Желтый бриллиант

Семен – единственно близкий, мог сказать правду. Николай спросил:

– А что за человек, этот генерал Задрыга, мой тесть? Ведь я его видел всего один раз – у Вас на банкете.

Семен Семенович тяжело вздохнул.

– Петр – сложный человек, непростой судьбы. Коль, а ты что о мне-то знаешь?

Николай нахмурился и пожал плечами.

– Вы – уважаемый профессор, фронтовик!

– И все? Я ведь родом из Киева. Мы с Петром Даниловичем вовсе не братья. Так, война свела. У меня отец тоже был физик, практик, экспериментатор, по современным понятиям, баллистик, летающие ракеты придумывал.

– Это «катюши», что ли, – заинтересовался Николай.

– И это тоже. Он был профессором кафедры «практической физики», на оборонную промышленность работал, как сейчас бы сказали. Его уважали и «берегли», хотя он был из дворян, правда, сильно обедневших. Женился на богачке, дочери киевского банкира, еврейке. Только ты – об этом – никому! А то меня в два счета – метлой, за 101-й километр.

Николай утвердительно кивнул.

– Уже не те времена.

– Когда Киевский университет стали эвакуировать, фашисты уже бомбили пригороды, Петр нас вывез на развалюхе-полуторке. Сам он, Петька… – и Семен Семенович рассказал жуткую историю детства и юности Петра. – Мы ехали из города без дороги, по ухабам, кругом воронки от бомб, нас ни одна пуля не коснулась, бомбы летели мимо. Петр смеялся: «Я заговоренный, меня ни одна пуля не достанет, надо только батянино богатство вернуть!» Под бомбами, на волосок от смерти, а он думал о «батянином» богатстве! Наш университет эвакуировали в Новосибирск, я там женился, сыночек родился. Я закончил два последних курса, получил диплом и пошел на фронт – в разведроту. Я хорошо знал немецкий, ночью ползал на линию фронта, подключал наушники, слушал фашистов, переводил и докладывал ротному командиру. Один раз провод порвался, так я его зубами зажал, видишь, губы кривые. Но ток в телефоне – слабый, я вернулся, все доложил на бумаге лейтенанту и – в госпиталь. Потом вернулся на фронт, сам уже лейтенант, Орден Красной Звезды получил.

А Петька колесил по фронтам, боеприпасы на передовую возил, лез напролом. И, правда, ни одного ранения, ни царапины. Заговоренный! Мы перписывались, договорились встретиться в Киеве на Владимирской Горке. В 44-м я получил от жены из Новосибирска «треугольник». Она писала, что умер мой отец от сердечного приступа. В последний год он сильно мерз, в доме холодно, дров не хватало. А кругом – тайга. Вслед за ним, от воспаления легких – наш сынок, потом – моя мама обморозила ноги и через полгода – тоже.

На глазах Семена Семеновича блестели слезы.

– Жена уехала в Москву, к своей тетке. Тетя Клава жила в переулке, около Андроникова монастыря вместе с маленькой пятилетней дочкой, в одной небольшой комнате. Мужа у нее не было. Тетя Клава сильно болела. Моя жена ухаживала за ней и за ее дочкой Верочкой. Все трое были изможденные, худые и голодные. Продовольственные карточки им не полагались.

А мы встретились с Петькой! Как договаривались, в Киеве, у Владимирской Горки, и сразу махнули в Москву. Ему некуда было возвращаться, от всего хутора одна печная труба осталась.

Семен Семенович долго молчал, попил воды.

– Коль, ты извини, я все о себе, как-то занесло. Петр, он был хороший мужик, самостоятельный. Сразу устроился водителем на автобазу ГУВД Москвы. Это ему наш сосед подсказал, он там работал, опергруппу возил. Петька – фронтовик, с наградами, сразу стал возить начальника МУРа, общежитие дали.

– А, Вы, Семен Семенович?

– А я сюда, к вам, младшим преподавателем. Потом, в 50-е, поступил в аспирантуру и так далее. Тетя Клава умерла, а Верочку мы удочерили.

А про Петьку, этот начальник МУРа и надоумил Петьку пойти в Высшую школу милиции, здорово ему помог. Очень Петька умел услужить там, где надо. Петька получил высшее образование, работал в следственной группе, – я не очень в этом разбираюсь. Он всегда был на хорошем счету. Он умеет нравиться начальству – простой, надежный, лишнего слова не скажет. Петр, позже, Академию МВД с отличием закончил, где начальствующий состав готовят. Его дальше, в адъюнктуру звали, он отказался: «Не нужна мне ваша "кандидатка"!» Он сам мне говорил: «Я в центральный аппарат пойду, в Министерство. Мне надо батянины деньги у коммунистов забрать». Ненавидит их всю жизнь, а сам в КПСС, тогда еще ВКП(б) называлась, на фронте вступил. Мне объяснял: «На фронте легче, раз воюешь против фашиста – обязательно в партию возьмут».

Семен Семенович замолчал.

– Ладно, Коля, мне пора, уже поздно.

– Подождите, очень прошу! А как они с Марианной Гавриловной поженились? Она, по-моему, совсем другая?

Семен Семенович вздохнул, еще попил воды.

– Маруська сидела в Москве, к экзамену готовилась, на втором курсе, а родители на даче. Святые люди были! А ты сам знаешь, в каком доме они живут, не квартиры, а дворцы, музеи. Так ее соседку ограбили, пока та с собачкой гуляла. Картины бесценные из рам вырезали и вынесли средь бела дня. Эти картины полковник, хозяин квартиры, сразу после войны из Германии вывез. Петька приехал на следствие, Марианна – единственный свидетель. Грабителей через три дня поймали на Тишинском рынке, а Петька все ходил проводить следственный эксперимент… квартире все удивлялся, к тому же, отец Марианны – генерал, Герой Советского Союза. Петька говорил, она сама к нему полезла, но я не верю. Эта девочка не так была воспитана, не той души. А Петька – буйвол, захотел – взял. Он считает до сих пор, что ему все можно, раз его батяню раскулачили. Я думаю, это на уровне психики, детская травма. Марианна забеременела, Петька испугался, думал, его на Соловки сошлют, а его – под венец! Любят – не любят они друг друга, кто их знает?

Семен Семенович устало откланялся и поехал на метро в свое Бирюлево.

Николай сидел в «кафедральном» кабинете, пока не явился Василич. Домой не хотелось. Что будет дальше?

На следующее утро, к одиннадцати часам, Марианна и Николай приехали в роддом. О ком и о чем каждый из них думал, догадаться не трудно. Но оба молчали, понимая, что надо беречь силы. Николаю вручили Васеньку, Марианна раздала медперсоналу цветы, шампанское, коробку конфет.

Когда дома бабушка Мара развернула внука, Николай, внимательно рассматривая младенца, увидел ножки с крохотными ступнями, розовыми пяточками и малюсенькими пальчиками. Он с ужасом произнес:

– Это что, у мальчика недоразвитые ножки, он ходить не сможет?

Марианна засмеялась, поцеловала Васеньку в пяточки.

– Через год бегать будет, не догонишь, а в 15 лет – 46-е ботинки будете покупать!

Николай неуверенно покачал головой.

Через неделю он хорошо пеленал ребенка, правильно кормил, по инструкции стерилизовал бутылочки. Купал Васю только отец, наливал ванночку, проверял воду локтем, как научила Марианна, мягкой тряпочкой тер розовое детское тельце. Марианна только держала полотенце.

Они никогда не спорили, уважали чужое мнение, были деликатны и внимательны друг к другу. Иначе они бы не выжили эти полгода, страшных и трудных, пока болела и долго выздоравливала Таня. Они стали друзьями.

Тане сделали одномоментно две сложные операции. Она выдержала, ведь ее ждал сын. После операции Таню «замуровали» в гипс – от груди до коленок. Так она пролежала больше месяца. Николай и Марианна ходили к ней не очень часто, Николай работал, Марианна занималась внуком. Таня все понимала, она не обижалась, только ждала, крепко сжав губы.

Деятельная и общительная Марианна договорилась с соседкой с 5 этажа – бодрая пенсионерка по три часа каждый день гуляла с Васей, пока Марианна стирала, гладила, готовила.

Через три месяца Таню выписали. Николай нес ее до машины на руках, легкую как пушинку. Дома она ходила с клюшкой месяца два. Марианна переехала обратно на Белорусскую, с Петром она не разговаривала, просто не замечала его, он тоже ни о чем не спрашивал. Каждое утро, без выходных и праздников, ровно в 8-00 Марианна Гавриловна выходила из метро Беляево и входила обратно в метро, в 21-00. Так продолжалось еще полгода, потом бабушка Мара стала ездить реже.

Когда Васеньке исполнился годик, Марианна Гавриловна вернулась на работу. Своих накоплений у нее никогда не было, Петр давно не интересовался ее финансовым положением, продавать ставшие ненужными вещи страшно. Заметит – убьет. Брать деньги у зятя и дочери она не могла. Марианна долго оправдывалась перед Таней. Дочка все поняла.

– Мама, ты столько для меня, нас, сделала, что мы… мы…

Она не могла подобрать нужных слов и стала обнимать и целовать свою родную, самую лучшую на свете маму.

Марианна расплакалась. В последнее время нервы никуда не годятся.

– Я буду приезжать, я ведь не могу жить без Васеньки.

Вася рос и хорошел, как полагается по учебникам для педиатров. Таня не отходила от Васеньки. Постепенно она поправлялась, ей так хотелось все делать своими руками, носить на руках своего ребеночка, наконец, рядом любимый мужчина – она мечтала скорее быть с ним и быть его женщиной.

Они все выдержали. Пришла весна, здоровье, любовь.

19 июня 1986 года, четверг. Николай Александрович Большаков, заведующий кафедрой, профессор, проректор по международным связям крупнейшего технического учебного заведения страны вызвал секретаршу Светочку. Она без стука «влетела» в кабинет начальника с блокнотом и ручкой в руках. «Шеф» строго посмотрел на Светочку.

– Светлана, Вы отстраняетесь от работы… до 14 часов. Ваша задача – найти двух или одного… аспиранта, из тех, кто Вам больше нравится, и – в магазин, там, конечно, не густо, но все что есть – ваше, – и протянул Светлане небольшую пачку денег. – Сегодня моему сыну Василию исполняется один год.

Светлана радостно захлопала в ладоши и вылетела ловить аспирантов.

Прошел еще год и еще полгода. Василий не ходил по квартире. Нет. Он носился как атомное ядро в андронном коллайдере, сметая все на своем пути. Если Таня собирала игрушки в большой картонный ящик, то они сразу же вылетали обратно. Телевизор поставили на шкаф, откуда ничего не было видно. А смотреть – было что. Вскоре купили небольшой, компактный «Панасоник», и по проекту Тани Николай встроил его в кухонную полку. В дом вернулась информация.