Брокен-Харбор

– Да ладно тебе, сынок, – сказал я. – Я такое сотни раз видел, да и ты сам наверняка тоже.

– Не в таких семьях.

Я поднял брови:

– Не думал, что ты сноб.

– Не, я не про сословия. Смотрите – дом ведь в порядке, понимаете? Везде чисто, даже за сортиром, все подобрано в тон, даже специи на полочке не просрочены. Эта семья старалась жить как надо. А мутные делишки… Это на них не похоже.

– Прямо сейчас – нет, но не забывай: мы ни хрена не знаем об этих людях, кроме того, что они убирали в доме, по крайней мере иногда, и что их убили. Уж поверь, второе гораздо важнее. Пылесосить может каждый, но убивают не всех.

Ричи, благослови Господь его невинное сердечко, устремил на меня взгляд, полный скепсиса и праведного возмущения.

– Многие жертвы убийств никогда в жизни не делали ничего опасного.

– Некоторые – да, но многие? Ричи, друг мой, открою тебе грязную тайну твоей новой работы. Ты не слышал о ней ни в интервью, ни в документалках, потому что мы держим ее при себе: большинство жертв получили по заслугам.

Ричи открыл рот.

– Конечно, к детям это не относится, – добавил я. – Детей мы сейчас не обсуждаем, но взрослые… Если толкаешь дурь на территории, принадлежащей другому отморозку, если выходишь замуж за прекрасного принца после того, как из-за него четыре раза валялась в реанимации, если пыряешь ножом парня, потому что его брат зарезал твоего друга за то, что тот зарезал его кузена, то, извини за неполиткорректность, ты просто нарываешься. Знаю, приятель, в полицейском колледже такому не учат, но в реальном мире убийство на удивление редко вторгается в жизнь людей. В девяноста девяти случаях из ста они сами открывают дверь и приглашают его войти.

Ричи переступил с ноги на ногу. Гуляющий по лестнице сквозняк холодил щиколотки, гремел дверной ручкой комнаты Эммы.

– Не понимаю, как кто-то мог на такое напроситься, – сказал Ричи.

– Я тоже – по крайней мере, пока. Но если Спейны жили, как Уолтоны[2 - “Уолтоны” – американский телесериал о крепком добропорядочном семействе из сельской местности.], то кто проломил им стены? И почему они не вызвали ремонтников? Может, не хотели, чтобы кто-то узнал, чем один из них – или оба – тут занимаются?

Ричи пожал плечами.

– Ты прав – возможно, это тот самый единственный случай из сотни, – сказал я. – Не будем делать поспешных выводов. Если Спейны ни в чем не замешаны, нам тем более нельзя ошибиться.

Спальня Патрика и Дженнифер, как и остальные комнаты, была идеальна – как с картинки. Оформлена под старину – в розовых цветочках, кремовом и золоте. Ни крови, ни следов борьбы, ни пылинки. Над кроватью, на стыке стены и потолка, небольшая дыра.

Две вещи бросались в глаза. Во-первых, одеяло и простыни были смяты и откинуты, словно кто-то только что вскочил с постели. Судя по остальным комнатам, в этом доме не оставляли кровати незастеленными. Когда все началось, один из них точно спал.

Во-вторых, прикроватные столики. На каждом маленький светильник с кремовым абажуром, украшенным кисточками, оба светильника выключены. На дальнем столике – пара баночек, крем для лица или что-то подобное, розовый мобильный телефон и книга в розовой обложке с напечатанным завитушчатыми буквами названием. Ближний столик завален гаджетами: два белых устройства, похожих на рации, два серебристых мобильника – оба поставлены на док-станции – и еще три незанятые зарядки, тоже серебристые. Насчет раций я был не уверен, но пять мобильников бывает только у крутых брокеров и у наркодилеров, а этот дом не похож на жилище брокера. На секунду я подумал, что кусочки головоломки начинают складываться воедино. И тут:

– Иисусе! – Ричи вскинул брови. – Немного чересчур, да?

– В смысле?

– Радионяни. – Он кивнул на столик Патрика.

– Это радионяни?

