Фейтфул-Плейс

– И тебе здравствуй, ма, – отозвался я.

– Не “ма”, а “мамочка”. Посмотри на себя. Соседи подумают, что мой сын бездомный.

Где-то на жизненном пути я сменил армейскую куртку на коричневую кожанку, но в остальном с тех пор, как покинул дом, мои вкусы в одежде почти не изменились. Заявись я в пиджаке, ма бы распекала меня за зазнайство. Мою мать не переспоришь.

– Судя по голосу Джеки, дело у вас срочное, – сказал я. – Привет, па.

Па выглядел лучше, чем я ожидал. Когда-то я был похож на него больше остальных – те же густые каштановые волосы, те же резкие черты, – но с годами сходства между нами, к моей радости, изрядно поубавилось. Он порядком постарел – голова седая, штаны не достают до щиколоток, – но мускулы все еще такие, что дважды подумаешь, прежде чем бодаться с ним. На вид папаша был трезв как стекло, но с ним сам черт не разберет.

– Смотрите-ка, кто удостоил нас визитом. – Голос у па стал ниже и охрип от сигарет. – Вот ведь наглая морда!

– Да, меня так частенько называют. Привет, Кармела. Кев. Шай.

Шай не потрудился ответить.

– Фрэнсис! – Кевин вылупился на меня, как на привидение. Парень вымахал в здоровенного светловолосого красавца выше меня ростом. – Божечки!

– За языком следи, – осадила его ма.

– Отлично выглядишь, – как и следовало ожидать, известила меня Кармела. Явись ей однажды утром сам Иисус воскресший, она и ему объявит, что он отлично выглядит. Задница у Кармелы и правда была внушительная, да и новоприобретенная светская гнусавость меня нисколько не удивила. За годы здесь ничего не изменилось.

– Большое спасибо, – сказал я. – Ты тоже.

– Иди-ка сюда, – позвала меня Джеки. Сестренка укладывает обесцвеченные волосы в сложные прически, а одевается как для похода в закусочную Тома Уэйтса; в тот день она облачилась в белые бриджи и красную блузку в горошек с оборками в самых невообразимых местах. – Садись и выпей чаю. Я принесу тебе чашку. – Она встала, ободряюще подмигнула, ущипнула меня за бок и направилась в кухню.[3 - Имеется в виду альбом Тома Уэйтса Nighthawks at the Diner (1975, “Полуночники в закусочной”), на обложке которого типичная американская закусочная середины двадцатого века, отсылающая к знаменитой картине Эдварда Хоппера “Полуночники” (1942).]

– Мне и так хорошо, – остановил я ее. От перспективы сидеть рядом с ма у меня волосы на загривке встали дыбом. – Давайте посмотрим на ваш знаменитый чемодан.

– Что за спешка? – вопросила ма. – Сядь сюда.

– Делу время, а потехе час. Где чемодан?

Шай кивнул на пол у своих ног:

– К твоим услугам.

С громким вздохом Джеки опустилась на диван.

Под всеобщими взглядами я протиснулся между кофейным столиком, диваном и креслами.

Чемодан стоял у окна – светло-голубой, с закругленными углами, весь в черных пятнах плесени. Жалкие металлические замочки были взломаны. Больше всего меня добило то, какой он был маленький. Когда мы собирались куда-то на выходные, Оливия паковала чуть ли не все наше имущество, включая электрический чайник. Рози отправлялась навстречу новой жизни с тем, что могла унести в одной руке.

– Кто его трогал? – спросил я.

Шай рассмеялся резким горловым смехом:

– Господи, ребята, да это сам лейтенант Коломбо! Наши отпечатки снимешь?

Шай смуглый, жилистый и беспокойный, я уж и забыл, каково это – находиться вблизи него. Все равно что рядом с высоковольтной вышкой. От носа ко рту и между бровей у него пролегли глубокие резкие складки.

– Только если хорошо попросишь, – сказал я. – Вы все к нему прикасались?

– Да я к нему и близко не подходила! – встрепенулась Кармела. – Эдакая грязнота…

Мы с Кевином переглянулись. На секунду показалось, будто я никогда не уезжал.

– Мы с твоим па пытались открыть, – сказала ма, – только было заперто, поэтому я позвала Шая и велела ему взломать отверткой. А что было делать? На нем ведь не было никакой бирки. – Она с вызовом глянула на меня.

– Точно, – сказал я.

– Когда мы увидели, что внутри… Говорю тебе, такая оторопь меня взяла. Сердце чуть из груди не выпрыгнуло – думала, у меня сердечный приступ. Я так Кармеле и сказала: “Слава богу, ты на машине, если что, отвезешь меня в больницу”. – Взгляд ма ясно давал понять, что сия опасность грозила ей по моей вине, хоть она пока и не решила, в чем именно эта вина заключалась.

