Желтый бриллиант

Было уже поздно, но на улице не темнело. Начало июня, почти белые ночи. Николай разложил широкий мягкий кожаный диван, постелил лиловое, в черных разводах шелковое постельное белье и сладко растянулся в предвкушении сна. Но сон не шел. Николай подумал, нет, ощутил, понял с абсолютной точностью сильного, аналитического ума, что он одинок, абсолютно одинок. И еще, Николай понял, что он больше никогда, ни при каких обстоятельствах, не наденет никакой белый костюм.

Прошел год. Как один день. Еще два года – два дня.

1979 год. Начало июня.

В понедельник, как всегда, бодрый свежий и элегантный Николай Александрович в 8-45 утра уже сидел за своим столом в большой комнате кафедры теоретической физики и готовился к лекции. Сегодня две пары – заключительные лекции, затем три семинара-консультации, после обеда – четырехчасовой спецкурс по первому андронному коллайдеру (ускорителю ядерных частиц), запущенному в 1971 году в швейцарском городке Церн. Николай был доволен, день будет прожит не зря. В перерыве между лекциями к лектору, доценту Большакову, подбежала запыхавшаяся лаборантка кафедры Светочка.

– Николай Александрович, Вас срочно вызывает ректор!

Николай удивленно поднял брови.

– У меня еще одна пара, потом три семинара.

Лаборантка затараторила:

– Ректор велел перенести лекцию, сказал, что разговор будет долгим!

Николай еще более удивленно пожал плечами и начальственным тоном, важно произнес:

– Светочка, объявите перерыв и смотрите, что бы будущее науки не разбежалось по кабакам. Отвечаете жизнью!

Светочка покраснела, Николай, недовольный, что прервали лекцию, поплелся в другой конец огромного здания – в ректорат. Секретарь ректора вежливо сказала:

– Вас уже ждут.

Ректор училища, выдающийся прогрессивный ученый, лауреат многих советских и международных премий, академик Академии наук СССР и ряда зарубежных академий встал из-за большого письменного стола, когда в кабинет вошел Николай, жестом предложил расположиться в креслах за журнальным столиком. Секретарь принесла чай, сухарики и минеральную воду. Николай насторожился – что бы все это значило? В спокойном, доброжелательном тоне ректор стал расспрашивать Николая о научных планах, подробно интересовался ходом диссертационного исследования, о научной и практической базе, спросил, в чем нужна помощь. Николай недоумевал и даже слегка заволновался. Приблизительно через час после начала беседы ректор тяжело встал из глубокого кресла, медленно походил по большому кабинету, и, наконец, произнес:

– Ректорат и партком училища рассмотрели мое предложение о назначении Вас, Николай Александрович, заведующим кафедрой, на которой Вы успешно трудитесь. Семен Семенович Заболотский по личной просьбе, да и по возрасту переходит на должность профессора, – ректор сделал небольшую паузу, – и далее, я рекомендовал Вас на должность проектора по международным научным связям.

Он обреченно добавил:

– Кроме Вас – некому. Эти предложения мы вынесем на рассмотрение большого ученого совета. В четверг. Горком партии дал «добро».

Ректор налил в бокал минералки, сделал несколько глотков и устало сел в кресло за письменный стол. Николай молчал. Вдруг громко, через весь огромный кабинет ректор почти прокричал:

– И не говорите, что Вы подумаете! Наука – выше наших эмоций! Вы – молодой, сильный. Справитесь. И еще – самое главное. Вам двадцать девять лет, Вы знаете три иностранных языка.

– Четыре, – поправил Николай.

– А какой четвертый? В личном деле указаны только три – французский, английский и немецкий, – нахмурил брови ректор.

Николай не раздумывая, ответил:

– Арабский, это так, для себя, ведь арабы придумали цифры!

В его голосе прозвучал детский восторг.

Ректор продолжал:

– Тем более, восточный язык.

Про себя он подумал: «Этот Большаков – или сумасшедший, или гений, ради десяти цифр выучить арабский язык!» И остановился на второй гипотезе – о гении. Ректор долго молчал, затем заговорил строго и официально:

–Товарищ Большаков, учитывая Ваши предстоящие назначения, а главное, то, что наше учебное заведение имеет не только образовательное значение, но и военно-стратегическое, Вам следует вступить в ряды Коммунистической партии. Вам, кажется, давно исполнилось двадцать восемь лет. Вопрос с Горкомом КПСС и Министерством уже согласован. Ваша кандидатура – одобрена.

