Порочный красный

* * *

Наутро я проснулась в его кровати. Потянувшись, я оглядела комнату. Мои мышцы приятно ныли. Я так не изгибалась с тех самых пор, как занималась гимнастикой в старшей школе.

Я услышала шум душа в ванной и перевернулась чтобы посмотреть, нельзя ли увидеть его через открытую дверь. Да, его было видно.

Накануне вечером мы выпили по три бокала и поужинали, и все это не прерывая разговора. И это было все равно что говорить с кем-то, кого я знала много лет. Я чувствовала себя с ним так непринужденно и полагала, что ему со мной так же легко, потому что на все мои вопросы он отвечал, не задумываясь. Когда мы вышли из ресторана, уже не было сомнений, что я отправлюсь с ним к нему домой. Я села в его кабриолет, и мы, проехав пятнадцать минут, поднялись в его квартиру в высотке. Мы начали скидывать с себя одежду еще возле входной двери, а закончили у изножья кровати, где мы игриво отшвырнули в сторону последние предметы моего гардероба. Я бы хотела списать свое безрассудство на алкоголь, но правда состоит в том, что мы перестали пить перед тем, как приступили к еде. Так что все, что произошло… произошло без влияния спиртного.

Когда Калеб вышел из душа, я все еще лежала, опираясь на локоть. Я не стала притворяться, будто не смотрела на него. Он вытер волосы полотенцем, и они встали торчком. Я широко улыбнулась и похлопала по кровати. Уронив полотенце, он лег рядом со мной.

– Тебе все еще грустно? – спросила я, положив подбородок на его грудь.

Он слегка улыбнулся и ущипнул меня за нос.

– Теперь мне немного веселее.

– Оооо – немного веселее… – Я передразнила его акцент и начала вставать с кровати. Он схватил меня за лодыжки и потянул обратно.

– Намного веселее, – поправился он.

– Хочешь, мы сделаем это еще раз, а затем пообедаем? – спросила я, проведя пальцем по его груди.

– Это зависит от обстоятельств, – сказал он, схватив меня за руку.

Я не стала спрашивать его, «от каких?», а решила подождать, когда он продолжит.

– Я не ищу чего-то серьезного, Леа. У меня до сих пор не все в порядке с головой после…

– После твоей предыдущей девушки? – ухмыльнулась я и поцеловала его. – Не принципиально, – выдохнула я ему в рот. – Разве я кажусь тебе девушкой, которая ищет серьезных отношений?

– Ты кажешься мне девушкой, с которой не оберешься проблем, – усмехнулся он. – Когда я был ребенком, моя мать говорила мне, чтобы я никогда не доверял рыжеволосым женщинам.

Я нахмурилась.

– Она могла сказать это только по двум причинам.

Калеб вскинул брови.

– И по каким же?

– Либо твой отец спал с рыжей, либо она сама рыжая.

Я словно захмелела от его усмешки. На этот раз она дошла и до его глаз.

– Ты мне нравишься, – сказал он.

– Это отлично, бойскаут. Это просто отлично.

Глава 5

Настоящее

Через два дня после того, как Калеб улетел в командировку, моя мать собирает свои вещи и сообщает мне, что она тоже улетает.

– Ты это серьезно? – говорю я, глядя, как она застегивает молнию на своем чемодане. – Ты же сказала, что хочешь остаться и помочь.

– Тут слишком жарко, – отвечает она, дотронувшись до своих волос. – Ты же знаешь, я терпеть не могу здешнее лето.

– У нас же кондиционер, мама! Мне нужна твоя помощь.

– Ты справишься, Джоанна.

Я слышу в ее голосе легкую дрожь. У нее начинается одна из ее депрессий. Кортни знала, что надо делать, как вести себя с ней, когда происходит такое. А я в таких случаях только усугубляю дело. Но Кортни здесь нет. Здесь только я. Так что иметь дело с нашей матерью придется мне.

Я пожимаю плечами.

– Хорошо, давай отвезем тебя в аэропорт. Так или иначе в полночь возвращается Калеб.

Что ж, ладно. Пусть она сбегает в свой особняк в Мичигане и киснет там, глотая таблетки так, будто это драже «Тик-так».

Возвращаясь из аэропорта, я увеличиваю громкость радио, чувствуя себя как птица, которая впервые вылетела из своего гнезда. Но через пять минут этого блаженства Эстелла начинает орать на своем сиденье. Что это значит? Она что, голодная? Ее укачало? Она мокрая?

Я почти забыла, что она там… здесь… что она есть на этой планете… в моей жизни.

Я делаю несколько упражнений Кегеля и с горечью думаю о Калебе – о Калебе, который свободен от забот о ребенке и который нежится сейчас на багамском солнце, пьет свой любимый виски «Бруклэддич» и ест крабовые котлетки. Это несправедливо. Мне нужна няня; ну почему он не может этого понять? Калеб такой ярый приверженец того, что правильно, и так яро выступает против того, что неправильно. Мне следовало предвидеть, что со всеми этими своими старомодными ценностями он будет настаивать на том, чтобы я сидела дома и воспитывала ее сама. Он такой правильный, такой законченный бойскаут. Да кто в наше время воспитывает своих детей сам? Быдло, вот кто – потому что они не могут позволить себе нанять няню.

Я прикусываю губу и делаю звук радио еще громче, чтобы перекрыть ее вой. Сейчас этот вой похож на пронзительный звук крошечного будильника, но что будет через несколько месяцев, когда ее легкие окрепнут? Как я вообще смогу терпеть такой шум?

Я пытаюсь придумать, как заставить ее перестать орать, когда мое внимание привлекает что-то желтое. Вообще-то надо уточнить, что желтый – это ужасный цвет. Не приходится ждать ничего хорошего от цвета яичных желтков, ушной серы и горчицы. Это цветовой эквивалент болезни – гноящихся язв, гнойных прыщей, зубов, потемневших от никотина. Ничто, ничто, ничто не должно быть желтым – именно поэтому я и поворачиваю голову, чтобы посмотреть. И тут же сворачиваю в крайний правый ряд, резко крутя руль. Слышится звук множества клаксонов, и я пересекаю две полосы движения, чтобы въехать на парковку. И закатываю глаза. Лицемеры.

Вождение машины во Флориде напоминает мне передвижение по забитому людьми продуктовому магазину – либо ты оказываешься за каким-нибудь старым пердуном, который плетется со скоростью миля в час, либо какой-нибудь хулиган толкает тебя на полки с готовыми завтраками. Я хороший водитель, так что они могут идти в жопу.

Я еду по парковке вдоль ряда пустых магазинов, вглядываюсь в них и ищу глазами эту желтую вывеску. В большинстве витрин косо висят таблички, говорящие, что эти помещения сдаются в аренду. Их названия все еще значатся над дверями, и это наводит тоску, напоминая о том, что по стране крадется рецессия. Я, будто пистолет, направляю указательный палец туда, где прежде находился маникюрный салон, и нажимаю на воображаемый спусковой крючок. Сколько грез пошло прахом в этом захудалом торговом ряду. В крайнем правом углу рядом с гигантским мусорным баком находится детский сад «Солнечная сторона». Я останавливаю машину под неопрятной вывеской с изображением ярко-желтого солнца и постукиваю пальцами по рулю. Так делать мне это или нет? Надо хотя бы пойти и посмотреть.

Я выхожу из машины, направляюсь к двери и тут вспоминаю, что в машине в автолюльке находится младенец. Черт тебя подери. Я возвращаюсь к машине, чтобы никто не заметил мой промах, и отстегиваю автолюльку Эстеллы. К счастью, она молчит, пока я вношу ее в детский сад. Первое, что замечаю, это то, что в это заведение может зайти кто угодно и украсть ребенка. Где система доступа по кодированным карточкам-ключам? Я смотрю на администратора в приемной, безвкусно одетую девицу лет двадцати с небольшим, с голубыми тенями на тусклых карих глазах. Ей отчаянно нужен бойфренд – это видно по тому, как чрезмерно она использует духи и какое глубокое у нее декольте. Ее нижние веки подведены карандашом, хотя всем известно, что на нижние веки не наносят подводку.

– Привет, – бодро щебечу я.

Она улыбается мне и вскидывает брови.

– Мне надо поговорить с вашим директором, – говорю я, произнеся это громко на тот случай, если она и впрямь такая бестолковая, какой выглядит.

– О чем?

Ну почему люди всегда сажают в своих приемных слабоумных?

– Вообще-то у меня при себе есть младенец, – рявкаю я, – а это детский сад.

У нее дергается нос. Это единственный признак того, что я здорово разозлила ее. Я постукиваю ногой по линолеуму, пока она вызывает директора яслей. Ожидая его, оглядываюсь по сторонам. Бледно-желтые стены, на которых намалеваны ярко-оранжевые солнца, синий ковер, покрытый пятнами и усыпанный колечками готового завтрака «Чириос». Несколько минут спустя появляется здешняя директриса – блондинка средних лет в футболке и потертых розовых кедах и с имплантами в грудях размером с дыню. Я брезгливо смотрю на нее и приклеиваю к лицу улыбку.