– Раз у нас такое приключилось, Тревор не против покормить детей, – сказала мне Кармела. – С ним как за каменной стеной.

– Мы с Кевином, как приехали, заглянули внутрь, – сказала Джеки. – Что-то трогали, не помню что…

– Порошок для дактилоскопии привез? – осведомился Шай. Вальяжно опершись на подоконник, он наблюдал за мной из-под полуприкрытых век.

– Будешь хорошим мальчиком, в следующий раз привезу. – Я достал из кармана кожанки хирургические перчатки и натянул их.

Па басовито, скрипуче рассмеялся, но смех превратился в приступ кашля, от которого заходило ходуном все его кресло.

Отвертка Шая лежала на полу рядом с чемоданом. Я опустился на колени, взял ее и поддел крышку. Двое парнишек из техотдела передо мной в долгу, а пара их коллег прекрасного пола ко мне неровно дышат, по моей просьбе любой из них сделал бы анализ-другой без шумихи, но облапанным без надобности вещдокам не обрадуется ни один криминалист.

Чемодан был набит почерневшей и наполовину расползшейся от плесени и старости одеждой. Несло тяжелым духом влажной земли – именно этот запах я уловил, когда вошел в гостиную.

Я медленно, по одной, доставал вещи и выкладывал на откинутую крышку чемодана. Одна пара мешковатых синих джинсов с клетчатыми заплатками на коленях. Один зеленый шерстяной свитер. Одна пара синих джинсов с молниями на лодыжках, Господь Всемогущий, я их узнал – когда Рози покачивала бедрами в этих обтягивающих брючках, из меня дух вышибало. Я не моргнув глазом продолжал разбирать чемодан. Одна мужская фланелевая рубашка без воротника с тонкими синими полосками на когда-то кремовой ткани. Шесть пар белых хлопковых трусов. Лохмотья удлиненной блузки в фиолетовых и синих огурцах. Когда я достал ее, из складок выпало свидетельство о рождении.

– Вот, – Джеки, перегнувшись через подлокотник дивана, напряженно смотрела на меня, – видишь? Мы сперва думали, ерунда, дети балуются или кто украденное схоронил, а может, какая бедняжка, которую муж колотит, приготовила пожитки, чтобы, набравшись смелости, сбежать, знаешь, как в журналах советуют? – Сестренка опять набирала обороты.

Роуз Бернадетт Дейли, дата рождения 30 июля 1966 года. Бумага только что в прах не распадалась.

– Ага, – сказал я. – Если это детишки постарались, то уж больно тщательно…

Одна футболка с U2, сейчас бы наверняка несколько сотен стоила, если бы не оспины гнили. Одна футболка в сине-белую полоску. Один черный мужской жилет – тогда модно было косить под Энни Холл. Один фиолетовый шерстяной свитер. Одни светло-голубые пластмассовые четки. Два белых хлопковых бюстгальтера. Один паленый плеер “Уокмен” – я на него несколько месяцев копил, а последние пару фунтов раздобыл за неделю до ее восемнадцатилетия, помогая Бикеру Мюррею толкать пиратские видюки на рынке Ивеа. Один баллончик дезодоранта. Дюжина кассет с самопальными записями, на некоторых корешках еще можно было разобрать ее округлый почерк:[4 - Героиня фильма “Энни Холл” Вуди Аллена (1977), которую сыграла Дайан Китон, весь фильм ходит в мужских жилетках, галстуках и пиджаках.]REM, U2, Boy, Thin Lizzy, Boomtown Rats, Stranglers, Nick Cave and the Bad Seeds. Рози могла бросить все на свете, кроме своей музыкальной коллекции.

На дне чемодана лежал коричневый конверт. За двадцать два года бумага внутри слиплась от сырости, и когда я осторожно потянул за край, склеившиеся листки распались, как намокший рулон туалетной бумаги. Еще одна подлянка для криминалистов… В пластиковом окошке на лицевой стороне конверта виднелось несколько расплывшихся напечатанных слов:

…Лири – Холихед… Отправление… 30 мин…

Куда бы Рози ни отправилась, наших билетов на паром она с собой не взяла.

Все пристально смотрели на меня. Кевин выглядел искренне расстроенным.

– Что ж, – сказал я, – похоже, это и правда чемодан Рози Дейли.

Я начал складывать одежду обратно в чемодан, приберегая бумаги напоследок, чтобы не помялись.

– Может, позвоним в полицию? – предложила Кармела.