В плену времени – 2. Повести

В светлой пещере всматриваясь слепыми глазами в лица тех нескольких женщин, которым она хотела передать свой дар предвиденья, Дита говорила:

– Раньше, для проявления дара пророчества я пила кровь зарезанного при жертвоприношении ягненка, но теперь и без крови ясно вижу прошлое и будущее. Слепота открыла мне внутреннее зрение.

Под ее руководством вступая на путь озарений, жрицы тщательно готовили мази и отвары из трав, проводили себя через тайные обряды. Пришел черед и для Медеи.

На священной поляне женщины разожгли костры. Пронзительно светила луна. На фоне темно-синего неба колдовскими черными силуэтами вырисовывались лесные деревья. Медея стояла нагая, с распущенными волосами. Женщины подвели ее к большому дубу и привязали, обведя ее руки вокруг ствола. Медея, не евшая несколько дней и проведшая их в глубине пещеры, жадно выпила поднесенный к губам напиток: вкус множества трав, знакомых и незнакомых, смешался в нем. Питье мгновенно проникло в ее кровь – словно сильным ветром обвеяло ее лицо и тело, и необыкновенно прояснилось сознание… Огни костров то расплывались в багровые пятна, то становились отчетливыми и со зловещей, грозной силой впивались в ее глаза, точно красно-раскаленные железные когти…

По изгибам сильного тела Медеи пронеслись волны дрожи из-за стремительно проясняющегося – внутрь и наружу – сознания. Видения со страшной силой втягивали ее в себя и тут же уносились прочь, бросая опустошенную душу, как обескровленную жертву. В бессилии Медея роняла голову и обвисала на веревках, а когда вновь поднимала голову и открывала глаза, перед ее взглядом широко раскрывались бездны. Она неотвратимо падала в их глубины…

Сейчас она могла пронизать ночь одним взглядом и настичь далеко ушедшее на запад солнце! Теперь она знала о чем перемигиваются звезды в прозрачно-золотой вышине эфира! Могла понять зачем лучи света летят во тьму, а взглянув себе под ноги, она не увидела черной земли – это был провал – цветной и беспрестанно движущийся. Ее голова закружилась – свистящий дурманный вихрь подхватил ее своими обжигающими крыльями… Сильные мучительные судороги начали сотрясать ее – все тело мучительно извивалось, превратившись в единый безмолвный крик боли…

Волна судорог колотила тело – словно змея вытряхивалась из старой кожи. Вдруг всё стихло, и она оцепенела от хлынувшего в нее широкого потока восприятия мира – каждый шорох и запах ночи тысячекратно усилились… Она слышала и видела червяка, сосредоточенно ползущего под травинками возле корней соседнего дерева; видела за чащей кустов перемещения ночных зверьков и их, глядящие на нее, загадочно поблескивающие глаза. Она слышала, как на соседнем холме по лесной чаще бежит, похрюкивая, кабан, и ясно видела то, что видит он перед собой, – она была им и еще множеством существ вокруг в лесу… И вся жизнь созданий мира хлынула в нее, будто вино, заливающее огромно пустой сосуд, – со страшной неудержимостью всё это начало вливаться в нее, заливать ее сознание и кровь, и от безмерной пустоты и безмерной наполненности себя и от чего-то еще, неотвратимо набрасывающегося на нее, в дикой радости мучения она вновь принялась рваться с привязи. Не чувствуя боли от веревок, вырывалась из самой себя – внутри и вокруг нее всё неистово кричало!

Никогда еще она не чувствовала себя и всего окружающего с такой силой!

Земля и небо разъяли ее а части и требовательно втягивали ее в себя – так, разорванный спелый плод пожирает медведь, сухую ветку с треском сжигает огонь… Все переворачивалось и менялось мгновенно… Ночь, день, луна, солнце – все это она сама… Живое дерево притягивало ее к себе и, помогая освобождаться, неслось, раскачиваясь вместе с ней в горячем радостном вихре все поглощавшего движения… Сопротивляясь, окружающий мир отталкивал ее, и тут же с новой силой втягивал в себя, мгновенно выворачивая наизнанку. Звуки и ощущения, которые она всегда предчувствовала, но еще никогда не слышала и не ощущала наяву, теперь свободно-легко врывались в нее… Неистово поющее течение Бытия вливалось в нее со страшной, все увеличивающейся силой водопада – сминая, уничтожая… Изнемогая от борьбы с предсмертным ужасом, она на мгновение вырвалась из уносившего ее вихря, и вокруг нее и ней самой все стихло, как свивающийся в кольца шепот… Снова сверкнули звезды сквозь ветви дуба, а горячие костры полыхали вокруг нее на поляне… но сразу возникла грозная уверенность, что отрава уже вселилась в ее тело, что она стала ее кровью, что сейчас на нее вновь накинется неистовый, бредовый, головокружительный вихрь уничтожения…

