Сосед по парте

– Я с Лешей никогда не поссорюсь. Придется тебе, Кит, не быть таким эгоистом и немного потерпеть.

В этот день «школьный друг» пришел, как обещал, в половине десятого. Я из своей комнаты не вышел, а они с мамой устроились на кухне, пили чай и разговаривали. В половине одиннадцатого мама заглянула ко мне и задала дурацкий вопрос, которого я не слышал со второго класса:

– Кит, ты уроки сделал?

Я оторвался от монитора и хотел ответить соответствующим образом, но за ее спиной стоял этот… Алексей Николаевич, и я промолчал. Она поняла мое молчание правильно и сказала примирительно:

– Ладно-ладно, но ты ложись, уже поздно.

И они опять пошли на кухню. По дороге…этот… сказал:

– Он что, как я?

– Ничего подобного, – почему-то возмутилась мама. А он ответил:

– Значит, тебе повезло.

Кресло в моей комнате уже стояло. Я лег в постель и стал думать, ждать мне, пока этот школьный товарищ будет укладываться спать или нет. В закрытом пространстве с чужими людьми я спал только в поездах. Если в купе попадались мужики или тетки, которые храпели, – это было ужасно. И я всегда старался поскорее заснуть, пока они меня не опередили. С другой стороны, как-то неприятно было знать, что кто-то чужой будет видеть тебя спящим. Раньше я не думал, как выгляжу во сне. Может, у меня рот раскрыт или еще что-нибудь со мной происходит. А теперь забеспокоился. Решил, что буду читать и ждать. Взял с собой «Хоббита», но, на всякий случай, повернулся лицом к стенке.

«Ты представить не можешь, как я ему рада»

Когда я проснулся, было четверть восьмого, и я вспомнил, что забыл настроить будильник. Кресло стояло, как вчера, а на нем стопкой лежало чистое бельё. Похоже, никто его не раскладывал. Не одеваясь, я на цыпочках пробежал на кухню. Мама сидела за столом у окна и маленькими глотками пила кофе. На плечах – белый вязаный платок бабушки Мани. Из окна ужасно дуло. Деревянные рамы во всем доме были с такими щелями, что как ни заклеивали и ни затыкали их ватой или поролоном, задувало так, что огонь на газовой плите исполнял пляску святого Витта. Но никто, кроме Симона Александровича, так и не вставил у себя в квартирах пластиковые окна. Все десять лет моей сознательной жизни жильцы нашего подъезда сидели на чемоданах и готовились к расселению.

«Каждому свое! – говорила Галя-черненькая. – Симону Александровичу дороже здоровье, а мне деньги. В новых домах все окна пластиковые».

– Он ушел? – спросил я и перегнулся через мамино плечо. Мне нравился запах кофе.

– Угу, – прогудела мама. И я побежал умываться. Все равно, пока мама не выпьет свой кофе, она и слова не скажет. У нее давление низкое, и только после второй чашки мама оживает, как бабочка после зимнего сна. Начинает двигаться, крылышками махать. И не успел я умыться, как чайник уже свистел, а на тарелке лежал омлет.

– Мам, ты сегодня как всегда? А этот?

– Ки-ит, – протянула мама с обидой. – Ну, почему «этот»? Не хочешь по отчеству, можешь звать «Алексей», он не обидится. Ты представить не можешь, как я ему рада.

Я ничего не ответил. Что бы я сказал? Что при этом мужике я себя в доме гостем чувствую? Так мне и самому непонятно, почему так. Он мне ни в чем не помешал. Вот даже сто рублей дал. Придумывай теперь, как мне ему их вернуть! Я весь урок биологии сидел и план разрабатывал: то ли мне через маму ему бумажку эту отдать, то ли как-нибудь положить и сказать, спасибо, мол, но не пригодилась. Не в руку же совать! «ИнАфузория» в это время про малярийных комаров рассказывала, как их от безвредных отличить. Класс все время развлекался. Кто-то жужжал, кто-то трясся в малярийном ознобе. А Ванда повернулась ко мне и спрашивает:

– Кит, у тебя с воображением хорошо?

– Ну?

– Представь, что грызешь лимон.

– С какого бодуна?

– Ну, представь.

Не хотел я ничего представлять, но от одного слова «лимон» у меня сразу же оказался полный рот слюны. Пришлось губы рукой вытирать.

– С воображением у тебя все хорошо, – сказала Ванда.

– Зато у тебя с соображением плохо, – ответил я и толкнул ее линейкой в спину. Она взвизгнула так, как будто это был удар рыцарским копьем. И Инна Ивановна, конечно, сразу же набросилась на меня, как сапсан на добычу. А кончилось все тем же:

– Не носишь галстук, то хотя бы пуговицы на рубашке застегивай! А то сидит здесь, как свободный художник, расхристанный весь!

Нашла образное словечко!

Форма у нас в школе вполне пристойная: бордовые джемпера или безрукавки безо всяких опознавательных знаков и темные брюки. Но вот обязательно нужно носить светлую рубашку и галстук. Я сразу же заявил, что удавов и бабочек носить на шее не буду. Первой четверти прошлого года мне хватило, чтобы договориться со всеми учителями, кроме ИнАфузории. А она по-прежнему сражается со мной при каждом удобном случае.

Опять «Чужой в доме»!

Когда дверь в нашу квартиру открылась после одного поворота ключа, я понял, что «Чужой в доме» (кстати, старые детективы, которые так любят пересматривать мама и Марта, – это та-акая скука!). Я тихо открыл дверь и почти бесшумно проскользнул внутрь, но незваный гость наш уже стоял на пороге кухни, засунув руки в карманы облегающих джинсов и смотрел на меня, наклонив голову.

– Привет, Никита.

– Здравствуйте, – пробубнил я, стягивая со спины рюкзак, и одновременно снимая кроссовки.

– Давай, – он протянул руку к рюкзаку.

– Не надо, – я размахнулся и забросил его прямо в свое бунгало. С одной стороны я не нуждался в помощи, с другой – непривычному человеку не рекомендовалось разглядывать мой потертый бэг с автографами половины класса.

Очутившись в своей комнате, я принялся размышлять, что делать с дверью: закрыть ее сразу или оставить открытой на некоторое время, а потом прикрыть. Но когда я решился и потянулся к ручке, этот Алексей Николаевич, уже появился на пороге.

– Я поставил суп в микроволновку. Переоденешься – давай за стол.

Прямо «буря и натиск», как говорит наша русичка, когда мы активно на чем-то настаиваем.

– Я маму подожду, – сказал я, как мне показалось, весьма категорично.

– С мамой ужинать будешь, а сейчас поторопись, а то опять придется все разогревать, – ответил он, как будто оглашая решение суда.

* * *

Когда мы молча ели грибной суп, я ужасно злился на себя. Ну почему я ему подчинился, этому мужику! Я ведь демонстративно включил комп и еще раз отказался. Так нет! Он встал у меня за спиной и сказал «давай скорее». И как-то так сказал, что я, как идиот, потащился в кухню.

Грязную тарелку я поставил в мойку, сказал в пространство «спасибо» и направился к себе. Потом я закрылся в комнате и до прихода мамы сидел, как на иголках. Слышал, как он возится на кухне, похоже моет посуду, и ждал, что в любой момент гость этот может войти и сунуть нос в мои дела. Поэтому я стал набирать реферат о комарах. Дело в том, что ИнАфузория, разобравшись со мной, объявила, что завтра вместо технологии будет ее урок, и, в наказание, мы с Вандой должны написать работу о комарах. Я открыл википедию и узнал, что, кроме малярийного, существует еще 2.999 видов этих кровопивцев, и они живут с мелового периода. Поскольку вряд ли они досаждали цератопсам и тираннозаврам, я стал искать, чьими же вампирами они были. Похоже им достались пра-пра-мышки и какие-то наши далекие предки-приматы, которые начали разделяться с утконосами. Хорошенькое дело! Наши предки все погибли, а комары в первозданном виде заполнили весь шарик да еще изводят человеческий род лихорадками! Тут мне захотелось пересмотреть «Парк Юрского периода». Я закончил реферат и нашел «Затерянный мир». О незваном госте я совершенно забыл и опомнился, когда услышал в коридоре мамин голос. Я выглянул из комнаты. Мама снимала сапоги, а рядом стоял этот… одноклассник, держа в охапке ее пальто и сумку. Обычно мама раздевается сама, а сумку у нее забираю я. А теперь я был как бы третьим лишним. Ну, я молча закрыл дверь и возвратился к столу. «Юрский период» пришлось вырубить и заняться уроками.

Лермонтов. Слава богу, «Песню про купца…, то есть про царя» и семейные ценности уже закончили. Русичка ушла в отпуск, и у нас новый учитель. На завтра «Осень», «Молитва», «Когда волнуется желтеющая нива» и любимое стихотворение. «Ниву» прочитать на одном дыхании невозможно. Это же одно предложение в четыре строфы. Я как будто спускался по крутому склона в овраг, набирая воздух перед каждым «когда», как перед уступом. «Когда…, Когда… Когда…и, наконец, «Тогда». Остановился и выдохнул. Потом я приготовил коробок, чтобы попробовать, хотя бы одну строфу написать обожженной спичкой, как Лермонтов в каземате, но тут в комнату вошла мама. Она обняла меня сзади и прижала мою голову к своей холодной щеке.

– Как ты, Кит?

Я постарался вывернуться.

– Ма-ам! Не надо! Все нормально!

– Ты голодный?

– Мы суп поели.

– Молодцы. Сейчас ужинать будем.