Николай легко встал из кресла, тихо произнес:

– Я согласен, – посмотрел на часы, – я могу идти, у меня семинар через две минуты начинается.

Ректор махнул рукой.

Николай вышел из кабинета, и первый раз в жизни почувствовал, что у него кружится голова. Секретарь ректора, солидная дама с химической завивкой «мелкий барашек» участливо спросила:

– Ну что?

Николай сделал «круглые глаза» и громко прошептал:

– Кошмар, – развернулся на каблуках и вышел из приемной.

Секретарь сокрушенно покачала головой.

Остальная часть дня прошла по намеченному расписанию. И только поздно вечером, когда дома Николай допивал вторую кружку теплого молока, ему показалось, что корова на кружке улыбается во весь коровий рот и мычит: «Так тебе и надо, пижон, теперь света белого не увидишь».

В четверг большой ученый совет единогласно за все проголосовал, партком училища утвердил. Николая поздравляли, хлопали по плечу, а про себя думали: «Да, влип мужик, тащить два таких воза, да еще диссертация! Сломается или нет?»

Николай отказался от ведения семинаров, которые любил больше всего – там билась свежая научная мысль, иногда наивная, но живая. Семен Семенович торжественно передал ключ от кабинета заведующего кафедрой молодому товарищу. В ректорате приготовили удобный кабинет, с современным многоканальным телефоном, новейшим факсом группы 3, по которому время передачи информации сократилось с шести до одной минуты. Развесили новые таблички. Первое время Николай чуть вздрагивал, когда читал свою фамилию на дверях, потом привык и перестал замечать. Он составил гибкий график работы по часам и по минутам: лекции, спецкурс, приемные часы на кафедре по понедельникам и четвергам. Остальные дни – в ректорате, и между делом – диссертация. Но времени катастрофически не хватало, даже если не спать и не есть, а надо еще гладить брюки и стирать. Мудрый Семен Семенович Заболотский предложил нанять домработницу. Николай в ужасе отказался, нет, не из-за денег, их – сколько угодно, просто он не умел пользоваться услугами других людей. Даже в гостиницах и заграничных отелях высокого класса он сам убирал кровать и вытирал пол в ванной комнате, затем аккуратно развешивал полотенце на край ванны. Тогда Семен Семенович изрек:

– Пора жениться.

Николай промолчал. Семен Семенович был для Николая не просто коллегой по работе, а учителем и наставником. В студенческие годы – интересный лектор, в аспирантуре – научный руководитель. В душе – как отец.

У Николая уже несколько лет не было отца. Его похоронили в кофте с изображением Эйфелевой башни. Через год после смерти отца у Сашки случился инфаркт. Его чудом спасли. Николай покупал дорогие лекарства, часто ездил к брату в больницу. Мать, как всегда, была всем недовольна, проклинала Сашку, открыто оскорбляла Кольку. После выписки из больницы Саша долго, несколько месяцев, не выходил из дома, он бросил пить, но продолжал без перерыва курить свою «Приму». Мать все так же, в две смены, утром и вечером, убирала магазин. После утренней смены она в своем закуточке, где хранила швабры и тряпки, доставала заветную бутылочку «беленькой», прямо из горлышка выпивала несколько больших глотков и отправлялась домой спать до вечерней смены. Сашка сидел голодный до позднего вечера, пока мать не принесет из магазина «некондицию», обрезки колбасы и сыра, лопнувшие пакеты молока, кефира, упавший с лотков на пол хлеб, а если повезет, то и сдобные булочки. Такая жизнь заставила Сашку, бледного, похудевшего, выйти на улицу. Он устроился ночным сторожем в тот же продуктовый магазин. Николай предлагал матери сделать в квартире ремонт, обновить мебель, но нарывался на крики, слезы, абсурдные обвинения, что ее, мать, родные сыновья хотят выгнать «из дому». Николай оставил родных в покое, только продолжал перечислять матери деньги.

