Память гарпии

«Чудовища, меж коих не пройти»

Испив лету и заплатив десятину, призрак отныне дышал, мыслил и двигался в одном ритме с сотнями других прихожан. Такое единение завораживало. Казалось, где-то в глубинах Приюта бьется огромное сердце, общее на всех. Его медленный пульс управлял посмертиями, незыблемый и священный. Каждый удар – поворот стеклянных часов на амвоне.

Одна месса сменялась другой, и всякий раз призрак с упоением глотал мерцающий напиток, и сухие старческие пальцы чиркали его по лбу. Затем, до следующей мессы, он помогал Приюту возводить мост. Призраки-бродяги в атласных накидках переправляли искателей на соседний остров, где шло строительство, а затем возвращали их обратно. Призраки-статуи сносили мощными ударами старые постройки, а зодчие лепили из пурги каркас моста. Задача прочих была проста: собирать обломки ветхих зданий-отголосков и скидывать вниз, в бездну.

Поднять кусок бетонной плиты… подтащить к краю… столкнуть… искать новый обломок… В ушах теплая музыка, на сердце счастье.

Пока эту сладкую безмятежность не взрезал крик в вышине. Мучительный протяжный вопль, переходящий в плач, в хриплый вой.

Тот, кто раньше звал себя Орфином, поднял взгляд, удерживая на весу тяжелый блок тусклых кирпичей. Оцепенение спадало не быстро.

В небе над островом зависла гигантская птица, похожая на орла. Она удерживала в когтях белобрысого бродягу и длинным клювом вырывала внутренности из его живота. Казалось, он кричал дольше, чем смог бы на его месте живой человек. Тишина настала лишь тогда, когда его тело рассыпалось прахом прямо в хищной хватке. Птица с клекотом описала вираж и, выставив когти, понеслась за новой жертвой. Ее перья, как лезвия, рассекали воздух, а лапы скользили над головами призраков в бреющем полете.

Страх опалил разум Орфина, выжигая остатки дурмана. Он резко рухнул на землю, уходя от чудовищных когтей. Подцепив за плечи другого призрака, птица вздернула несчастного ввысь, и воздух снова вспороли вопли боли.

Остров охватила паника. Пробуждаясь от транса, рабочие бросались кто куда, но здесь не осталось бродяг, способных унести их в безопасность. Только пара стражей, которые… Стоило Орфину глянуть на них, как он понял, что птица была только началом. Из груди одного торчало раздвоенное лезвие, и он заваливался на спину. Возле второго размашисто приземлилась пара чужаков в кожаных безрукавках. Страж замахнулся копьем, но налетчики быстро ударили его булавой по затылку, подхватили за ноги и вышвырнули за край острова, как тряпичную куклу.

Шайка бандитов оглашала небо хохотом и боевыми кличами. У одного по руке шла черная вязь татуировок, другой носил байкерский шлем, третий – налокотники с блестящими шипами. Они подхватывали призраков и волокли их в туманное небо. Избивали тех, кто пришел в сознание, а затем всех швыряли в металлическую сеть, подвешенную к остовам зданий. Ее центр провис почти до земли от груза тел. Над всем этим носилась чудовищная птица – она бросалась на прихожан, хватала их одного за другим, как беззащитных мышек, поднимала на несколько метров ввысь и терзала.

В ушах оглушительно гремело от страха. Горстка душ на клочке мертвой земли против целого выводка бандитов с ручным монстром? Они обречены.

Орфин заставил себя отвести взгляд от бойни и дышать. Холодные шершавые крупинки пурги царапали гортань. «Сосредоточься. Не сдавайся, не паникуй. Это еще не конец».

Двое бандитов кинулись на зодчего слева от него. Тот тщетно пытался отбиваться. Весь остров тонул в белесом тумане, который взметнула схватка. Подскочив с земли, Орфин бросился прочь, надеясь, что его не заметят в этом мареве. Бесформенная роба путалась в ногах.

Впереди сквозь завесу пыли проступил фасад – полуразрушенный осколок старого мира. В нём должны найтись ниша или укрытие…

Но тут за спиной послышался вкрадчивый шорох перьев. Орфин обернулся, опаленный страхом, и увидел в белой мгле фигуру – разом птицу и человека. Она ступала на двух длинных ногах, по-женски покачивая бедрами. Над грозным клювом желтым огнем горели треугольники глаз, а за спиной нависали массивные крылья. Их край напоминал лохмотья.

