Аркан дьявола

Мать Барбары являла собой пример красивой женщины средних лет. Вообще-то её звали Эльза, но этим именем её теперь никто не называл – для клиентов она была фрау Вернер. Глядя на свою мать, Барбара понимала, как будет выглядеть лет через двадцать, – высокая, худая фрау с непослушной копной светлых волос и выразительными голубыми глазами.

– Идёшь сегодня на работу?

– Нет, мама, не иду, – сказала Барбара, снимая сковородку с плиты и раскладывая яичницу на две тарелки. – И ты прекрасно знаешь почему.

– Не знаю. Сегодня выходной или какой-то праздник?

– Ты нацарапала «пивные руны» на любимой бочке пана Гесса.

– Ах это… – протянула фрау Вернер, аккуратно насыпая кофе в турку.

– Этой бочке триста лет, её реставрировали специально, чтобы показывать туристам. Ты испортила музейный экспонат. А ещё взяла мои ключи. Просто вытащила их из моей сумки!

– Я не знала, что эта бочка такая ценная, на ней же нет никакой таблички. Зато я почувствовала её нездоровую энергетику. Знаешь, с антикварными вещами так бывает. Они несут на себе отпечатки ауры бывших владельцев и впитывают негатив, словно губка воду. Я не задумывалась, когда чертила руны, просто сделала, что необходимо. Кстати, ты и сама…

– …Могла бы расставить защитные чары. – Барбара заранее знала, что скажет мать, и закончила за неё фразу.

– Вот именно. Не благодари.

Барбара резко опустила сковородку в стальную мойку, и по кухне разнеслось гулкое «бом!», словно кто-то ударил в колокол.

– А я и не благодарю. Из-за тебя меня с позором выгонят с работы.

– Ну и невелика потеря. Тебе не надоело носиться с пивными кружками? Это же не твоё.

Фрау Вернер поставила кофе на огонь и повернулась к дочери:

– Тебе давно пора завязывать с этим.

– Почему же?

– А потому, что ты не такая, как другие девушки. Ты ведьма, и на тебе лежит ответственность. Каждый должен заниматься своим делом. Представь, что Эйнштейн пошёл бы работать официантом, вместо того чтобы работать над теорией относительности.

Барбара закатила глаза. Внутри у неё понемногу закипало.

– Если ты пыталась мне что-то доказать, будем считать, тебе удалось, – примирительным тоном произнесла фрау Вернер. – Да, ты можешь сама зарабатывать, и теперь мы обе это знаем. Вот только нам с тобой нечего делить. Мы – семья и навсегда останемся семьёй.

Фрау Вернер утверждала, что видит людей насквозь. Но непохоже, чтобы она понимала, какие эмоции разрывали сейчас её собственную дочь. С тех пор как Барбара проснулась, в груди у неё пекло, а теперь это жжение усиливалось с каждой секундой. Во рту появилась горечь, а кончики пальцев онемели и начали странно покалывать. А всё из-за фразы, которую она собиралась произнести.

– Кстати об этом. – Голос Барбары сделался ломким. – Я собираюсь уехать и пожить самостоятельно.

На кухне воцарилась тишина. Некоторое время фрау Вернер смотрела на дочь так, словно перед ней стояла опасная сумасшедшая, а потом издала нервный смешок.

– Хорошая шутка. Я на секунду даже поверила.

– А это не шутка. – Сердце Барбары тяжело колотилось о рёбра, горечь во рту стала просто нестерпимой. – Мы должны какое-то время пожить отдельно друг от друга.

За спиной Вернер-старшей зашипело – это сбежал кофе. Но она даже не оглянулась.

– Это какой-то бред. Ты не можешь.

Барбара сотни раз представляла себе этот разговор. Выстраивала диалог, придумывала аргументы и хлёсткие фразы. Но сейчас язык прилип к нёбу, а мысли летали в голове, как обрывки газеты в пустой комнате.

