Брокен-Харбор

Фотограф щелкнул вспышкой, и перед глазами остался сверкающий послеобраз: яркие, извивающиеся потеки крови на стенах. На миг мне почудилось, будто я чувствую ее запах.

– Есть ли защитные ранения?

Купер ткнул пальцем в красную россыпь на изображении рук.

– На правой ладони поверхностная резаная рана длиной три дюйма, и еще одна, более глубокая, на мышце левого предплечья, – рискну предположить, что именно она является источником большей части крови, наличествующей на месте преступления; она должна была вызвать обширное кровотечение. Помимо этого, на предплечьях жертвы есть несколько незначительных повреждений – маленьких порезов, ссадин и ушибов, – которые свидетельствуют о борьбе.

Патрик мог быть на любой из сторон этой схватки и порез на ладони получить разными способами: либо он защищался, либо его рука скользнула по лезвию, когда он наносил удары ножом.

– Могла ли жертва сама нанести себе ножевые ранения?

Брови Купера приподнялись, словно я ребенок-дебил, которому удалось сказать что-то интересное.

– Вы правы, детектив Кеннеди, такое действительно возможно. Разумеется, это потребовало бы значительной силы воли, но да, это определенно возможно. Поверхностный порез мог быть так называемой нерешительной раной – пробной предварительной попыткой, за которой последовали более глубокие порезы. Подобное поведение довольно распространено среди самоубийц, которые вскрывают себе вены, и я не вижу причин, по которым оно было бы несвойственно самоубийцам, предпочитающим иные методы. При условии, что погибший был правшой, – а это необходимо установить, прежде чем отваживаться даже на предположения, – раны на левой стороне тела могли быть нанесены им самим.

Мало-помалу жуткий чужак Фионы и Ричи начал проигрывать в гонке, исчезая за горизонтом. Пока он еще не совсем сошел с дистанции, но в центре внимания оказался Патрик Спейн, который быстро приближался по прямой к финишу. Именно этого я и ожидал с самого начала, однако вдруг почувствовал крошечный укол разочарования. Детективы отдела убийств по натуре охотники – из темных шипящих джунглей жаждешь притащить домой самолично выслеженного белого льва, а не взбесившуюся домашнюю кошечку. И, кроме всего прочего, слабак внутри меня испытывал к Пэту Спейну что-то вроде жалости. Ричи правильно сказал: парень делал все что мог.

– Можете назвать время смерти? – спросил я.

Купер пожал плечами:

– Как обычно, это лишь приблизительная оценка, и задержка осмотра не благоприятствовала точности. Однако нам помогло то, что термостат поддерживает температуру в доме на уровне двадцати одного градуса. Я вполне уверен, что все три жертвы умерли не ранее трех часов ночи и не позднее пяти утра – вероятнее всего, ближе к трем.

– Есть предположения, кто умер первым?

– Они умерли между тремя и пятью часами утра, – ответил Купер, отчеканивая каждое слово, будто вдалбливал что-то недоумку. – Если бы у меня были основания для дополнительных выводов, я бы так и сказал.

В ходе каждого расследования Купер – просто смеха ради – находит предлог, чтобы унизить меня перед моими людьми. Когда-нибудь я выясню, какую жалобу нужно подать, чтобы он от меня отстал, но до сих пор – и ему это известно – я спускал все на тормозах: он всегда выбирает моменты, когда моя голова занята более важными вещами.

– Несомненно, – сказал я. – А как насчет оружия? О нем вы можете нам что-нибудь сообщить?

– Одностороннее лезвие, как я и сказал. – Даже не одарив меня уничтожающим взглядом, Купер снова наклонился над своим чемоданчиком и убрал в него лист бумаги.

– А здесь вступаем мы – разумеется, если вы не против, доктор Купер, – сказал Ларри.

Купер милостиво взмахнул рукой – каким-то образом им с Ларри удалось поладить.

– Снайпер, иди сюда. Гляди, что нашла для тебя моя подружка Морин. Точнее – не нашла.

Длинноносая девушка с видеокамерой отодвинулась от кухонного шкафа и указала на ящики: на каждом была закреплена сложная защита от детей, и я понял почему – в верхнем лежал симпатичный пластиковый контейнер с затейливой надписью Cuisine Bleu поперек внутренней стороны крышки. Контейнер был предназначен для пяти ножей, четыре были на месте, от длинного разделочного до миниатюрного, меньше моей ладони, – сверкающие, остро наточенные, жуткие. Второго по величине ножа не хватало.

– Ящик был открыт, поэтому мы так быстро их обнаружили, – сказал Ларри.

– И никаких следов пятого ножа? – спросил я.

Все покачали головами.

Купер бережно, палец за пальцем, снимал перчатки.

– Доктор Купер, вы не могли бы взглянуть на выемку для ножа и сказать, соответствует ли он ранам погибшего? – спросил я.

Купер даже не обернулся.

– Для обоснованного заключения требуется полный осмотр ран – и поверхностный, и в поперечном разрезе – и предпочтительно иметь для сравнения нож, о котором идет речь. Разве я произвел подобный осмотр?

В юности Купер враз бы меня довел, но теперь я умею держать себя в руках, и скорее ад замерзнет, чем я пойду у него на поводу.

– Если нож можно исключить – например, по длине лезвия или форме рукояти, – то нам нужно узнать об этом сейчас, пока я не отправил десяток летунов искать неизвестно что.

Купер вздохнул и удостоил контейнер полусекундного взгляда.

– Не вижу причин исключать его из рассмотрения.

– Прекрасно. Ларри, можно взять с собой один из ножей и показать поисковой группе, что мы ищем?

– Да ради бога. Может, этот? Судя по выемкам в контейнере, он почти такой же, только поменьше. – Ларри достал средний нож, ловко бросил его в прозрачный пластиковый пакет для вещдоков и протянул мне. – Верни, как закончите.

– Договорились. Доктор Купер, сколько погибший мог пройти, получив такие ранения? Как долго мог оставаться на ногах?

Купер снова устремил на меня неприязненный взгляд.

– Меньше минуты. Или несколько часов. Шесть футов – или полмили. Выбирайте, детектив Кеннеди, ведь, боюсь, я не могу предоставить желаемый вами ответ. Слишком много неизвестных, чтобы сделать обоснованное предположение, а вне зависимости от того, как поступили бы на моем месте вы, необоснованные версии я строить отказываюсь.

– Если тебя интересует, мог ли погибший избавиться от оружия, – услужливо вмешался Ларри, – то я скажу так: через парадный вход он не выходил. Ни в прихожей, ни на двери нет ни капли крови. Зато его подошвы попросту залиты кровью, как и руки, а поскольку он слабел, ему пришлось бы за что-то держаться, так? (Купер пожал плечами.) Ясное дело, пришлось бы. Кроме того, оглянись вокруг: из бедняги кровь хлестала фонтаном. Он бы нам тут все заляпал и оставил за собой прелестный след, как из сказки про Гензеля и Гретель. Нет, после начала драмы парень в переднюю часть дома не выходил и наверх не поднимался.

– Понятно, – сказал я. – Если нож найдется, сразу же сообщи мне. Ну, не будем вам мешать. Спасибо, парни.

Снова сверкнула вспышка, и на этот раз перед глазами отпечатался силуэт Патрика Спейна – ослепительно белый, с широко раскинутыми руками, словно он выполнял захват или падал.

* * *

– Значит, все-таки чужак, – подытожил Ричи, когда мы шли к машине.

– Все не так просто, сынок. Патрик Спейн мог выйти в сад позади дома, мог даже перелезть через стену – или просто открыть окно и забросить нож куда подальше. И помни: Патрик не единственный подозреваемый. Не забывай о Дженни Спейн. Купер ее еще не осмотрел, а ведь она вполне могла выйти из дома, спрятать нож, вернуться и аккуратно улечься рядом с мужем. Может, это двойное самоубийство, может, она покрывала Патрика – она, похоже, из тех, кто готов посвятить свои последние минуты защите семейной репутации. А может, это вообще ее рук дело, от начала до конца.

Желтый “фиат” исчез: Фиона отправилась навестить Дженни в больнице. Я понадеялся, что за рулем полицейский и она в истерике не врежется в дерево. Зато в конце проезда, у фургона морга, стояли новые машины – возможно, журналисты или местные жители, которых полиция не подпустила к месту преступления, – но я был готов поспорить, что это мои летуны, а потому направился к ним.

– И подумай вот о чем: посторонний не пришел бы безоружным в надежде порыться в кухонных ящиках и найти что-нибудь подходящее. Он принес бы оружие с собой.

– Может, он так и сделал, а потом заметил ножи и решил, что лучше воспользоваться тем, что не выведет нас на него. Или вообще не планировал никого убивать. А может, тот нож – вообще не орудие убийства и он умыкнул его, чтобы сбить нас со следа.

– Не исключено. Вот одна из причин, почему нож надо найти как можно скорее, – необходимо убедиться, что мы не идем по ложному пути. Вторую причину назовешь?

– Иначе от него могут избавиться.

– Точно. Предположим, это дело рук чужака; если у нашего мужчины – или женщины – есть хоть капля ума, то он, скорее всего, утопил оружие еще ночью. Но если он настолько туп, что не догадался сделать это сразу, вся эта движуха непременно наведет его на мысль, что не стоит держать у себя окровавленный нож. Если он бросил нож в поселке, надо схватить его, когда он за ним вернется, если взял домой – то поймать, когда он будет его выбрасывать. Разумеется, все это при условии, что он где-то неподалеку.

Словно подброшенные взрывом, две чайки вспорхнули над кучей мусора, крича друг на друга. Ричи дернул головой.