Последняя дрожь ужаса и восторга охватывали ее на самом краю падения. И вот Неистовый Зов, пронесся по всему миру и коснулся ее… Со страшной кидающейся быстротой зверя она рванулась к нему в и уже не помнила как, легко разорвав все узы, душа покинула ее и унеслась в мир, приняла в себя все существующие виды и образы. Вихрь безумия или предельно осознанная жизнь заполнили ее. Невероятно уродливый и немыслимо красивый, неиссякаемо искаженный и пронзительно отчетливый мир принял ее в себя…

Граница была перейдена. Посвящение – только начало пути. Дальше каждая посвященная шла своим особым путем преобразования и изменения. Раз за разом видения земных и неземных миров начали открываться Медее. Все больше исчезала грань между ними и ее сознанием. Все ее видения полны неведомых явлений, часто невыразимых словами. Она рассказывала про них Дите. Та слушала ее молча, с тусклыми неподвижными глазами слепой. Но однажды заметила:

– Ты ни разу не видела себя в будущем. Ты не хочешь видеть свою жизнь и смерть.

Медея повела статными плечами, полная пренебрежения к концу, предстоящему ей и ее близким.

– Да, мать моя, мне незачем спрашивать Богиню о том, что и так известно! Ведь я знаю: от рождения до смерти – один шаг.

Медея вышла из пещеры, а Дита – чуткая и неподвижная – осталась сидеть в знойной тишине дня и ровном шуме набегающих на берег волн.

Медея всегда знала – Великая Мать дает жизнь, поэтому она имеет право забрать ее обратно у своего творения. И все же лучше иметь двух-трех детей, и, когда пришло время новых родов, Медея вновь разыскала среди своих вещей деревянную статуэтку, сжала ее в руках, – стискивая зубы, в корчах страданий распростертая в полутьме на земляном полу комнаты.

Освободившись от последа, завернула его в листья лопуха и положила под скамью, чтобы потом зарыть в мать сыру-землю.

Подползла к полосе света из окна, рассматривая и обнюхивая мокрого, покряхтывающего и попискивающего младенца. Чтобы покормить прижала живой комочек к своему голому, тоже влажному от пота и крови, еще не успокоенному телу.

Несколько дней в темноте комнаты отлеживалась в травяных настоях ванн, приводя в порядок тело, возвращая покой душе.

Через год родила еще ребенка. У нее и Ясона стало трое сыновей.

К маленьким детям Медея ласкова, возилась с ними, будто с игривыми зверьками, но от подрастающих сыновей – старшему исполнилось шесть лет – начала отдаляться, передавая на воспитание Ясону и слугам. Он как-то увидел: она стоит, держа на руках двух младших детей, и пристально разглядывает их тельца и лица. Ясон заметил: после этого она стала более спокойно держаться с детьми, будто разглядела нечто в их будущей жизни. У него не хватило смелости и желания спросить: что именно? Ее духовная сила порой пугала его. И это ее пристрастие к ночным экстазам, требующим дикого напряжения и священного безумия…

Однажды Ясон спросил, зачем ей нужно служение Великой Матери. Поутру вернувшись с ночных обрядов, Медея лежала, раскинув руки и ноги, отдыхая. Она протянула перед собой обнаженные руки и, знакомым ему жестом поглаживала их ладонями от локтей к запястьям. Засмеялась легким свободным смехом – смесь силы и грусти в этом смехе – а затем уверенно сказала:

– Это дает мне силу.

– А страх перед смертью?

– Сила сминает страх.

– Разве ты не знаешь страха смерти? Разве Богиня лишает менад страха смерти?

Медея снова засмеялась. Она смеялась редко, и легкий смех ее отличается от низкого и твердого тона голоса.

– Я не вижу перед собой смерти! Мать всего лишь возьмет меня к себе обратно, чтобы, когда нужно, опять послать в мир.

Смерть для нее – очень простое понятие: Богиня дает жизнь, дает и отдых от жизни.

Ясон понял, почему горожане испытывают перед Медеей страх. Ее жилище – рядом с Богиней на вершине мира, – там, куда большинство людей не осмеливается подняться. Поэтому жила в Медее неукротимая сила, подчиняющая себе окружающих, направляющая их взгляды и поступки в ту сторону, куда смотрит и идет она.

Страх и почтение – неотрывные друг от друга! – растекались вокруг нее волнами.