– Мама, то, как мы живём, это неправильно, – выдавила она. – Мне нужно время, чтобы всё обдумать и решить, чего я хочу на самом деле.

– Нам нельзя ничего менять. Нельзя расставаться.

– Я уже всё решила, – сказала Барбара.

Фрау Вернер побледнела и схватилась за сердце. Сделав пару нетвёрдых шагов, она тяжело опустилась на табуретку и произнесла:

– Продолжай в том же духе, и тебе не придётся никуда ехать. Похоронишь меня и останешься жить здесь одна. Видимо, тебе больше не нужна мать…

Это было последнее средство в арсенале фрау Вернер. Она не упускала случая пожаловаться на больное сердце, но по какой-то загадочной причине её приступы случались только в те моменты, когда Барбара капризничала. «Когда я умру, позвони в полицию, – говорила мать, ложась на диван. – Они приедут и заберут тебя в детский дом». Маленькую Барбару это безумно пугало. Она представляла, как окажется одна, на съёмной квартире, один на один с остывающим телом матери. И конечно же, соглашалась на всё – съесть кашу, выучить значения младших арканов Таро или собрать вещи для очередного переезда.

Барбара была готова к этому театру одного актёра. Но, глядя на мать, которая сидела, тяжело опираясь на столешницу и держась за сердце, едва не сдалась.

– Если тебе плохо, вызови скорую. – Барбара развернулась и на негнущихся ногах вышла из кухни. Избавиться от чувства вины оказалось не проще, чем от раскалённой смолы, попавшей на кожу.

В полутёмной прихожей она нацепила кроссовки, схватила с крючка сумку и вылетела из квартиры. Она не помнила, как спускалась по лестнице, и, когда снова начала воспринимать реальность, обнаружила себя в нескольких кварталах от «Хмельного гуся».

На улице было безлюдно, кофейни и сувенирные лавочки только готовились к открытию. Мальчик лет десяти протирал столики, установленные под полосатым парусиновым тентом, чуть дальше пожилая пани устанавливала у входа в магазинчик доску с магнитами и стенд с наборами открыток. Она посмотрела на Барбару, и её взгляд задержался чуть дольше, чем требовалось, когда смотришь на случайного прохожего. Девушка понимала, что выглядит как человек, переживший жёсткую эмоциональную встряску, например чудом спасшийся из-под колёс автомобиля. Она прошла ещё немного и, когда плавный поворот улицы скрыл торговку сувенирами, привалилась к фонарному столбу. Сердце до сих пор пыталось выпрыгнуть из груди, и Барбара медленно сползла вниз, скользя спиной по гладкому столбу. Опустившись на корточки, она закрыла лицо ладонями и беззвучно разрыдалась.

Этот короткий разговор дался Барбаре тяжелее, чем она ожидала. Её как будто вывернули наизнанку, опустошили, а потом как попало запихнули содержимое обратно.

И самое отвратительное, что это ещё не конец. Барбаре, так или иначе, предстояло вернуться в квартиру над пивоварней, чтобы забрать вещи, деньги и документы. Второе и третье она собиралась попросту выкрасть. Барбара в жизни не видела своих документов, но знала, что они существуют. Ей вскоре исполнялось восемнадцать, и фрау Вернер могла навсегда проститься с главным своим кошмаром – что её дочь заберут социальные службы. Девушке предстояло ненадолго выйти из тени, добровольно прыгнуть в жернова кошмарной машины под названием «бюрократия», получить паспорт, а потом опять вернуться к цыганскому образу жизни. Так видела это фрау Вернер. И хотя необходимость обратиться в полицию пугала Барбару до чёртиков, она собиралась сделать это сама, без участия матери.

Барбаре повезло – пока она плакала, скрючившись у столба, улица оставалась тихой и пустынной. Вначале рыдания сотрясали её так, словно кто-то методично, раз за разом подносил к её рёбрам оголённый провод под напряжением. Спустя минут пятнадцать плечи перестали вздрагивать, а глаза просохли. Девушка поднялась, отыскала в сумке салфетки и шумно высморкалась. Бросив влажный комок в ближайшую урну, она медленно побрела в сторону исторического центра.

