. Ты на ведьмовской хотела? А если на бытовую магию?

Я покачала головой, а плечи тянуло к земле непомерным грузом сегодняшних забот. И неизвестно зачем все же объяснила:

– Нет, барыня. Мне на драконий факультет надобно.

Она начала смеяться до того, как удивленные глаза вновь приняли обычную форму. Громко, неприкрыто – и с теми же слезами, которыми омывала свое недавнее горе.

– Куда? – она и слова с трудом от хохота произносила. – Нищая неграмотная драконица-блондинка?! Девица из лесов? Ты б уж сразу во дворец с таким заявлением шла – скажи там, что потерянная наследница какого-нибудь престола! Поскромничала?

Спина моя сама выпрямилась, а подбородок взлетел вверх. Да, я знаю, что бедна, но не нищая – с детства обучена трудом на хлеб зарабатывать. И оскорблений не заслужила. Потому развернулась на пятках и пошагала от этой истерички, в которой по ошибке пыталась разглядеть сестру по несчастью. Даже шаль не прихватила – пусть подавится. Пусть при ней остается хоть что-то от честного человека!

Где располагался рынок я точно не знала, но решила для начала проделать путь до городских ворот. А там поинтересуюсь. И придется умолять торговцев каким-то образом помочь в моей судьбе, выходов-то никаких. Но через несколько минут меня окликнули:

– Девка! Как там тебя? Эй, девка, постой!

Барышня, подхватив и без того недлинную юбку, неслась за мной следом, а за ней спешила запуганная свита – и было непонятно, то ли они до меня тоже докричаться пытаются, то ли до своей взбалмошной начальницы. Она запыхалась и, остановившись передо мной, затараторила:

– Очнись, девка! Ты не дракон! Но если поумеришь амбиции, то мы все еще можем друг другу помочь. А что? Меня здесь никто не знает, слугам языки прижму, отец в приграничном городе остался. Раз мечта – так иди и страдай в этом приюте высокомерных снобов и порть зрение за старинными талмудами. И пока ты на факультете бытовой магии будешь мой срок мотать, я вполне себе неплохо в столице поживу.

– Что? – я опешила. Говорила-то она на понятном языке, но смысл был настолько велик, что сразу в мыслях не укладывался. – Вы… вы серьезно?

Я не о том мечтала. Хотя вру – в последний час я мечтала лишь умереть без мучений. И вдруг странная особа повернула ситуацию таким боком, который и в голову-то здоровую не пришел бы. Факультет совсем другой, не драконий, но разве любой факультет в самой настоящей академии – это не сто шагов к главной цели? Я смотрела на девицу громадными глазами, боясь, что прямо сейчас этот миг вновь сменится беспробудной тоской. Смотрела – и очень сомневалась, что меня каким-то образом можно выдать за нее. Никто на свете не поверит. А канцеляр видел мое лицо, он-то уже свидетель против нас обеих. И я представления не имела, какая может лежать пропасть между разными факультетами и смогу ли я хоть каплю нужных знаний там почерпнуть… Не было ни единого аргумента, чтобы согласиться, однако я слышала свой голос – он без пауз повторял о моем согласии. Разум подключился и заставил сменить заевшую на языке реплику:

– Барыня, но как же мы это устроим?

– Для начала прекрати использовать это архаичное слово! – отрезала она, уже тоже непонятно чему радуясь. – У нас с тобой впереди два месяца, чтобы тебя любым способом сделать похожей на меня. Займемся тобой так, чтобы незнакомец и не догадался, что ты из леса вынырнула! Безграмотная, говоришь? – она уже прикидывала в уме план занятий. – Два месяца мало, но что-нибудь сотворить успеем! Да и откуда им знать, какие девицы из приграничных городов на поступление едут? Хорошие серьги перекрывают все сомнения!

Я качалась, зажимая голову руками, чтобы она не развалилась на куски от накатывающих волн надежды. Сделаю все, что скажет! Ночи спать не буду, не присяду, научусь читать и писать, реверансы вытанцовывать и по-столичному болтать. Что угодно сделаю… ну, кроме того, что надену такое же развратное платье.

Она тащила меня за локоть обратно – к крытой повозке. Слуги все отважнее голосили за нашими спинами и пытались хозяйку образумить, но она не слушала, зато очень страшно шипела, если кто-то осмеливался произнести фразу до конца и отчетливее других:

– Рот закрой, Сорка! Или ты сомневаешься, что папенька меня любит? Или сомневаешься в моем характере? Так посмей ему сообщить, а я ему сообщу, что ты мне пощечину залепила, и не будет у тебя больше ни дома, ни жалованья!

