Сходство

– Ты меня сюда вытащил, чтобы вкусы мои обсуждать? – Я достала из сумки допотопный красный берет, помахала им в воздухе.

– Не-а, о моде в другой раз. Вот, это тебе. – Фрэнк выудил из кармана уродливые темные очки – зеркальные, как у Дона Джонсона[3 - Дон Джонсон (р. 1949) – американский актер, звездная пора которого пришлась на комедийно-криминальный сериал “Полиция Майами” (1984–1989).], в духе восьмидесятых.

– Если уж разгуливать таким чучелом, – сказала я, разглядывая очки, – то причина должна быть очень веская.

– Всему свое время. Не нравится – надень шлем.

Фрэнк смотрел на меня выжидательно, и наконец я, поежившись, облачилась в костюм чучела. Радость встречи подвыветрилась, и я опять помрачнела. Сэм на себя не похож, дело расследует Фрэнк и не хочет, чтобы меня здесь видели, – похоже, убит кто-то из наших, из агентов.

– Ты, как всегда, неотразима! – Фрэнк приподнял ленту, я под нее нырнула – привычным движением, в тысячный раз – и на долю секунды почувствовала себя как дома. Машинально нащупала за поясом пистолет, оглянулась в поисках напарника – и только тут опомнилась.

– Итак, рассказываю, – начал Сэм. – Сегодня утром, где-то в шесть пятнадцать, местный житель Ричард Дойл выгуливал здесь, на тропинке, собаку. Спустил ее с поводка побегать по лугу. Недалеко от тропинки есть разрушенный дом, собака забежала внутрь, а назад ни в какую, в конце концов Дойл пошел за ней. Собака обнюхивала труп женщины. Дойл оттащил собаку, побежал домой, позвонил в полицию.

У меня немного отлегло от сердца: ни одной женщины-агента я не знаю.

– А я тут при чем? – спросила я. – Не говоря уж о тебе, солнце мое. Или ты перешел в Убийства, а я ни сном ни духом?

– Все поймешь, – ответил Фрэнк. Я шла за ним следом по тропинке, глядя ему в затылок. – Точно тебе говорю.

Я оглянулась на Сэма.

– Не волнуйся, – сказал он тихо. К нему возвращался румянец, горел на щеках яркими неровными пятнами. – Все будет хорошо.

Тропа забирала вверх – грязная, заросшая боярышником и совсем узкая, двоим не разойтись. В просветах пестрели, словно заплаты, поля, усеянные овцами, вдалеке блеял новорожденный ягненок. Воздух прохладный, медвяный, хоть пей его залпом, сквозь молодую листву боярышника пробиваются длинные золотые лучи; идти бы так и дальше вдоль гребня холма, будто и нет черной тени, что омрачила утро, а Сэм и Фрэнк пусть сами разбираются.

– Сюда, – сказал Фрэнк.

Живая изгородь уступила место полуразрушенной каменной стене, за нею зеленело одичавшее поле. Дом стоял ярдах в тридцати-сорока от тропы, один из тех коттеджей, что опустели во время Великого голода, таких до сих пор в Ирландии полно – хозяева умерли или эмигрировали, а новых так и не нашлось. Едва взглянув на него, я лишь укрепилась в мысли, что не хочу иметь с ним ничего общего. По-хорошему, это место должно так и кишеть людьми: “мундиры” должны прочесывать траву, криминалисты в белых комбинезонах – фотографировать, измерять следы, санитары морга – тащить носилки. А вместо этого двое полицейских в форме топчутся у порога да две спугнутые малиновки снуют по карнизу и возмущенно попискивают.

– А где все? – удивилась я.

Я обращалась к Сэму, но ответил Фрэнк:

– Купер приехал и сразу уехал. (Купер – наш патологоанатом.) Думаю, хотел установить время смерти как можно быстрее. Криминалисты подождут, следы никуда не денутся.

– Ради бога, – ответила я, – могут и деться, стоит нам тут потоптаться как следует. Сэм, ты расследовал хоть раз двойное убийство?

Фрэнк поднял бровь:

– Еще один труп?

– Будет твой, как только криминалисты сюда доберутся. Шесть человек топчутся на месте преступления? Они же тебя прибьют!

– Ну и пусть, – весело отозвался Фрэнк и перемахнул через стену. – Хотел все в секрете подержать, а попробуй, если криминалисты налетят! Их трудно не заметить.

Что-то здесь всерьез не так. Дело расследует Сэм, а не Фрэнк, ему и решать, как быть со следами, кого и когда вызывать. Значит, то, что он увидел в коттедже, его так потрясло, что он позволил Фрэнку встрять, пройтись бульдозером и все сделать по-своему. Я старалась поймать взгляд Сэма, но он перелезал через стену, ни на кого не глядя.

– Перелезешь в своем прикиде, – спросил Фрэнк сладким голосом, – или помочь?

Я состроила ему рожу, перемахнула через стену и утонула по щиколотку в сырой траве и одуванчиках.

В коттедже было когда-то две комнаты. Одна сохранилась вполне хорошо, даже большая часть крыши уцелела, а от второй только и осталось что обломки стены с выбитыми окнами. Из щелей росли вьюнки, мох и какая-то ползучая трава с мелкими голубыми цветочками. У входа кто-то написал краской из баллончика: ШЭЗ[4 - Подпись одного из самых известных авторов граффити, которому многие подражают.], довольно коряво, но вряд ли коттедж облюбовали для сборищ, слишком уж тут неуютно; местные подростки и те наверняка его обходят стороной, предоставив дому разрушаться своим чередом.