Барбара не готова была прямо сейчас вернуться на съёмную квартиру. Всё, что её ждало там, – скандал, угрозы и очередные манипуляции. Да и какой смысл? Фрау Вернер скорее съела бы документы дочери с горчицей, чем добровольно отдала их. Но как быть в этом случае?

«Похоже, я поторопилась с разговором, – подумала Барбара, злясь на саму себя. – Стоило сначала найти свои документы, а потом уже говорить о переезде…»

Нацарапав на бочке «пивные руны», фрау Вернер выбила Барбару из равновесия, заставила совершить глупость. Но что сделано, то сделано. В крайнем случае можно выманить мать из дома и попросить Дейлинку выкрасть документы и наличные. Она производила впечатление девчонки, способной на рискованные поступки, а здесь, по сути, и риска-то никакого не было. Чего Эльза Вернер уж точно не станет делать, так это обращаться в полицию.

Барбара гуляла несколько часов, обдумывая своё положение, строя планы и просто злясь на мать. Она вспомнила, что так и не позавтракала, только когда в животе сердито заурчало. К этому времени ноги вынесли её в Пражский Град, к собору Святого Вита – впечатляющей готической постройке песчаного цвета. Его центральная башня, увенчанная остроконечной кровлей и зелёным шпилем, царапала затянутое облаками осеннее небо. Один циферблат на башне показывал часы, а другой – минуты, и, посмотрев вверх, Барбара поняла, что время обеда давно прошло. Пройдясь по соседним улицам, она отыскала тележку с хот-догами, а после вернулась к собору.

Площадь перед ним, вымощенная гладкими серыми плитами, выглядела совершенно голой – ни фонтанов, ни скамеек, ни уличных фонарей. Только раздвижные щиты с рекламой для туристов. Барбара встала на противоположной от собора стороне, подальше от иностранцев, которые слушали гидов или занимались совершенно безнадёжным делом – пытались сфотографировать собор. Такая громада не влезала в объектив, поэтому фотографировать его получалось только по частям. Барбара ела свой хот-дог, разглядывала мозаичную фреску «Страшный суд» на фасаде, а сверху, со стен и башен, на неё взирали горгульи и химеры. Гигантская фреска делилась на три части – слева люди восставали из могил, в центре их судили, а справа черти отправляли грешников прямиком в ад.

Фрау Вернер считала Прагу особенным с точки зрения эзотерики городом. Здесь были сосредоточены многочисленные места силы, древние кладбища, менгиры, христианские святыни и мистические артефакты. По этим улицам ходил голем, глиняное существо, созданное при помощи каббалы. Возможно, поэтому осколок горного хрусталя на цепочке так часто отправлял фрау Вернер и её дочь именно в Прагу.

Один из артефактов находился прямо здесь, в башне собора Святого Вита, и мама пару раз приводила Барбару посмотреть на него. Это был самый большой в Чехии колокол, носивший имя Зикмунд и отлитый почти пятьсот лет назад. Мать и дочь брали экскурсию и вместе с остальными туристами поднимались на смотровую башню по винтовой лестнице.

Экскурсовод рассказывал, что Зикмунд считается главной чешской святыней и звонит только по большим праздникам, например, когда город навещает папа римский. У фрау Вернер имелись по этому поводу свои соображения.

– Его звон разорвёт на части любого демона, – говорила она так, чтобы её не услышали другие туристы. – Ну или хотя бы прогонит. Думаешь, почему он так редко звонит? Это за?говор! Демоны, чудовища, оборотни, которых полно и среди священников, и среди политиков, не хотят слышать его звон. Он для них противнее ладана!

Ещё Барбара помнила, что при каждом ударе колокол становился немного тоньше, потому что от него отделялась чешуйка металла. Чтобы Зикмунд однажды не раскололся, его раз в сто пятьдесят лет поворачивают на девяносто градусов.