Ветер. Часть первая. Париж

На следующий день сёстры, наклонив русые головы и затаив дыхание, разглядывали малютку. Катя, увидев своё дитя, вначале онемела, а потом горячо запричитала:

– Доченька, прости меня! Я буду всегда с тобой, милая! Кровиночка моя! Мне тебя растить надо.

– А как же институт? – шепнула Светка.

–Теперь уж в институт торопиться не к чему, лучше на заочное.

– Смотри, она не в нашу породу: реснички и глазки чёрные, бровки как нарисованные – вся в Кольку. Я ей имя дала – право на это имею – назвала её Ариадна в честь той, которую Зевс бессмертием наградил. Раз выжила девочка – пусть носит это имя! – заключила Света. – Конечно, тебе решать, я… вот что подумала. Может её на ферму отвезти?

– Тогда и я с ней.

– Ты погоди… Завтра мы вместе с тобой поедем. А потом… На ферме-то баба Стёпа девочку на козьем молоке вырастит, как нас когда-то. А ты на выходные приезжать будешь. У меня среди недели выходные, так и дежурство устроим.

– А что скажем? Откуда она взялась? – пролепетала Катя.

– Про Колю, конечно, молчать надо. Наша она! Твоя и моя! А откуда взялась – да откуда и все дети берутся, – хихикнула неунывающая Светка.

Резвая молва живо облетела ближайшие дома. Деревенские кумушки пару недель судачили, перемалывая новость о таинственном появлении на ферме малышки, но так и не выведали, кто же её мать. Диковинное имя «Ариадна» не прижилось среди местных. Девочку стали звать Ариной. Подрастая, она привыкла называть мамой обеих сестёр: мама Катя и мама Света.

Одноклассница

– Да-а, Танюш, я тебя помню. Только не Катя я давно и не Семёнова, – сжимая мои руки, тихо сказала женщина. – Но это сейчас не важно. Я ждала тебя, Танюха. Ну-у…, не совсем тебя, а кого-то, с кем поговорить можно. Видно, пора пришла высказаться.

Она порывисто приблизилась, и мы обнялись, мягко коснувшись плечами. От шелковых волос одноклассницы веяло модным ароматом. Воздушный шарф сполз с её шеи, обнажив тонкий шрам, светлой полосой упирающийся в подбородок.

– Вот встреча-то! Просто не верится! Как в кино – приговаривала Катя. – Давай это отметим. Да и поговорим.

Я кивнула на её шрам:

– А это что? Несчастный случай?

– Да, Таня, очень несчастный. Воевала я. В Чечне воевала.

– Каким же ветром тебя туда занесло? В Чечню? Из Сибири-то?

– Каким ветром? Да тем, что, как судьба, по миру нас носит. Тем самым ветром.

Побег

Короткие годы материнства стали для Кати чередой наполненных восторгом дней. Она теперь работала в две смены три дня в неделю, а четыре проводила на ферме с Ариной и Степанидой. Света же приезжала туда в Катины рабочие дни.

– Да пусти дитя, задушишь! Не кукла ведь… – шумела Степанида, вырывая маленькую Арину из материнских объятий. – И Светка, та вот тож така, приезжает с мешком тряпок и наряжает Аринку, а потом давай тискать. Не оторвать!

Зимой для малышки сёстры лепили снеговиков и наряжали ёлку, летом плели венки из таёжных цветов. Девочку баловали, нежили, обожали. В четыре года Арина знала цифры и умела читать по слогам, а Катя со Светой умилялись, любовались и восхищались.

Катя давно не видела Колю. Через год после рождения дочки, она поступила в Иркутский политех, но даже во время сессии не навещала родственников. Она до сих пор любила Колю, но не страдала, а скорее тихо грустила, любуясь чёрными ресницами Арины и её открытым взглядом. Ведь дочка, улыбаясь, приподнимала брови также, как её отец. Она была удивительно на него похожа.

В тот угрюмый осенний день облака, обещавшие первый снег, нависли над сибирским городком свинцовым одеялом.

Светка, запыхавшись, влетела в небольшое помещение почты.

– Кать, ты когда заканчиваешь? Дело есть.

– Что ты орёшь-то так? Заведующая ещё не ушла!

Сестра приглушённо затараторила:

– Слушай, тут возможность заработать подвернулась. Михалыч, директор наш, говорит, что начальство из Иркутска приезжает. Двое их. На охоту и в баню после. Так вот, надо им стол накрыть. Всё уже приготовлено, только подать да убрать потом. Они хорошо платят. Вот задаток дали, – Светка потрясла увесистой пачкой рублей. – Михалыч говорит, что не управиться мне одной. Советовал взять подругу. Да я лучше тебя возьму – деньги-то не лишние!

В бревенчатой охотничьей сторожке за роскошно накрытым столом гости в компании егеря Павла с азартом обсуждали подробности охоты. Говорили они развязно и громко, то и дело подливая друг другу водку. Зычный мат мешался со звоном посуды, стуком грубо брошенных вилок и хриплым гоготаньем. С сёстрами чужаки обращались бесцеремонно, приказывая по-барски: «Дай! Подай! Убери!»

От распаренных в бане тел стоял терпкий дух мыла, пота и влажной берёзы, порой он мешался с резким запахом чесночной приправы для шашлыков и с ванильным ароматом сдобы.

– Не нравятся мне они. Мерзкие, и не начальство, а какие-то, похоже, бандюги, – прошептала Катька.

– Да ладно тебе! Скоро напьются да и уедут, а платят так, как ты на своей почте за месяц не заработаешь! – хмыкнула Светка.

Один из приезжих – грузный, с распаренным красным лицом – поманил Светку пальцем: «Тарелку бы надо сменить, хозяйка!» Катя вздрогнула, обернувшись на грубый хохот. Краснолицый, усадив на колени подошедшую с тарелкой Свету, огромными руками тискал её ноги, задирая юбку. Второй из гостей – коренастый, коротко стриженый – решительно встав, с влажной улыбкой направился к Кате.

– Засиделись мы. Пора бы размяться, девки!

– Пусти! Не было такого уговора! – вырывалась Светка.

– Да что вы из себя целок корчите?! – прохрипел коренастый. – Тут мне донесли, одна из вас дитя нагуляла от солдатика, что ли. А мы чё, хуже?!

Он медленно вытащил из брюк ремень. Намотав его на руку, процедил, кривя губы в садистской улыбке:

– Как ублюдков рожать – они горазды, а как почётных людей уважить…

– Вы, мужики, полегче! Зачем девок обижать? – вступился егерь.

– А ты молчи, холуй! Пошёл вон! Иди лошадей посмотри! – грубо оборвал его краснолицый.