Сутки по командирским часам

––Ну, и без лодки своей Антон не пропадет. Высшее техническое образование, языки знает, два военных ордена в мирное время. Найдут ему работу! Меня больше беспокоит, как они с Тимкой встретятся.

––Подумала бы лучше обо мне. Как я с Тимкой расстанусь.

––И думать не буду. Куда это он его от нас заберет? Ни кола, ни двора! Да и сам Тимка не захочет. Антон к нам, когда приезжал? Когда Тимур в первый класс пошел. А сколько раз он об отце спрашивал после этого? Разве что в первое время. Как о матери, так и об отце – ни словечка. Молчит.

––По разному он молчит, Зинуша, вот в чем дело. О матери он молчит, потому что мало думает о ней, а вот об отце…потому что думает слишком много.

––Ой, мудришь ты Миша.

––Да нет, просто слишком хорошо знаю своего Кутика.

––Точно, что «твоего». Он же денечка без тебя не проживет.

––То-то, что не проживет. Потому и боится лишний раз об отце спросить. А я уж не знаю, на какой козе к Тимке подъехать, чтобы, объяснить, что Антон не злодей, который хочет отобрать его у нас. И я папой-Мишей для него на всю жизнь останусь.

В это время из дверей высунулась Тимкина вихрастая голова.

––Пап-Миша, можно мне во двор на качели?

––Иди сюда. Завтра перед уроками подойдешь к Лесе Ивановне, и что она тебе скажет, то и сделаешь.

––Ладно-ладно. Ну, можно на качели?

––Можно, но завтра. Понял? Веревки я поменял. Вот только думаю, не переставить ли столбы подальше от забора. Уж больно лихо вы с Сенькой раскачиваетесь. Соседи боятся, как бы вы к ним на веранду не залетели. А сейчас – марш в свою комнату под домашний арест!

––За что?!!

–– За то! Цветы – отдельно, крысы – отдельно. И чтобы в кабинет биологии без дела нос не совать.

Спать легли поздно. После программы «Время» смотрели по телевизору любимый фильм «В бой идут одни старики». Тимку отправили спать в десять часов. Но он, уже в пижаме, столько раз выходил «попить воды», что, в конце-концов, очутился у Михаила Петровича на коленях, где и задремал.

Последней легла спать Зинаида Васильевна. Вспомнила, что не замочила на ночь рабочий комбинезон мужа и встала уже с нагретой постели. Когда возвратилась, Михаил Петрович крепко спал. А у нее сон пропал. С чего-то вспомнилась золовка, Тимкина мамаша, которая пятый год безбедно жила в Канаде и вестей о себе не подавала. Михаил сам о ней узнавал через своих одноклассников, которые уехали в Торонто в одно с ней время.

И как это в одной семье один ребенок вырастает таким хорошим, как Мишка, а другой уродом. Не в смысле красоты, конечно. Надька была в поселке первой красавицей. Выше брата на голову, талия, как у артистки Гурченко, кудри по плечам и глаза! Огромные серые с темным ободком… У Тимки такие же, и еще волосы вьются, потому все говорят – в мать. А в нем гораздо больше от Антона, гораздо больше! И бровки прямые в ниточку, и нос – совсем даже не вздернутый, и губка верхняя забавно так выпячивается. А что волосы вьются, так они и у Мишки вились…когда были. Только они с сестрой – русые, а Антон и Тимка – чернявые.

Потом Зинаида Васильевна подумала, а не подкрасить ли ей волосы хной, как советовала сестра Клара. Стала прикидывать, стоит ли делать это самой или пойти к подруге Насте в парикмахерскую. Потом вспомнила, что обещала той рецепт сладкого плова, прикинула, во что же он обойдется ей по нынешним временам, стала перемножать и складывать граммы и рубли, путая одно с другим, и, наконец, задремала.

