Жизнь продолжается. Сборник рассказов

Сержанты толкнули вполне приличную речь о единстве, братстве и недопущении проявления крысятничества в нашем коллективе. Он смотрел и слушал, кивая головой и постоянно говорил, что такого больше не повторится, но в глубине души (я это видел) единственное, о чем он думал, – чтобы диалог не дошел до рукоприкладства, а мечтал – поскорее оказаться в тишине в своей мягкой и немного скрипучей кровати, уткнувшись лицом в подушку под холодным одеялом.

– Если кто-то желает высказаться, подойдите к нему и скажите прямо в лицо, – предложил один из сержантов.

Остальная часть роты уже спала или притворялась, подслушивая. Лично я не собирался ничего ему говорить, все и так было понятно. Человек, как я уже говорил, слаб, и эта слабость отвратительна.

– Я хочу, – подал голос с задних кроватей Иван, высокий рыжеватый парень с небольшим дефектом речи и постоянно трясущимися от неведомой хронической болезни руками, очень уж напоминающей синдром вечного похмелья. Как он оказался в армии, было непонятно. Вместе с тем Иван был довольно жестким и грубым человеком, большую часть своей жизни проводившим на улице в соответствующей компании не самых благоприятных людей. В общем, пил, курил, ругался матом (все, как я люблю)…

– Давай, – махнул рукой Петров, лежа на кровати прямо перед перепуганным «залетчиком».

Ваня встал с кровати и бодрой походкой направился к виновнику сегодняшнего ночного собрания, а страх и недовольство любителя пошариться по чужим карманам росли с каждой минутой, ибо на эту воспитательную беседу тратится еще и драгоценное время сна. То самое время, о котором солдат страстно мечтает весь свой тяжелый день, – укутаться в колючее одеяло и погрузиться в мир грез. Так и приятнее, и служба быстрее проходит. Солдат спит – служба идет.

– Ваня, только без рукоприкладства, – вовремя уточнил Петров, предвидя дальнейшее развитие событий и глядя на приближающегося к жертве с довольным лицом в темноте Ивана.

Ваня остановился, посмотрел на сержанта, потом перевел взгляд на забившегося в угол сослуживца и разочарованно произнес:

– Ну, тогда мне нечего ему сказать, – развернулся и пошел обратно к своей кровати.

После непродолжительной беседы все улеглись спать. К счастью, такие случаи воровства и недостойного поведения военнослужащих среди своих людей происходили не так часто (точнее, попадались с поличным не так часто), а скорее в виде исключения.

Каждую неделю солдатам исправно давали положенное количество конфет или сигарет. На выбор. Вне зависимости от того, куришь ты или нет, ешь ты сладкое или нет. Положено – получи, а там уж распоряжайся ими на свое усмотрение. Ешь, кури, раздавай, выбрасывай. О, этот дивный запах отечественных сигарет «перекур». Суровое армейское курево. На вкус они были хуже соломы. Да, я не мог не попробовать, и вряд ли кто-нибудь смог бы заставить меня сделать это еще раз. Если у тебя спрашивали сигарету, а в кармане была только пачка «перекура», лучше говорить, что сигарет нет. Их все равно не возьмет ни один уважающий себя курильщик. Люди, у которых закончились сигареты, предпочитали мучиться и не курить вовсе, чем к нему прикасаться.

Конфеты тоже не отличались особой изысканностью (сосательные леденцы), но уходили намного быстрее. И пользы от них было больше.

Служба в армии – это не только постоянное марширование на плацу. Это прежде всего служба государству, людям. Вот и довелось однажды нашему взводу участвовать в поиске пропавшего ребенка из соседнего села. Командир части решил оказать помощь людям и направил туда солдат для прочесывания близлежащих лесных массивов. По официальной версии, мальчишка десяти лет от роду поругался с отчимом и убежал из дома.

«Остынет и вернется, никуда не денется», – подумала, видимо, мать и не кинулась ему вслед.

А он не вернулся. Ни ночью, ни утром. Собрались полицейские, МЧС, волонтеры и даже местные репортеры. Нас погрузили рано утром в автобус и повезли к прилегающей лесополосе. Взять приказали только фляги с водой, вещевые мешки и резиновые сапоги. Предвидя вероятную возможность остаться голодным, я все же решил прихватить с собой этих самых конфет и покидал несколько пачек (по 200 г) в мешок. Это оказалось очень даже кстати.

При въезде в небольшую деревеньку в часе езды от нашей военной части моему взору открылась удивительная картина. На съезде с шоссе, недалеко от центральной и единственной поселковой дороги, стояла водонапорная башня из красного кирпича, такие встречаются довольно часто в небольших населенных пунктах. Типичная, ничем не отличающаяся от сотен других, видимых мною ранее. Но что-то необычное в этой картине приковало мое внимание. Что-то сказочное. Что-то волшебное. То, что не сразу бросилось в глаза, но захватило мой взор целиком и полностью. На ее крыше было построено огромное, невидимое мною никогда ранее гнездо аиста, прямо в центре которого возвышалась, слегка перебирая длинными худыми ногами, величественная птица. Диаметр гнезда практически совпадал с диаметром крыши башни, что придавало всей конструкции некоторую естественность. Сначала я даже подумал, что это всего-навсего декорация, но аист повернул голову в сторону нашего автобуса и внимательно следил за его приближением. Это зрелище было удивительно для городского человека. Удивительно для меня.

Пробыли на поисках мы ровно два дня. Ходили цепочкой и группами по заброшенным домам, по лесам и полям, заглядывали в колодцы, водостоки и прочие подозрительные места, которые могли оказаться местом страшной находки. Обедать, естественно, времени не оставалось. Поэтому днем нас спасали от голодного обморока только эти самые конфеты «Барбарис». Они повышали сахар в крови и утоляли чувство голода, а если добавить несколько штук во флягу с водой и хорошенько взболтать, получался довольно неплохой лимонад, как правило, всегда теплый. На второй день поисков мы подготовились куда лучше и забили конфетами все свои карманы. Было очень вкусно, как мне казалось тогда. Съесть добровольно сегодня одну такую конфету я вряд ли решусь. Времена меняются. Покормить по-человечески голодных солдат додумались лишь под вечер второго дня. И то волонтеры. Они быстро организовали нам стол из всего, что было под рукой в их расположении. Получилось очень даже неплохо. Особенно если учесть, что за последние два дня в моем рационе не было ничего, кроме конфет. Вставали мы раньше, чем открывалась столовая, а возвращались уже после ее закрытия. Поэтому и ходили как сахарные зомби.

В конечном итоге, когда следователи стали подозревать в исчезновении ребенка отчима с матерью (к сожалению, так бывает чаще всего) и началось доскональное обследование огорода хозяев на предмет свеженькой могилки, ребенок нашелся. Он отсиживался все это время в подвале старого дома на соседней улице (и без конфет). Живой и здоровый, насколько это может быть после трех дней, проведенных в старом, заброшенном доме. Почему он не вернулся домой – для меня осталось загадкой. Солдат погрузили в автобус и увезли обратно в пределы родного гарнизона.

В своей войсковой части нас поблагодарили за участие в спасательной операции, а начальство даже пообещало разослать благодарственные письма по домам. Все испытывали дикую гордость. Но обещанного, как говорится, три года ждут. Я ждал. Письмо не пришло.

Обещать – не значит жениться.

Больше всего нас обрадовала в этой ситуации возможность вновь режимно питаться в любимой армейской столовой. Той самой пищей, к которой в первое время было очень тяжело привыкнуть, несоленой и вечно переваренной, и по которой мы так скучали в лесу, разжевывая слипшимся ртом эти хрустящие на зубах леденцы. Той столовой, в которой никогда не бывает ни свежих овощей, ни сладкого, ни жареного. В которой раздают еду всем поровну, вне зависимости от роста и веса, поэтому самые голодные персонажи (по-армейски «нехваты») всегда пытаются достать пожрать что-нибудь еще. Обменять добавку к порции на сигарету или подружиться с поварами. Добыть любыми способами и желательно что-то повкуснее местной баланды. Они могут жевать всегда и везде, в любом месте: в кровати, в строю или даже в туалете (были случаи).

Утром во время заправки кроватей у одного из таких персонажей из кармана выпал фантик от шоколадки. Не заметившие этого солдаты благополучно запинали его прямо на середину прохода между кроватями, где он и был благополучно обнаружен нашим «взводником».

– Опаньки, а кто это у нас такой голодный во взводе, что аж по ночам жрет в расположении? Кого это в столовой так недокармливают? – раздался ехидный голос Седого. – Петров, строй взвод.

Через несколько секунд солдаты стояли по стойке смирно в центральном проходе.

– Чей это мусор? Кто у нас самый голодный? – начал выпытывать капитан. – Есть в пределах расположения взвода запрещено уставом. Кто из вас этого не знает? Для приема пищи существует специально отведенное место – столовая. Итак, я повторяю, чей это мусор?

В ответ – тишина. Было изначально понятно, что виновник в такой ситуации вряд ли сознается. Побоится. В моем взводе я знал всего несколько человек, способных, не испугавшись, признать свою вину, но они по ночам не жрали. Зато Седой был доволен. Очень уж он любил свою работу в такие моменты. Получал искреннее удовольствие от любой возможности поискать виноватого. Ему нужно было идти работать следователем. «Плохим» полицейским из американских фильмов.

– Хорошо, будем действовать другими методами, – задумчиво сказал он.

Спустя две минуты взвод бежал пятикилометровый забег в поле с саперными лопатками вместо автоматов. Бежали не просто так, а с определенной целью – как следует похоронить этот злополучный фантик. В промерзшей земле не без труда была выкопана маленькая могила, куда сержант опустил бережно хранимый этот самый фантик от шоколадки. После почтительной минуты молчания и одышки холодным воздухом яма благополучно была закидана землей и утоптана солдатскими берцами. Не хватало лишь пары грустных речей в память об упокоенном (хотелось так пошутить, но я не стал). Так нас довольно быстро и доходчиво отучили разбрасывать мусор. Больше фантики в казарме на полу не валялись. Урок был усвоен. Всеми.

В армии все имеет свое место. Каждый шаг военнослужащего уже был детально описан в нелюбимой и надоедливой книжке с зеленой обложкой под названием «Общевоинские уставы». Как, зачем и куда… Весь быт простой солдатской жизни вплоть до мелочей был занесен в эту книгу. Даже необходимое количество писсуаров на имеющееся количество людей давно подсчитано и напечатано черным по белому. Всех первое время раздражали постоянные уточняющие надписи: «Охраняемая зона. Проход (проезд) запрещен (закрыт)» или «Место для мытья ног» возле ножных раковин высотой по уровню сапога. Понятно же, что рожу там не помоешь. Понятно всем, кроме солдат. Они умудрятся, если потребуется. Им нужно все уточнить и разжевать. Рассказать, что нужно делать, и показать пальцем, где это делать. Не удивился бы, если под этой табличкой была еще одна маленькая табличка: «Место для таблички «Место для мытья ног»».

Первое время новобранцам вообще непонятно, что происходит вокруг. Что это за дикий мир, в который по своей наивности и глупости они умудрились попасть. Ведь он же находится совсем рядом с привычным, буквально прямо за стенкой из колючей проволоки и за людьми с автоматами, и выглядит почти так же, только сумасшедший. Они путаются в званиях, должностях, не понимают, как постоянные заправления и переправления кроватей, отбивание, выравнивание по веревке (от одного края казармы до другого натягивают нитку и по ней ровняют матрасы, подушки и полоски одеял), ежедневное подшивание к воротничку белой тряпичной полоски связано с этим благороднейшим делом – защитой Родины.

Однажды я оказался свидетелем, или, как говорил один из моих сослуживцев, очевидцем (потому что свидетели долго не живут), как один из солдат, звали его Дмитрием, нашего взвода хотел о чем-то попросить капитана Седого, но немного переволновался.

– Товарищ старший прапорщик… – начал было он, хотя всем стало ясно, что на этом и закончит.

Поняв, что совершил непоправимую ошибку, исправить которую было уже невозможно, он просто молча смотрел на наливающееся кровью лицо капитана. От злости его пухлые щеки затряслись, а глаза впились в помрачневшего солдатика. В армии такое не прощается, если тебя назвали выше званием – это одно дело, можно посмеяться и отшутиться, а вот ниже… Такой наглости капитан не ожидал. После десятисекундного молчания Седой был похож на сорвавшегося с цепи питбуля, не хватало только брызжущей во все стороны слюны, хотя, может, я чего и не заметил (далеко стоял). В итоге, как всегда бывает (ох уж этот коллективизм), пострадал весь взвод. Капитан «выдрал» хорошенько за незнание офицерских званий весь сержантский состав, а те в свою очередь отыгрались на солдатах. Дима, сам того не ожидая, своей просьбой устроил нам неплохой досуг.

Когда солдат «косячил» или «залетал», капитан любил демонстративно рассуждать о возможных способах наказания, порой они были довольно садистские.

– Видите, как у меня изощренно работает фантазия, но я же вас жалею, – примерно таким подтекстом обладали его речи. Если солдаты засовывали руки в карманы перед сержантами и офицерами, то к вечеру можно было оказаться в строю с зашитыми карманами, чтобы избавиться от этой порочащей привычки.

– А еще, – рассуждал Седой, – можно зашить в кармане кусок хлеба, первые пару дней, конечно, ничего страшного, а вот потом… хлеб подсыхает и крошится. Все начинает чесаться и колоться, вызывая довольно неприятные чувства. Легкий, так сказать, дискомфорт.

В конце разговора он добавлял:

– Если же кто-то на меня обижается, то я официально (подчеркиваю – ОФИЦИАЛЬНО), разрешаю отомстить: набрать в рот говна и обрызгать меня.

Все эти разговоры сопровождались неугасаемой легкой улыбкой на лице. Конечно, в большинстве случаев все ограничивалось лишь разговорами, и за это мы ему безмерно благодарны. В нем жил тяжелобольной нормальный человек, при смерти, лишь иногда приходя в здравый ум и напоминая о себе.

– Когда-нибудь я уйду на пенсию и напишу книгу, – любил повторять он. – Книгу об идиотах и идиотских ситуациях, в которых оказываются солдаты и офицеры. Благодаря вам я набрал предостаточно материала.

А уж как он изощрялся при поиске неучтенных сотовых телефонов. Напоминаю, что они были запрещены и выдавались лишь в выходные и праздничные дни на пару часов. Отзвонился родственникам, и будь добр сдать его обратно на хранение старшине. Будешь плохо себя вести – в выходные окажешься без телефона. Многие пытались перехитрить Седого, прятали их, покупали вторые трубки, хранили в матрасах, сапогах или где поглубже. Седой чувствовал такое на расстоянии. Поиск у солдата мобильника был его любимой игрой. И он почти всегда в нее выигрывал. Один раз в расположении роты ему удалось вычислить наличие телефона по включенному блютусу (солдат просто забыл выключить и тем самым дал себя обнаружить, дальше было лишь дело техники и вывернутых карманов). Другой раз он обыскивал солдат из-за постоянного срабатывания сигнализации в комнате для хранения оружия – это такое помещение в казарме, находящееся постоянно под наблюдением и под сигнализацией. Там хранится боевое оружие (как же еще в армии может называться такое помещение). Сигнализация срабатывала при слишком близком нахождении включенного телефона. Когда солдат терял бдительность и проходил возле двери в комнату – под ревущие звуки тревоги начинались обыски. Он всегда находил, что искал. По глазам солдата, по дыханию, по пульсу, по запаху… Планы на вечер во взводе после такого сразу менялись на более активные. Коллективизм, мать его. Попадается один – страдают все.