Такой неприкрытой диктатурой она все протесты на корню и пресекла. У меня ноги давно стали ватными, а улыбалась я почти безумно. Знала, что затея может в любой момент провалиться, но появилась возможность хотя бы не прямо сегодня думать, как жить дальше. Характер у госпожи Клариссы оказался тяжелым, но это и сразу было ясно. И я делала для себя вид, что этого не замечаю, – какая разница, какой у нее характер? Кивала уже в повозке, соглашаясь с ее восторгами, что у нас имена очень похожи – добрый знак! Ничего похожего в наших именах я не расслышала, но кивала и кивала, как если бы на остановке в этом движении могла закончиться сказка.

Глава 4

Госпожа Кларисса жила в хороших апартаментах на центральной улице. Я старалась не вздрагивать от роскошной мебели и занавесок с плотным тиснением, внимательно слушая каждое ее слово. Эта девушка в жизни не пропадет. Теперь бы и мне не пропасть, ведь не только ее, но и себя подведу.

Чуть поразмыслив, я даже ее мотивы поняла: Кларисса очень избалована, а недостатка в деньгах ее отец никогда не испытывал. Таких девиц стараются удачно замуж пристроить, но в том случае она уже хозяйкой в доме не будет: выйдет замуж за дракона – так и будет до старости благодетелю в ножки кланяться. Бедность ей и без подобной спорной партии не грозит, зато она уже сейчас всем нутром противится любому давлению. То есть несмотря на все ее отрицательные черты, я признавала за Клариссой самую настоящую женскую мудрость.

Мне выделили для жилья каморку, поскольку все небольшие комнаты уже были заняты прислугой. Отец на содержание любимой дочери не скупился. Сам он был не благородного семейства, состояние нажил на торговле заграничными шелками и редкими лекарствами. Человеком стал богатым и уважаемым, не хватало ему лишь одного – титульного признания. Да еще и судьба распорядилась так, что сделала его счастливым отцом сразу трех дочерей. Младшей еще и десяти лет не исполнилось, старшая успела выскочить замуж за неплохого паренька из дельцов, и именно ее скоропалительное решение вогнало «папеньку» в ужас – понял, что или поучаствует в судьбе Клариссы, или средняя дочь сама за себя решит, то есть в очередной раз сделает тупиковый для семьи выбор. Кларисса к тому же являлась красоткой по провинциальным меркам, богатый отец устал отгонять от нее всех ухажеров, потому и решился на учебные столичные выселки. Так и заявил перед отъездом, что пока любимица его заблуждается, но за четыре года совместного обучения рядом с благороднейшими сынами отечества пересмотрит приоритеты. Кларисса не то чтобы совсем к наукам не склонна была – она получила хорошее образование для своих лет, но сама постановка вопроса ее выводила из себя. Она в подробностях пересказала мне эту историю, избегая погружения в причины ее нежелания провести все молодые годы рядом с высокопоставленными учениками. Но и по ее обмолвкам я с легкостью поняла проблему – и, как ни старалась, не могла ее разделить. Просто Кларисса глубину моих проблем даже представить не может, ей невдомек, что высокомерное к себе отношение можно вообще не брать в расчет на фоне других трудностей.

О главном мы договорились сразу. Да почти ничем и не рисковали – если наш обман раскусят, то меня вышвырнут из академии, то есть формально вышвырнут госпожу Клариссу Реокку, ее же обяжут заплатить административный штраф за нарушение порядка. Даже это она только предполагала, ведь раньше подобных случаев не происходило. Ну и папенька мигом окажется в столице, дабы начистить нам смелые девичьи шеи за авантюру. Если я правильно уловила, Клариссе светит только огромный скандал рассвирепевшего родителя, а мне – самый гигантский в жизни пинок под зад. И такая формулировка меня не ужаснула: я попросту не могла объяснить госпоже, что самый гигантский пинок мой зад уже перенес – когда мне отказали в академической канцелярии. Все остальные действа с моим мягким местом больше в расчет не идут.

Крохотность каморки тоже не играла роли, особенно когда я поняла, что времени для сна мне не предполагается. Кларисса в тот же день усадила гувернантку обучать меня алфавиту, я после долгой дороги даже ванны не дождалась. Но не роптала – старалась хоть что-то запомнить. А перед рассветом гувернантка засопела прямо за столом, и я невольно последовала ее примеру. Через некоторое время проснулась госпожа и выдала нам обеим по учебному подзатыльнику.

Раньше мне казалось, что я работала денно и нощно, но я ошиблась – настоящая каторга началась лишь после знакомства с Клариссой. Без отдыха и восстановления сил усердия уже не хватало, но она подгоняла и подгоняла. Не хвалила, когда я начала читать по слогам, не впала в восторг, когда другой учитель похвалил мои навыки счета, а лишь добавляла все новых и новых задач. Кажется, впервые я нормально поела только через неделю – и то по причине, что госпожа сорвалась на рынок, чтобы заказать швею для обновления моего гардероба. Этот пункт я отстаивала как важнейший – мы с ней были похожи телосложением, но я открыто заявила, что в ее нарядах позабуду не только буквы, но и собственное имя – вернее, ее имя.

Знания мне давались с трудом, и самой большой проблемой неожиданно стала не письменная, а устная речь. Меня то и дело одергивали, приказывали навсегда позабыть какие-то сельские словечки, взамен накидывали другие, столичные. Самой мне казалось, что через месяц такой интенсивной подготовки я сделалась совершенно иным человеком – ничего общего с деревенской дурехой, хотя бы на первый взгляд, но Кларисса от любой неточности впадала в ярость или апатию, заверяя всю улицу: «Мы пропали!».

Устроила ее во мне только внешность. Волосы мои после воздействия умелиц засияли ярче, кремов и масок я перенесла невероятное количество – в принципе, меня и не отпускали спать без того, чтобы не извазюкать всю очередной пахучей смесью. И ведь нельзя сказать, что моя кожа была в каком-то плачевном состоянии – ничего подобного, но Кларисса тщательно следила за тем, чтобы ни руки мои, ни мешки под глазами не выдавали тяжелой жизни. Ну да, как будто она сама не видела, что я в столицу без таких мешков приехала, какие заполучила уже в процессе ее жестокого обучения!

Впервые я начала выходить на улицу уже на второй месяц – Кларисса называла это «экзаменами в академию». Мы шли рядом и наблюдали за реакцией горожан – поглядывают ли они на меня теми же глазами, которыми смотрят на нее, склоняет ли голову торговец, когда я, а не Кларисса, подхожу к прилавку с тканями, улыбаются ли от моей речи, когда я начинаю торг. И поначалу я сама угадывала в их поведении оценку, а успокаиваться начала, лишь когда посторонние перестали выдавать недоумение или изумление от того, что какую-то выскочку нарядили в парчу.

Как же раньше, сидя за вышивкой, я мечтала оказаться в подобной жизни! И как же теперь смеялась над своими заблуждениями. Понятное дело, богатые дамы не обременены тяжким трудом, зато обременены другим – попробуй-ка весь день носить тяжелое платье из непроницаемой для воздуха материи, когда ребра сжаты корсетом, а на улице стоит страшная жара. Кажется, мир все-таки справедлив: он делает людей таковыми, что в случае отсутствия трудностей они сами себе трудности и выдумывают. Наподобие: ах, мне не нужно колоть пальцы швейной иглой, потому не сдавить ли мне ребра до боли, чтобы существование смысл приобрело?

И по этому поводу я не высказала ни одной претензии. Уже узнала, что академическая форма намного удобнее, мне не придется четыре года дышать только гортанью, но первое впечатление произвести я обязана – по одежке ведь встречают. И Кларисса Реокка, дочь богатого купца, не может явиться на вступление или академический праздник в чем-то дешевле стоимости сельского дома.

Кстати говоря, за все время бытия в апартаментах Клариссы, чешуя на моей коже ни разу не обозначилась. С одной стороны, это говорило не в пользу моей главной надежды – столько времени спустя мне было легче себя убедить, что всей моей семье померещилось, но зато служило дополнительным аргументом для поступления именно на бытовую магию, куда принимали всех бездарностей, способных заплатить.

С канцелярией уладилось без проблем. Кларисса сама подала документы и внесла оплату заранее, пока там не было скопления абитуриентов. Вышло так, что по лицам нас могли распознать только старик-канцеляр и несколько заполошных секретарей. И мы, вооружившись безмозглой отвагой юности, делали уверенную ставку на старческую подслеповатость и другие хлопоты.

* * *

Ко дню зачисления я ощущала себя минимум королевой – манерной, разодетой, осанистой и образованной согласно статусу. Кларисса отчего-то почти рыдала и все чаще бубнила под нос речь, которой будет объясняться перед папенькой за проделку. Утром она переоделась в простой наряд, чтобы хотя бы в самом начале составить мне компанию – подстраховать на случай непредвиденных обстоятельств. Однако охрана остановила ее на воротах:

– Куда пошла? Если бумаг о приеме на обучение нет, разворачивайся! А ведьм еще вчера всех приняли! Так что ты или бумагу предъяви, или дуй до следующего курса гулять!

В таком тоне с госпожой Клариссой никогда не разговаривали ни до, ни после того дня. Она буквально застыла с открытым ртом и на прощание мне слова не бросила. Мне же пришлось передвигать ноги, пока я не смешалась с шумящей толпой прибывающих.