На следующее утро Тимка, как было строго наказано Михаилом Петровичем, до занятий подошел к учительнице географии и вместе с ней отправился восстанавливать дипломатические отношения с биологичкой. Говорила в основном Леся Ивановна, а Тимка стоял, скромно потупив голову, и рассматривая шнурки на кроссовках. Они были разные. Один был красный, а другой – белый – знак братского единства с Арсением, то есть Сенькой Лозовым. И не было у него предчувствия, что их дружба, спаянная манной кашей еще в детском саду, вскоре может подвергнуться суровым испытаниям,

День был обычный с о-очень короткими переменами и скучными длинными уроками. Девчонки после уроков растоптали мел у доски. Но от уборщицы тряпкой попало не им, а Сеньке, который своими кедами наследил в коридоре. Из-за такой несправедливости он разозлился и выбросил через окно рюкзак одной из чересчур наглых девиц. Поскольку класс их был на первом этаже, ничего с ее «бэгом», разумеется, не случилось. Но визжала Катька, как резанная, и классная велела Сеньке принести рюкзак назад. Спрашивается, зачем?! Чтобы лишний раз таскаться с ним по школе?

Потому Сенька, не будь лохом, спустился во двор, зашвырнул рюкзак в окно и умчался домой под кудахтанье всего женского состава пятого «б».

Поскольку была пятница, друзья договорились отпроситься у домашних и вечером отправились играть в футбол на школьном дворе.

После победы «Зенита» на кубок УЕФА многие пацаны в поселке заделались футболистами. И Тимка с Сенькой туда же.

––Чтоб до ужина были дома! – крикнул Михаил Петрович Тимке вдогонку. – Бэкхэемы!

––Не-е! дядя Миша! – оглядываясь на бегу, крикнул Сенька. – Я – Погребняк, а Тимка – Малафеев!

Михаил Петрович хмыкнул и принялся выдирать гвозди из обветшалых ступенек летней беседки, когда-то названной его сыном Володькой «Монплезиром». Правда, три первые буквы со временем сами по себе отпали, и постепенно деревянное строение из старых досок и фанеры, увитое хмелем, стало именоваться «Плезиром».

Когда-то взрослые усаживали маленького Тимку внутри беседки на ковер и оставляли с кучей игрушек и книжек, а сами занимались во дворе и на огороде всякими неотложными делами, не теряя мальчишку из виду.

Больше игрушек парнишку развлекали узоры на ковре. Он обводил их пальцами, и потом довольно связно рассказывал про собачку, которая испугала бабочку на цветке, и она перелетела… Тут Тимка становился на четвереньки и, перебравшись на другую сторону ковра, находил подобный узор. Было и такое место, к которому он старался не приближаться.

Там было что-то похожее для него на бабу Ягу.

Ничего этого взрослые до объяснений Тимки не видели. Ковру было двадцать лет, и, глядя на него, все говорили, какой чудный орнамент. И только. Тимкино открытие дало начало семейной игре: кто больше найдет среди узоров разных забавных фигур. Вовка сразу обнаружил вертолет, Михаил Петрович – медведя и яхту. Но одержала победу и поразила всех Зинаида Васильевна. Она увидела курочку с петухом, лошадку, барышню в кокошнике, бабу с коромыслом и даже точный профиль своего бывшего почтового начальника Пупченко.

«Нянькой» при трехлетнем малыше и сторожем при беседке была Руна – помесь московской сторожевой с отцом неизвестной породы. Размером она была в мать, но рыжая шерсть на морде смешно курчавилась, как у терьера. Руна приглядывала за Тимкой, как за собственным щенком.

Михаил Петрович вспоминал эти игры с ковром, примеряя к лесенке последнюю ступеньку, когда хлопнула калитка, и Тимка опрометью промчался в дом. Поскольку не в обычае мальчишки было быть таким деликатным и не совать любопытный нос во все, что его не касалось, Михаил Петрович помедлил минуту, а потом тяжело поднялся с колен и отправился вслед за племянником.

В доме было тихо, только в ванной шумела вода. Тимка сидел на краю ванны, рядом с которой валялись босоножки и пара грязных носков, и, как зачарованный, смотрел вниз. Михаил Петрович поглядел ему через плечо и увидал, как по желтоватой эмали алым языком стремительно расползается окрашенная кровью вода.

––Давай разворачивайся! – приказал Михаил Петрович и, став на одно колено, ловко принял в большие руки мягкие детские ступни.

Большой палец на правой ноге был основательно сбит, но ничего более криминального не наблюдалось.

––За индусов играл? Какого ты… кроссовки пожалел! Я ж вам с Зиной говорил, не покупайте белых! – сказал Михаил Петрович с укором.

Он приложил к пальцу салфетку из аптечки, снял с полки над раковиной бутылочку с перекисью и основательно промыл ранку. Потом взял в руки ножницы. Мальчик дернулся.

–– Тихо! Чего испугался? Думаешь, палец отрежу?! Пластырь лучше подай. Сейчас заклеим это безобразие. Всего и дел!

« Вовка в таком случае прикладывал к ранке подорожник, из игры не выходил, но дома сразу же

обращался за помощью, – думал , вздыхая Михаил Петрович. – С Тимкой все сложнее. Случись что, виду не подаст, зато навыдумывает бог знает чего, будет таиться и геройски переживать. Вот сейчас ждет вестей от отца, хочет, чтобы Антон приехал и, в то же время, боится этого. И все молчком».

Когда любимая жена Михаила Петровича Зина возвратилась домой от подруги Насти, оба ее мужчины сидели в «Плезире» с новенькими ступеньками и дулись в «морской бой». Над головой у них белым светом сияла витая «экономная» лампочка, а на новенькой ступеньке дремала старушка-Руна, которая никак не могла оправиться после недавней тяжелой болезни.

Глядя на лампочку, Зинаида Васильевна опять подумала о Тимкином отце Антоне: « И как это он всю жизнь под водой живет и света белого не видит? И когда же объявится, чтобы с сыном повидаться?». Впрочем, мысль эта не задержалась у нее в голове надолго. Шел девятый час, и она срочно принялась прикидывать, разогревать ли ей к ужину гречневую кашу или приготовить сырники с таким расчетом, чтобы не возиться завтра утром с завтраком.

Михаил Петрович, по уличному Миша-бригадир, который в очередной раз промазав мимо хитро поставленного Тимкой линкора, в это время тоже думал о свояке Антоне Трубникове. После недавнего посещения военкомата мысли у него были тревожные. Что там с Каперангом и его подводной командой произошло так и не известно. Почему так долго не было от Трубникова вестей? Демобилизуют ли теперь Антона или дадут новое назначение, кто знает… Понятно только одно, всех их ждут большие перемены: и его самого, и Зину, и Кутика с закадычным дружком по всякому детскому озорству – Арсением Лозовым.

Когда три года назад Антон выбрался из своего далека, чтобы увидеться с сыном перед походом на новой подводной лодке, и тогда трудно было представить, что по его возвращению, с Тимкой придется расстаться. А ведь рядом еще был родной сын Вовка со своими проблемами. Теперь же и вовсе невозможно было представить себе жизнь без детей.

Ох, и трудная была у них встреча со свояком – подводником. Вернее знакомство. Михаил Петрович тогда бессонными ночами, как в шахматной игре, всякие комбинации мысленно разыгрывал, просчитывал на три хода вперед слова и поступки и за себя и всех своих домочадцев. И как Антона не обидеть, и Кутика от себя не оттолкнуть. И как Зину утихомирить, чтобы не дай Бог при мальце Надежду, сестру его – Тимкину мамашу, злым словом не поминала. И чтобы Володька со своими после армейскими загулами не показался свояку неподходящей компанией для малолетнего сынишки. Антон уже тогда подумывал в какой-то там интернат Тимку во Владивостоке отдать.

Проще всего было уладить проблему с Вовкой. Они всегда понимали друг друга с полуслова.

С Зиной тоже все решилось по-хорошему. Очень она Антона уважала. За образованность, особую какую-то военную обходительность с женщинами и чистоплотность. И красавец он был, чего уж там. Ни чета поселковым мужикам. Так что о Надежде она не злословила. Похоже, не из-за мужа или Тимки, а исключительно ради сочувствия к Каперангу.

Беда была только с Кутиком. От матери, когда Надежда оставила его трехлетним, он отвык сразу. Не очень-то был к ней привязан. Няню чаще вспоминал. А отца, все звал. По телевизору, если видел кого-то в морской форме, считай, пропала ночь. Зине не давался, хотя днем слушался ее охотно. С Вовкой любовь тоже была исключительно дневной. А вот засыпал только на руках у Михаила.

Но когда через три года Антон приехал повидаться с сыном перед поступлением его в школу, Тимку как будто подменили.