В конце июня, в воскресенье, уже после окончания сессии, Семен Семенович Заболотский в скромном, но уютном ресторане отмечал сразу несколько событий: свое 60-летие, выход на пенсию, звание «Заслуженный работник науки» и еще ряд значимых и достойных событий. Приглашено было довольно много гостей: вся кафедра во главе Николаем Александровичем, начальство из ректората, близкие друзья, некоторые родственники, конечно, жена и приемная, но родная, дочь с мужем и двумя сыновьями-подростками. Гости давно собрались, ждали Николая Александровича. Он явно опаздывал, вернее – задерживался. Наконец, все расселись, был произнесен первый тост, за ним – второй, над столом слышался легкий гул голосов, похрустывание, почавкивание, прихлебывание – банкет набирал обороты. Вдруг примерно половина гостей замолчала и перестала жевать. Это были сотрудники кафедры и ректората. Семен Семенович расплылся в радостной улыбке. В дальнем углу длинного стола как-то сбоку сидел Николай. Семен Семенович стал давать срочные распоряжения официанту, Николая пригласили в центр стола, он долго отнекивался, наконец, ему позволили остаться на прежнем месте, но предоставили слово. Николай достал из-под стола довольно большой пакет из толстой рифленой бумаги с серебристыми шелковыми ручками, из пакета извлек огромную керамическую пивную кружку с барельефами охоты и красивой мельхиоровой крышкой в виде головы оленя. Это чудо он привез из командировки в ГДР. Нажатием маленькой педальки над ручкой крышка откинулась, Николай налил в кружку символически минеральной воды и произнес довольно стандартный тост о полноте жизни, науке, непредсказуемом будущем. Все бурно захлопали. Николай прошел вдоль стола, вручил подарок юбиляру, вернулся в «свой последний вагон» и решил плотно поужинать. Тем более, меню и карта вин были отменные. Последнее Николая не интересовало, он не пил, потому что слишком хорошо знал, что это такое. И дело даже не в том, что он передвигался по городу только на автомобиле и считал это единственно возможным. Любой сильно выпивший человек вызывал у него физическое отвращение.

Николай увлеченно жевал второй бифштекс, когда к нему подошел Семен Семенович, слегка обнял и веселым умоляющим голосом почти пропел:

– Хватит есть, пойдем, познакомлю тебя с самыми близкими!

Николай нехотя встал и поплелся, если бы он знал, что идет навстречу своему счастью, а он сожалел, что бифштекс теперь остынет. Заиграла негромкая музыка, гости стали танцевать. Семен Семенович представил Николаю жену, дочь, внуков. Мальчишек выдающийся физик потрепал по рыжим и русым вихрам, опустил руки и о чем-то задумался. Юбиляр продолжал:

– А это – мой родственник, между прочим, генерал милиции, заместитель министра Петр Данилович Задрыга. Генерал Задрыга был солидный мужчина в дорогом костюме и ярком модном галстуке. Каменное лицо ничего не выражало. Генерал посмотрел поверх головы Николая и стал изучать пыльную люстру на потолке недорогого ресторана.

– Это Марианна Гавриловна Видова – верная жена и соратница, по совместительству детский врач – Маруся, я не ошибся?

Марианна Гавриловна улыбнулась хищной улыбкой. Это была красивая холеная женщина средних лет в строгом синем платье, сапфировых серьгах, на среднем пальце правой руки сиял невероятных размеров сапфир в окружении крупных бриллиантов.

Николай подумал: «Ну и тетка, не дай Бог такую тещу» – и отогнал от себя эту нелепую мысль. Чуть поодаль от этой колоритной пары стояла девушка или, скорее, девочка-подросток, в сереньком в розовый цветочек платье с короткими рукавчиками, круглым вырезом чуть ниже ключиц. Короткая стрижка темно-русых волос, по-детски пухлые розовые губы, чуть впалые бледноватые щеки. И глаза! Глаза умные, серьезные, с глубоким проникновенным взглядом. Только непонятно, какого цвета: карего, синего, зеленого или серого. На мгновение Николай утонул в этих глазах, но «быстро выплыл». Семен Семенович обнял девушку за талию и произнес: