Покой

На четвертую секунду меня охватывает паника: падение длится слишком долго. Скорей бы все закончилось!..

И вдруг боль вспыхивает во всём теле разом. Я мечусь, пытаясь спастись, убежать от этого, вон из тела: но в какую бы часть себя не метнулась, там меня поджидает боль – режет, скручивает, тупо пульсирует. Глаза режет, будто они засыпаны песком, от сухости щиплет в носу. Губы лопаются с хрустом рисовой бумаги: хочу закричать – но не выходит ни звука. Сухое горло саднит: воздух застревает, не реализовавшись криком.

Боль пульсирует в левой руке до самого плеча. Ужасно сдавлена грудная клетка: меня охватывает ужас от того, что я не могу нормально дышать.

«Нет! – Охватывает меня отчаяние. – Помогите!!».

Чувствую мягкое прикосновение к плечу – и инстинктивно всем телом поддаюсь вперёд в надежде на спасение.

– Сейчас, сейчас! – слышу я чьё-то воркование над ухом. Хочу ухватиться за спасителя, но почему-то не могу: руки не поднимаются вверх, словно что-то их держит.

Теплые и мягкие пальцы ловко раскрывают мои веки, чтобы увлажнить глаза; влажный ватный тампон смачивает губы. Жидкость, который прыснули мне в рот, взламывает сухую корку на языке, попадает в глотку. Поперхнувшись, откашливаюсь во всю мощь собственных легких: от любого движения все тело пронизывает боль. Слёзы хлещут из глаз: меня переполняет боль, гнев и благодарность.

Это не сон, не сон, не сон!

Я вернулась!

О боже, я проснулась.

Рэй

Наверняка каждому из людей, появившемуся на свет, хотелось бы знать, для чего он родился. Было бы неплохо, если бы где-нибудь действительно был талмуд, в котором черным по белому было бы написано: «Рожден, чтобы…».

Я бы с удовольствием прочитал.

Для чего я родился? Кем должен был стать? Что должен был сделать?

О чем бы я ни мечтал, ничему не суждено было сбыться.

Когда я был маленьким, мне нравились мотоциклы, трансформеры и Настя Коваленко. Тогда всё было просто: я куплю себе мотоцикл, буду делать такие трюки, что у всех голова закружится, и сделаю Настю Коваленко Настей Петровой. Всё было ясно, и меня всё устраивало.

А потом однажды во время дворовой игры в футбол мне прилетело мячом: я очнулся через полминуты, увидел над собой взволнованных друзей и почувствовал привкус крови во рту. «Ранка и ранка, подумаешь!» – я не придал этому значения. До свадьбы заживёт.

Но проходили дни, а привкус крови становился лишь сильнее. Месяц, два – я уже начал привыкать к этому, сплёвывал каждые две минуты. Мать ругалась, говорила, что это некультурно, говорила перестать, чтоб не позорил их с отцом.

А потом мы отправились в поездку. И тут, посреди толпы около очередного культурного наследия, меня вырвало от ощущения крови. Я потерял сознание.

Когда пришел в себя, пришлось объясниться. Мать не нашла ранки во рту, и мы пошли по врачам.

Мы сидели в очередях, ходили из кабинета в кабинет, врачи разводили руками, мама грозила министерством здравоохранения. Мы пошли в платную клинику, где походили из кабинета в кабинет, не сидя в очередях. Меня просили нарисовать картинки, объяснить свои ощущения, полежать спокойно в аппарате, не двигая головой. В итоге доктор что-то долго объяснял матери, мама расплакалась. Потом она собрала сумку и увезла меня в психушку на стационар.

После двух недель среди странных людей и непрерывного привкуса крови во рту я отказался возвращаться туда. Когда я был в своей комнате, где никого не было, мне было хорошо. Я не понимал, зачем мне возвращаться обратно.

Мать настояла, чтобы я сходил в школу. Естественно, там всё только усугубилось.

После школы сразу она увезла меня опять в психушку.

«Две недели, – убеждала она, – всего две недели».

Но был целый месяц, до тех пор, пока глава не пришел за мной. Тридцать дней людей утром, в обед и вечером – привкус крови 24/7. Тридцать дней лекарств, от которых спишь по восемнадцать часов в сутки. Тридцать дней безвкусной еды, сна на продавленном матрасе и невменяемого окружения.

И однажды появился глава. Хоть кто-то, наконец, объяснил мне, что происходит.

Мать, отец, мотоцикл и Коваленко забыты – не для той жизни, оказывается, я родился. Как мне быть среди живых, если я чую их кровь как акула – за версту?

Для чего мне дан такой бессмысленный потенциал? Разве не очевидно, что живое и мёртвое с большой степенью вероятности можно различить по внешнему виду? Да и кому может вообще понадобиться такая информация? У нас что, зомби Апокалипсис на горизонте? Или нужно определить, жив ли человек после криозаморозки?

С момента, как я стал частью организации, не проходило и дня, чтобы я не задавал себе эти вопросы.

Здесь со мной были глава и Камэл – постоянно твердили, что любой потенциал необходим, но как-то это всё неубедительно. Способность исцелять, чрезмерная выносливость, сновидение, замедленный метаболизм наверняка полезны, но как применить лакмус жизни и смерти?

И вот, небеса смилостивились надо мной и послали феномен: мертвую девушку, тело которой живо.

Внешний вид всех убеждал в том, что она жива, и лишь я мог сказать, в чем подвох. Там, где обманули глаза, отреагировал мой потенциал.

С одной стороны, это меня обрадовало: я, наконец-то, был полезен. Но, с другой стороны, я что, родился лишь для того, чтобы каждое утро вглядываться в это унылое лицо?.. Столько мучений – и всё ради этого?

Впору поностальгировать о зомби Апокалипсисе, криозаморозке и трансформерах.

Девушка, лежащая в изоляторе, вызывала во мне смешанные чувства. Я помнил и восторг от того, что она восстала из мёртвых, и ужас от противоестественности этого, страх смерти, преследовавший нас в машине, и зависть к потенциалу, которым она, вероятно, обладает. «Погибший при исполнении охотник», «отравляющая аура», «возвращенный с того света человек» – любая часть ходящих о ней слухов, до мозга костей пробирала крутостью.