Орфин вжался в шершавую стену. Гарпия надвигалась, высматривая добычу в пелене. Должно быть, она заметила его рывок, и, как всякий хищник, среагировала на резкое движение. Всё, что оставалось теперь – замереть и молиться…

Снаряд размером с человеческую голову прочертил завесу пурги и тяжело рухнул перед ногами гарпии. Бетонные ядра засвистели над островом. Женщина-птица ощетинилась и яростно заклекотала. Следом за обстрелом с церковного острова понеслись стражи и миссионеры. Наконечники копий сверкнули во мгле.

Гарпия широко распахнула крылья и ринулась в воздух. Ее запоздало задел снаряд, но почти не нарушил полета. Подцепив когтями сеть с десятком пленников, она скрылась в сером небе следом за остальной шайкой.

Орфин дрожа сполз по стене на асфальт. Всё произошло так быстро, что он не успел осознать… Вокруг звучали взволнованные голоса. Один из зодчих донимал священников вопросами.

– Не тревожьтесь! – велел настоятель – он тоже прибыл на новый остров. – В следующий раз фантомам не застать нас врасплох! Пронырливые душегубы воспользовались моментом, краткой брешью в обороне. Но такого не повторится, мы усилим охрану нового острова. На повороте часов мы оплачем всех, кто сгинул по их вине. А вас, несчастные дети, вернем в юдоль покоя.

Вокруг царила суматоха. Служители пытались подсчитать убытки и собирали спасенных работников. Их было порядка дюжины – бедняги плакали, возмущались, благодарили… Было что-то щемяще-волнительное в том, чтоб видеть чувства на лицах окружающих. Когда последний раз Орфин замечал чужие эмоции? Он понятия не имел, сколько провел в Приюте среди бесстрастных теней.

– Леты, – хрипло повторяла раненая женщина, зажимая плечо, – дайте же мне леты!

Орфина тоже до сих пор потряхивало, и перед глазами стоял образ жуткой птицы.

Одного за другим бродяги вернули уцелевших на главный остров. От белых стен Приюта исходил убаюкивающий перезвон. Вот он – надежный оплот покоя, шанс вернуться в утробу безмятежности. Вновь отказаться от всех забот.

Вздрогнув, Орфин стряхнул с себя эти мысли. Подумать только! Как легко он поддался дурману.

Украдкой осмотревшись, он приметил группу прихожан, счищающих цепень с кромки острова. Медленно отступая от стражей и священников, он примкнул к этим работягам, одетым точно как он – в грубые льняные балахоны. Придав лицу бессмысленное выражение, он сделал вид, что присоединился к их монотонной работе. Трюк удался: служители выпустили его из виду и увели спасенных на новую дурманящую мессу без него.

Только теперь Орфин смог немного расслабиться. Шок отступал, и мало-помалу он заново осознавал себя, вылавливая личность из омута страхов и снов. Он понял две пугающие истины. Во-первых, парадоксально, не только церковь спасла его от гарпии, но и гарпия – от церкви. Ведь если б не нападение, он так и остался бы до конца дней безмозглым муравьем. И кто знает, какая из этих угроз страшнее.

Во-вторых, его память зияла прорехами. Он не мог вспомнить целые годы собственной жизни. Та казалась теперь не цельным полотном, а лоскутным одеялом. Самое пугающее – что он не мог назвать своего имени. Осталось лишь прозвище, и Орфин мысленно повторял его, боясь потерять и эту ниточку, последнюю связь с собой.

Притулившись у ограды на каемке острова, он изнывал от злости и бессилия. Один глоток леты заглушил бы эту боль. Всего-то нужно вернуться в собор – и мир снова станет простым и понятным. Но нет. Пускай он позабыл четверть жизни, но эфиниол и свою ненависть к подобным веществам еще помнил.

«Надо было слушать Алтая!» – думал он с мучительной досадой. Эх, если б можно было отыскать его и принять приглашение. А что Рита? Он с горьким вздохом закрыл глаза. Она давно умерла, и ее не найти. Это правда. Но закрывая глаза, он волей-неволей представлял, как встретит ее в этом сумрачном мире, как она бросится ему на шею, несмотря на все обиды. Как потом они долго и запойно будут пересказывать друг другу всё, что произошло в разлуке. И неважно, насколько эта фантазия оторвана от жизни. Она питала его, придавала сил.

В Приюте Риты определенно нет – значит, нужно двигаться дальше. Догнать кочевников. Путешествуя с ними, быть может, однажды, он встретит ее. Кивнув этим отчаянным надеждам, Орфин всмотрелся в тяжелое небо Пурги.

Ждать пришлось долго, но наконец он заметил размытую фигуру бродяги, который приближался к церковному острову. Он приземлился – нескладный парнишка в белой форме с золотыми нашивками в виде песочных часов. Конопатый, со вздернутым носом и самодовольной ухмылкой, он не вписывался в образ типичного прихожанина, чем приятно удивил Орфина.

– Хэй! – сказал он, окинув Орфина взглядом. – А что, месса кончилась уже? Разве ты не должен быть внутри?

– А ты? – лукаво парировал он, пытаясь за секунды считать собеседника.

– А, я бы рад, но, знаешь, работа, всё работа, – парень повел ладонью вдаль от храма и иронично усмехнулся. – Неустанно ищу заблудшие души и привожу их сюда, к свету, – пояснил он с наигранным пафосом. – Прям как проклятый. Я Макс, кстати. Максимилиан. Слушай, – он вдруг фамильярно закинул руку Орфину за плечо, – я понимаю, почему ты не в восторге от молока, которое здесь наливают. Я и сам не фанат. Зато могу предложить кое-что более тонизирующее.

В легком потрясении, Орфин снял с себя руку Макса. На секунду взгляд замер на увесистой сумке, которая висела у парня через плечо.

– А ты, я смотрю, разбираешься в местных веществах. Давай начистоту, Макс. Мне чертовски приятно увидеть хоть кого-то, наделенного интеллектом, – он убедился, что лесть подействовала: улыбка парня стала чуть шире. – Но каким чудом тебе удается не оболваниться?

– Я тебе говорю: есть отличные мнемотики. Кино, например, разбудит после леты в два счета. Отдам по-братски, чувак, всего за три крупицы.

«Три крупицы чего? Нет уж, парень, придержи коней!»

– Так, секундочку, дай мне сопоставить. Значит, ты ведешь души к свету и толкаешь им дурь. Неплохо. Мне нравится эта ирония.

Короткий булькающий смешок.

– И то, и другое удобно фасовать по бутылкам, дружище. Раз ты уже здесь, про свет можно не распыляться. А вот кино и хлеб настоятельно рекомендую. Я тебе всё расскажу по порядку, смотри. Живым же нужна еда, сон, так? Энергия, короче. Тебе она тоже нужна, ты же не ходячая батарейка! И угадай, что тебе ее даст? Правильно, хлеб. Сейчас ты чувствуешь этот мерзкий холод, и…

– У меня другое предложение, Макс. Я куплю у тебя – но не мнемотики, а перевозку. Ты ведь бродяга, так?

– «Бродяга»? Ты где такого нахватался, чувак? Мы зовемся «миссионеры», ну или на крайняк «гончие».

– Ладно, миссионер, как скажешь. Я плачу те же три крупицы, и ты переносишь меня во-он туда, подальше, – Орфин указал в сторону, где когда-то висел дирижабль. – Меня там ждут.

Парень проследил взглядом в указанном направлении и на пару секунд задумался.

– Не, старина, прости, – он слегка отпрянул и развел руками. – Я бы помог, честно. Но туда – совсем не по пути. К тому же сейчас у отца Жирдяя все на учете. Вот если с меня спросят, куда ты пропал?

– Да никто не заметит! Ладно, пять крупиц.

– Не-не, чувак, я пас, – Макс поднял руки. – Так тебе про мнемотики интересно дальше? Нет? Ну, как знаешь, – он слегка хлопнул Орфина по плечу и обошел сбоку. – Найди меня, как передумаешь, – он постучал рукой по сумке. – Бывай.

И направился в сторону собора, насвистывая незамысловатую мелодию. Окликнуть его, продолжить торговаться? Но ведь речь шла о памяти – в этом Орфин не сомневался. И сколько этих самых крупиц в его распоряжении, понятия не имел. Он уже потерял их немало, и не стоило разбазаривать дальше.