– Колдунья, менада, – говорили и шептались в Иолке. Относились к ней с тем почтением, которое всегда готово развернуться в мстительное глумление, чтобы вновь трусливо сжаться при ответном властном окрике и виде поднятой для удара палки.

Экстатический восторг ночных освобождений! Женщины, бегущие в леса, чтобы освободиться от бремени обыденной жизни, растерзать в клочья попадающихся им на пути животных и людей, предаться неистовым до упаду пляскам. На них нисходило безумие, освященное покровительством и близостью Богини. Они утоляли свою жажду чужой смерти. Они бесились, выпуская на волю подавленные желания, чтобы потом им можно было легче жить обычной повседневной жизнью.

А у мужчин были свои кровопролитные занятия: война и охота. Они убивали друг друга в разных стычках и войнах. Кто больше поубивал своих врагов, того именовали героем, слава деяний которого переживет все будущие времена.

Свирепая и буйная сила Жизни гнала мужчин вновь и вновь убивать друг друга и всё живое. Кровопролитие считалось самым естественным делом, наиболее угодным богам. Что при этом чувствовали женщины, рожавшие и растившие детей, а потом видящие их убитыми, мужчины, конечно, в рассмотрение не принимали.

Медея не замечала мужских богов, уверенная, что они всего лишь слуги Великой Богини и, значит, и ее, Медеи. Богам и мужчинам далеко до женской жестокости и женского милосердия. Женщины беспощаднее мужчин, потому что они лучше знают, что такое жизнь и смерть.

В весеннее полнолуние был растерзан в лесу родственник царя Пелия. Сразу появились рассказы, что менады – среди них и Медея – через девушку, которой молодой красавец клялся в любви, заманили его в лес, и там на юношу вмиг налетел задыхающийся в пляске с бубнами женский хоровод. Женщины с неодолимой силой набросились на него, рвали руками во все стороны; впиваясь зубами, выгрызали клочья мяса; они терзали и рвали его, пока не разъяли на куски кровоточащего мяса; тогда они схватили останки и, потрясая ими, бросились плясать на поляне. Хриплые крики безумия рвались с их губ.

Царь Пелий и знатные горожане не могли наказать женщин, освященных близостью к Богине, и сделали вид, что поверили, что юношу растерзали дикие звери.

На следующий год после этого Пелий умер, и новый царь Иолка – Адраст, сын Пелия – был рад придраться к участию Медеи в расправе над его родичем. Он всегда косо смотрел на Ясона за то, что тот недостаточно активно поддерживал его притязания на власть и ныне, став царем, решил изгнать его с женой и детьми из города: их ждет немедленная казнь, если их увидят в Иолке при свете следующего дня.

Ночью они собрались и ушли, взяв с собой трех рабов. Друзья Ясона пообещали собрать остальные вещи и прислать в Орхомен – там жил приятель Ясона, связанный с ним клятвенными узами гостеприимства. Опечаленные и встревоженные друзья проводили их за пределы города. Старший сын шел, держась за руку отца, второго сына нес раб-нянька, Медея, величественно закутанная в складки темно-малинового плаща, держала на руках трехлетнего малыша.

Ночь они провели в рыбачьей хижине на берег моря, а с рассветом наняли повозку с мулами и через Фермопилы пустились в шестидневное путешествие в Беотию.

Приятель с почетом принял Ясона и его семью.

На другой день после приезда в Орхомен Медея, глядя на спящих детей, сказала:

– Нас посетила беда, а для наших детей – она еще большая.

– Они слишком малы, чтобы сознавать изгнание, – возразили Ясон и хозяин дома.

Но Медея не согласна: маленькие дети падают и ушибаются, быстро забывают эти ушибы, но зато вспоминают их, став взрослыми.

Она накинула темный плащ поверх светло-малинового хитона и с младшим сыном на руках пошла в храм Богини Семелы, чтобы принести жертву и обет. С золотым блеском в глазах предстала перед жрицами. Дочь Солнца и Земли, Служительница Богини стояла перед ними.

Жрицы слышали про приморскую провидицу Диту, к тому же Адрастея через посланца заранее известила их о приезде Медеи. Они приняли ее в свой круг, и вскоре наравне со всеми Медея участвовала в летнем празднике Семелы-Земли.

С раннего вечера собрались они на лесной поляне. Неистовое напряжение всех сил ждало их. Освобождение через бешенство танца, через ослепительный вихрь опустошающего экстаза.

Беснующиеся женщины вонзали ногти и зубы в разорванных младенцев, козлят и ягнят, и их рты были забиты мясом и кровью. Сознание Медеи металось, будто волна, кидающаяся на скалу, словно корабль, несущийся в бурном море.