Однажды Лиска средУ после стерилизации принесла, а она какая- то мутная. Я ей говорю, ты что- то напутала, а она клянется, что все делала, как обычно. И вдруг «Левенгук» отзывается. Говорит, что Лизавета, раньше из одной банки что- то взвешивала, а вчера – из другой. Я говорю, а ну покажи, из какой. И он показывает на одноосновную соль, а нужна двухосновная. Дальше больше. Стал Курочкиной сахар для среды взвешивать, колбы пробками затыкать. Мало того, в подвал принялся ее сопровождать. Вы же помните, наша красавица туда в одиночку не ходит – привидений боится! До его появления, если спутника не находилось, я каждый раз вынужден был стоять на лестнице и слушать, как она орет «Мамочки! Иван Климович! Не уходИте!»
– А с кем он приходит? И почему утром? Он что, не учится?
– Понимаете, Леопольд Янович, он с кем- то из уборщиц появляется, но они проходят через другой сектор. Наши охранники его нигде не замечали. Больше ничего узнать невозможно. Он на такие расспросы не отвечает. Как партизан на допросе. Если ему что- то надо, он мне как- то так без слов дает понять об этом. Или назывными предложениями. Лиска при нем вроде переводчика. С ней он общается более- менее нормально. Но мальчишка внимательный и памятливый на редкость. Если он Вас раздражает своим присутствием, мы, конечно, его выставим. Но уж очень интересный паренек. С удовольствием бы его стажером взял вместо Курочкиной. Врушки этой.
Леопольд Янович хмыкнул неопределенно, но вердикта своего не вынес, хотя ничего хорошего от присутствия странного ребенка ожидать не приходилось.
В первые дни Короткевич, заходя в открытую комнату, чувствовал себя неуютно. Отыскивал Тоньку глазами, чтобы не попасть в какую- нибудь неловкую ситуацию. Мало им с Иваном было ехидной Лизаветы! Леопольд Янович, например, любил напевать в одиночестве, но знал, что фальшивит. И песни у него были все какие- то пионерские: «Край родной навек любимый…» или про «веселого барабанщика». Еще привычка была дурная, приобретенная в далеком детстве: когда задумывался, закусывал зубами согнутый указательный палец и качался из стороны в сторону. Ивана Климовича он не стеснялся. Тот сам был хорош. Когда нервничал, то громко чихал или щелкал суставами на пальцах. Но при Курочкиной оба старались вести себя интеллигентно. А тут ребенок- невидимка! Думаешь, никого нет, а он в углу притаился, глаз с тебя не сводит.
Тонька приходил и уходил в одно и то же время: с девяти до одиннадцати.
По понедельникам и вторникам не появлялся. Курочкина тоже отсутствовала. У нее это были лекционные дни. Так что в это время Короткевич и Жуков могли расслабиться: песни петь и суставами щелкать в свое удовольствие.
Постепенно Леопольд Янович стал привыкать к странному мальчику, но иногда его все же одолевали сомнения, хорошо ли позволять ребенку находиться в атмосфере микробиологической лаборатории. К тому же могли возникнуть неприятные осложнения с начальством. И он не двусмысленно давал понять Ивану Климовичу, что у них из- за Тоньки- Левенгука могут быть большие неприятности.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: