– Крапива? Живая?
Девица с трудом подняла отяжелевшие веки. Перед нею на корточках сидел Шатай.
– Не знаю, – ответила она.
Он усмехнулся:
– Живая!
Хотел вернуться в седло, но девица, ошалев от собственной наглости, взмолилась:
– Возьми меня с собой!
– Тэбя?
– Возьми, забери отсюда! Жизни здесь нет и не было никогда! Умоляю, увези меня в степь! Что хочешь сделаю!
– Что хочу?
Шлях, верно, растерялся. С ним прежде женщины говорили мало, а тут сразу в седло просится… А каждому шляху известно, коли в седло девицу взял, то и защищать поклялся.
– Садись, – коротко кивнул Шатай.
Медлить не следовало: друзья всё сильнее отдалялись, зато вороги собирались с силами и не прочь были порвать на части последнего оставшегося в деревне шляха.
Крапива понимала и это, и то, что саму её в дом родной не пустят после эдакого предательства. Она сцепила зубы и поднялась. Вставила ногу в стремя, и села, натянув на ладони рукава. Шатай сел позади неё и пришпорил коня.
Глава 5
Страшный сон длился вечность. В нём монстр без рук и ног тяжело и жарко пыхтел у Крапивы над ухом, наваливался сверху, душил. Она вырывалась и плакала, но монстр лишь крепче держал. Он был везде, этот монстр. Позади и спереди, и даже между ног было горячо и больно. Она сжимала бёдра и просила отпустить, но оттого становилось лишь жарче.
– Не тронь… Не тронь…
Но монстр хрипел и тяжёлое дыхание его забиралось под одежду.
– Пусти, не мучай!
Но он лишь сильнее сжимал ей локти.
– Моеэй станэшь… Моеэй, – шептал монстр. – Станэшь виться змэёй… Кричать… Просить…
Крапива закричала и… проснулась. Ночь была темна и густа, не сразу поймёшь, где небо, где земля. Монстр же под Крапивой был живым, большим и горячим. Она дёрнулась, и что-то обхватило её за плечи. Девка забилась, силясь сбросить пелену кошмара. А потом вспомнила.
Битву в деревне и кровь; пламень и рассыпающиеся под сапогами угли; звон металла, крики и коня, на котором просила Шатая увести себя в степь.
Шатай сидел позади и тихонько пел. Была то ласковая и нежная песнь, каковые складывают для любимых, но кошмар сделал её угрозой. Он придерживал её, чтобы не свалилась, и Крапива испугалась, что хвороба больше не защищает её от жадных ладоней. Лишь после смекнула, что кто-то обернул её плотным одеялом, лишив свободы, оттого таким страшным сделался сон. Она тихонько позвала:
– Шатай!
– Нэ спишь большэ?
– Где мы?
Шлях вдохнул сладко и глубоко.
– Дома. Напугалась?
Травознайка напугалась мало не до смерти ещё в Тяпенках. Нынче же, уразумев, что сотворила, и вовсе как дышать забыла. Напросилась со шляхами! В Мёртвые земли! Сама напросилась!
– Что молчишь?
Крапива выдавила:
– Да…
– Нэ бойся. Нэ дам в обиду.
Руки его держали поводья и покоились по обе стороны от девичьего тела навроде объятий. И оттого делалось ещё хуже, хоть спрыгивай наземь да бегом беги. Но справа и слева ехали ещё шляхи – всё племя Иссохшего Дуба, за вычетом погибших. И один из них вёз пленника. Власу доля выпала всяко страшней, чем Крапиве, но жалеть его не выходило. Княжича разве что к Хозяйке Тени отправят, а вот что удумают сделать с девицей, ещё неизвестно.
– Меня тронуть нельзя. Хворобная я… – на всякий случай напомнила Крапива.
– И что жэ?
– Если… – Голос сорвался на писк, но девка докончила: – Если станешь меня неволить, колдовство…
– Козлиное дэрьмо! – выругался Шатай. – Как смеэшь, жэнщина, такоэ говорить?!
Крапива вжала голову в плечи. Ударит? Сбросит с коня и затопчет? Шатай плюнул на две стороны, как водилось за их народом, ежели кого-то сильно оскорбили.
– Сказал бы такоеэ муж, я развэсил бы сушиться на вэтру еэго кишки!
– Прости… Я не научена вашим обычаям.
Ярость кипела в голосе, но Шатай как мог смягчился.
– Я нэ похитил тэбя. Ты поехала сама. По доброй волэ. С чэго бы мнэ принуждать тэбя к чэму-то?
Кабы не видала Крапива своими глазами, что творят дети Мёртвых земель в бою, обрадовалась бы. Шляхи чтили женщин едва ли не наравне с богами, а касаться их могли лишь с дозволения. Прежде травознайка не ведала, отчего односельчане страшатся такого народа. Но нынче поняла мать и Матку, молящих срединного княжича о защите. Хотя что уж, Власова дружина принесла Тяпенкам не меньше бед.
– Вождь дозволит мне остаться в племени?
Шатай пожал плечами.
– Ты жэнщина. Разве вождь можэт что-то тэбе воспретить?
Откуда-то сбоку раздался сдавленный стон, а потом крик и звук, словно уронили мешок с мукой. Затем брань:
– Срэдинный выродок!