– Детектив Кэсси Мэддокс, – представил меня Фрэнк. – Сержант Ноэль Бёрн и Джо Догерти, из полиции Ратоуэна. Глэнскхи – это их территория.

– Наказал Господь за грехи, – вздохнул Бёрн, и тоска в его голосе была неподдельной. Был он лет пятидесяти с лишним, сутулый, с водянистыми голубыми глазами, и пахло от него затхлой полицейской формой и безнадегой.

Догерти – нескладный юнец с огромными оттопыренными ушами, и когда я протянула ему руку, он вытаращился на меня изумленно, почти карикатурно, я буквально слышала щелчок, когда глаза у него вылезли из орбит, а потом встали на место. Бог знает что ему про меня наплели – сплетни у нас в полиции разлетаются быстрее, чем в клубе любителей настольных игр, – но мне было тогда не до того. Я улыбнулась дежурной улыбкой, а он что-то буркнул и выпустил мою руку поспешно, будто обжегся.

– Мы хотим, чтобы детектив Мэддокс взглянула на труп, – сказал Фрэнк.

– Скажем так, не мы, а вы, – поправил Бёрн, разглядывая меня. В его тоне чудилась легкая угроза, но вряд ли у него нашлись бы силы угрожать.

У Догерти вырвался нервный смешок.

– Готова? – спросил тихонько Сэм.

– Жду не дождусь, – ответила я, вышло чуть свысока.

Фрэнк уже нырнул внутрь, раздвинул ветви ежевики у входа в дальнюю комнату.

– Мадам, прошу! – Он отвесил шутливый поклон.

Я нацепила дурацкие очки на ворот блузки, вздохнула, зашла.

В комнате, наверное, веяло когда-то тихой печалью. Длинные лучи солнца пробивались сквозь щелястую крышу, сочились в затянутые ежевикой окна, дрожали, словно блики на воде; очаг, сто лет как остывший, был забит кусками птичьих гнезд, упавших в дымоход, а сверху торчал крюк, хоть сейчас вешай чугунок. Где-то невдалеке мирно ворковала горлинка.

Но всякий, кто видел хоть раз мертвеца, знает, как меняется рядом с ним даже сам воздух: безмерная тишина, осязаемая пустота, черная дыра – время остановилось, ни одна молекула не движется рядом с немым существом, познавшим последнюю тайну, которую ни с кем не разделит. Обычно покойник в комнате главный, единственный. Иное дело убитые – те никогда не бывают одни. Возле убитого тишина оглушает, как крик, воздух захватан пальцами, на теле будто выжжено клеймо другого, чье присутствие ощущаешь столь же явственно, – убийцы.

Вот что, однако, бросилось мне в глаза в тот раз: убийца почти не оставил следа. Я готовилась увидеть то, что и представить страшно, – распростертое нагое тело, черные зияющие раны, расчлененку, – но эта девушка словно прилегла, сама выбрав место, ни в чьей помощи не нуждаясь, и испустила последний вздох, ровный и протяжный. Она лежала на спине возле камина, ноги вместе, руки вдоль тела. Темно-синее полупальто, распахнутое на груди, синие джинсы не спущены, молния застегнута, кроссовки, голубая футболка с темной звездой. Единственное, что настораживало, – крепко сжатые кулаки. Фрэнк и Сэм подобрались поближе, я метнула на Фрэнка вопросительный взгляд: “И что?” – но он лишь наблюдал за мной с непроницаемым лицом.

Девушка была среднего роста, сложена как я – ладная, по-мальчишески стройная. Лежала лицом к дальней стене, лишь темнели в полумраке стриженые волосы да белел кусочек лица – округлость щеки, маленький заостренный подбородок. Фрэнк зажег фонарик, небольшой, но яркий, и в круге света выступило ее лицо.

В первый миг я растерялась – неужто Сэм мне наврал? – я же ее знаю, где-то видела миллион раз! Я шагнула вперед, чтобы разглядеть ее получше, – и все вокруг застыло, провалилось в безмолвие, из углов наползла тьма, лишь лицо девушки сияло белизной: это же я! Точеный нос, брови вразлет, каждая черточка, каждый изгиб – это я, неподвижная, губы синие, под глазами темные круги. Я не чуяла ни рук, ни ног, ни своего дыхания. Мне почудилось на миг, будто я лечу – выпорхнула из себя, и меня уносит, как лист на ветру.

– Узнаешь? – донесся точно издалека голос Фрэнка. – Вы с ней родня?

Я будто ослепла – смотрела на нее и не видела. Она казалась немыслимой – горячечный бред, вопиющее нарушение всех законов природы. Я невольно напряглась, привстала на носки, нащупала револьвер, готовая биться с нею не на жизнь, а на смерть.

– Нет, – ответила я чужим голосом. – В первый раз вижу.

– Ты что, приемыш?

Сэм резко обернулся, и это вмиг меня отрезвило, меня словно ущипнули.

– Нет, – сказала я.

На один головокружительный, страшный миг я и вправду задумалась, родная ли я дочь. Но нет, я же хорошо помню фотографии: мама устало улыбается на больничной кровати, держит на руках меня, совсем новенькую. Нет.