– В прошлом призыве, когда дембеля получили свои документы и заходили в автобус, который должен был увезти их домой, один солдат выкрикнул провожающему их капитану Седому, что клал на него хер (он, видимо, ждал этого с нетерпением целый год), – рассказывал нам сержант во время перекура. – Так и сказал в окно автобуса: «Товарищ капитан, я на вас хер ложил…»

– Да-а-а, видеть бы его лицо в тот момент, он, наверное, посинел от злости, – говорю я.

– У каждого будет такая возможность увидеть в скором времени, – смеялись мы.

Несмотря на бытовые «радости» повседневной жизни, выходной солдаты всегда ждали с нетерпением. Ведь выходной – это праздник. Спишь на час дольше (что может быть лучше?). Зарядки нет (еще один плюс). Приезжают навестить родители и жены (без комментариев). Привозят «человеческую» еду и кучу различных сладостей. Настроение приподнятое. Солдатики пялятся из окон казарм на приехавших девушек и отпускают пошлые и примитивные шуточки. Красота…

Родители привозили любимому отроку еды, сидели за столом и любовались, как сыночка уплетал половником из тазика мамкин салат. И ведь все съест, сколько ни привези, а на что не хватало сил, так сослуживцы помогут. В этом на них всегда можно положиться.

Если выходной проходит гладко, то это действительно немного расслабляет солдата, он получает небольшую дозу морального и физического отдыха, достаточную, чтобы дотянуть до следующих выходных. Однажды ночью после отбоя нас ждал сюрприз. День выдался благополучный. Сержанты находились в хорошем настроении, а в первое время службы это была поистине редкость, все болтали и смеялись. У Седого был выходной (основная причина массовой радости), в казарме он не появился за весь день ни разу (сразу плюс тридцать процентов к настроению роты). Больше такого я за все время службы не видел. Каждый из взвода взял в руку свою подушку и во главе сержантов в темноте ринулся лупить ею друг друга. Прямо на центральном проходе казармы. Взвод на взвод. В полутьме. Дежурный по роте выставил у окна несколько молодых ребят. Чтобы они наблюдали, не идет ли какой-нибудь офицер их проведать, а такое бывало довольно часто. Сам же он сидел на стуле и звонко смеялся, но в этом смехе прослеживалась нотка испуга – не дай бог это всплывет или кто-то проболтается. Ему предстоит долго стоять в нарядах за такой казарменный беспредел. Такая разрядка была просто необходима. Спустя полчаса все спали как убитые. Убитые и счастливые. И готов поспорить, что сны в ту ночь всем снились исключительно хорошие. Такие, которые посещают людей в этих холодных и старых, окрашенных бледной краской стенах крайне редко.

На следующий день все переменилось ровно в противоположную сторону. Капитан Седой был ответственным по роте, и с самого раннего утра он оказался пьян (такое тоже бывало и не так редко, как хотелось бы). В запое после, так сказать, активных выходных. В расположении роты было страшно появляться. Все пытались как можно быстрее свалить, желательно подальше и желательно на подольше, на весь день было бы самым идеальным раскладом. В роте все время раздавались пьяные крики и оры. Мне это было непонятно. Многие приличные офицеры (Седого я не подразумеваю) в нашей части периодически уходили в запои. Два-три дня пьянки для такого захолустного городка считалось нормой. Как будто их жизнь была невероятно тяжелой, а может, им приходилось много воевать, видеть кровь и смерть близких. Скорее, это все от безделья, которым наполнена служба в закрытых военных городках. Хотя, возможно, окажись я на их месте, все выглядело бы точно так же. Солдату, попавшемуся в такой период дежурным по роте, приходилось несладко. Ой как несладко. Выслушивать пьяного капитана и исполнять его далеко не самые разумные приказы – дело нелегкое, а если у него заканчивался алкоголь, то к обязанностям дежурного прибавлялась еще одна – бегать в магазин (денег он, естественно, не выдавал).