– Ага. У моей сестры дети. Белые транслируют звук, а те, что похожи на телефоны, – это видео, чтобы смотреть, как дети спят.

– Прямо как в “Большом брате”. – Я провел по гаджетам лучом фонарика: экраны белых слабо светятся, серебристые отключены. – А сколько их обычно? По одной на ребенка?

– Не знаю про обычно, но у моей сестры трое детей и всего одно устройство, в комнате младенца. Она его включает, когда малыш спит. Когда девочки были маленькие, у нее была только аудионяня – типа этих раций, – но малец родился недоношенным, так что она купила видеоняню, чтобы за ним присматривать.

– Ну, значит, Спейны были не в меру заботливы, раз поставили по радионяне в каждой комнате. – И я должен был их заметить. Это Ричи позволительно отвлечься на душераздирающее зрелище и упустить детали, но я-то не первый год замужем.

Ричи покачал головой:

– Но зачем? Дети достаточно большие – если что, могли сами позвать маму. Да и дом не такой уж огромный, если бы кто-то поранился, вопли было бы слышно.

– Ты узнаешь вторые половины этих нянь, если увидишь? – спросил я.

– Скорее всего.

– Хорошо. Тогда идем их искать.

На розовом комоде Эммы стояла круглая белая штука, похожая на радиобудильник, – по словам Ричи, аудиомонитор.

– Она слишком взрослая для такой штуки, но, возможно, у родителей был крепкий сон и они боялись не услышать, что она их зовет…

Второй аудиомонитор – на комоде Джека, но видеокамеры мы увидели, только когда снова вышли на лестницу.

– Пусть криминалисты проверят чердак, – сказал я, – на случай, если наш неизвестный искал… – Тут я посветил на потолок и осекся.

Лаз на чердак был на месте, за ним – чернота; луч фонаря осветил прислоненную к чему-то крышку люка и голую балку высоко вверху. Проем кто-то законопатил снизу проволочной сеткой, не особо заботясь о красоте – рваные концы проволоки, большие шляпки гвоздей торчали во все стороны. В противоположном углу лестничной площадки, высоко на стене, было криво установлено нечто серебристое – я и без Ричи понял, что это видеомонитор. Камера направлена прямо на проем.

– Какого черта? – воскликнул я.

– Крысы? Эти дыры…

– Кто станет устанавливать наблюдение за крысами? Достаточно просто закрыть люк и вызвать дератизаторов.

– А потом?

– Не знаю. Может, поставить ловушку на случай, если тварь, которая пробила стены, вернется, чтобы провести второй раунд. Надо предупредить криминалистов, чтобы соблюдали там осторожность. – Я поднял фонарик над головой и посветил им вокруг, пытаясь разглядеть, что находится на чердаке. Картонные коробки, пыльный черный чемодан. – Посмотрим, что нам дадут остальные камеры.

Вторая камера находилась в гостиной, на стеклянном столике рядом с диваном, и была направлена на дыру над камином; маленький красный индикатор говорил о том, что она включена. Третья закатилась в угол кухни, засыпанный шариками из распоротого кресла-мешка, и была направлена в пол, но по-прежнему подлючена к розетке – она до последнего передавала изображение. Устройство для просмотра наполовину завалилось под плиту – я заметил его еще в первый раз, но принял за телефон, – а еще одно – под кухонный стол. Никаких следов последнего монитора и еще двух камер.

– Попросим криминалистов, чтобы поискали остальное, – сказал я. – Хочешь еще разок на что-то взглянуть или зовем их?

Ричи замялся.

– Сынок, это вопрос без подвоха.

– А. Ясно. Нет, с меня хватит.

– С меня тоже. Пошли.

По дому пронесся еще один порыв ветра, и на сей раз мы оба вздрогнули. Я был на многое готов, чтобы не показать этого юному Ричи, но место начинало действовать мне на нервы. Дело было не в детях и не в крови – как я сказал, ни то ни другое меня не пугает, – а в дырявых стенах, в немигающих камерах, в огромных окнах и в остовах домов, которые таращились на нас, словно голодные звери, кружащие вокруг теплого костра. Я напомнил себе, что видел вещи и похуже и не парился, но вибрации в черепе говорили: “Это дело особенное”.

3